Все, кроме одной. Эта одна взлетала по крутой дуге все выше и выше, почти скрывшись за дымным хвостом – казалось, она на нем стоит. Шарп наблюдал за ней прищурившись – от яркого неба болели глаза – и заметил момент, когда в клубах дыма мелькнул шест-стабилизатор: ракета перевернулась, показалось пламя, и она снова помчалась к земле, с каждой секундой набирая скорость. Она вопила и визжала, как будто пытаясь запугать тех, кто ее запустил.
– Бегите! – крикнул Шарп артиллеристам.
Харпер, на время забывший свое возмущение произошедшей резней, расхохотался.
– Бегите, идиоты!
Лошади понесли, артиллеристы запаниковали, а звук все нарастал, пока не перерос в настоящий гром среди ясного декабрьского неба. Крики Джилайленда только добавляли сумятицы. Люди падали на землю, прикрывая головы руками и пытаясь спастись от всепроникающего воя, но тот вдруг прекратился: шестифунтовое ядро на конце двадцатифунтового ракетного снаряда зарылось в грунт. Шест затрепетал на ветру, как перо на шляпе. Еще пару секунд ракетное топливо полыхало у основания цилиндра, потом погасло, оставив только редкие языки синего пламени на шесте.
Харпер протер глаза:
– Боже, храни Ирландию!
– Где остальные? – спросил Шарп, вглядываясь вдаль.
Сержант Хакфилд только покачал головой:
– Да повсюду, сэр. Самая точная – что-то около трех сотен ярдов от цели, – он облизнул грифель и сделал пометку в своем блокноте, потом пожал плечами: – Лучше обычного, сэр.
К сожалению для Джилайленда, это было правдой. Ракеты, похоже, жили собственной жизнью: как говорил лейтенант Гарри Прайс, отличная штука, чтобы пугать лошадей. Если, конечно, все равно, чьих лошадей пугать, французских или британских.
Шарп с капитаном Джилайлендом прошли по долине в поисках остатков ракет. Воздух был горьким от порохового дыма. Блокнот Хакфилда не врал: ракеты были бесполезны.
Джилайленд, невысокий молодой человек с узким лицом, пылающим фанатичной страстью к оружию, пытался переубедить Шарпа, но тот уже не раз слышал все эти аргументы. Он слушал вполуха, сочувствуя в душе отчаянному желанию Джилайленда принять участие в кампании 1813 года. Нынешний год оставил кисловатый привкус: после больших побед при Сьюдад-Родриго, Бадахосе[24] и Саламанке[25] войска застряли под обороняемой французами крепостью Бургос. Осень принесла отступление в Португалию, поближе к запасам продовольствия, без которых армии не пережить зиму, и отступление было тяжелым. Какой-то придурок послал армейские припасы по другой дороге, и войска шли на запад под проливным дождем голодными и злыми. Дисциплина падала. Десятки солдат были повешены прямо у дороги за мародерство. Сам Шарп заставил двоих пьяных раздеться догола и оставил их на милость наступавших французов. Больше в полку Южного Эссекса никто не напивался, и батальон, один из немногих, дошел до Португалии почти без потерь. На будущий год они отомстят за это отступление. И впервые все армии на Пиренейском полуострове сделают это под началом одного генерала: Веллингтон теперь был главой и британских, и португальских, и даже испанских сил. Джилайленд, изо всех сил споря с Шарпом, тоже хотел принято участие в войне – и победах, которые сулило объединение. Шарп резко оборвал его:
– Но они же никуда не попадают, капитан. Вам не сделать их точнее.
Джилайленд кивнул, пожал плечами, нетерпеливо хлопнул в ладоши, потом снова повернулся к Шарпу:
– Сэр? Вы как-то сказали, что испуганный враг уже наполовину разбит, так?
– Да.
– Подумайте, что могут сделать ракеты! Они приводят в ужас!
– В чем только что убедились ваши собственные люди.
Джилайленд раздраженно затряс головой:
– Всегда есть дурная ракета, может, две, сэр. Но подумайте только! А если враг никогда их не видел? Вдруг – бах! Пламя, грохот, вой! Подумайте, сэр!
Шарп подумал. Ему нужно было проверить эти ракеты, проверить основательно, что он и сделал за четыре дня нелегкой работы. Они начали с предельной для ракет дальности в две тысячи ярдов, но быстро поняли, что придется уменьшить расстояние. Но и на трестах ярдах ракеты были безнадежно неточными. И что же дальше? Шарп улыбнулся про себя. Какой эффект они произведут на человека, раньше их не видевшего? Он глянул в небо. Полдень. Можно надеяться на приятный вечерок. А потом – представление «Гамлета», которое офицеры легкой дивизии давали в амбаре за городом. Но сначала еще одно испытание, это недолго.
Час спустя они с сержантом Харпером с расстояния в шесть сотен футов наблюдали за приготовлениями Джилайленда. Харпер взглянул на Шарпа и покачал головой:
– Мы сошли с ума.
– Тебе не обязательно здесь торчать.
Харпер мрачно пробурчал:
– Я обещал вашей жене присмотреть за вами, сэр. И вот он я, честно выполняю обещание.
Тереза. Шарп встретил ее летом, два года назад, когда его рота сражалась вместе с партизанским отрядом. Тереза дралась с французами собственными методами: засада и нож, неожиданность и ужас. Они были женаты восемь месяцев, но Шарп не был уверен, удалось ли им провести вместе хотя бы десять недель. Их дочери, Антонии, было уже девятнадцать месяцев. Он любил дочь, единственную свою кровную родню, хотя почти совсем не знал ее. Она вырастет, говоря на другом языке, – но она его дочь. Он ухмыльнулся Харперу:
– Мы здесь в полной безопасности. Ты же знаешь, они всегда мажут.
– Почти всегда, сэр.
Может, это испытание и было безумным, но Шарпу хотелось мягко пригасить энтузиазм Джилайленда. Ракеты были настолько неточными, что люди Шарпа, обожавшие смотреть, как виляют, взрываются и горят игрушки Джилайленда, уже устали над ними смеяться. Тем не менее, большинство ракет все-таки летели в нужную сторону, как бы ни причудлив был их путь, так что, возможно, Джилайленд был прав: может, они действительно способны наводить ужас. Был только один способ в этом убедиться – самому стать мишенью.
Харпер почесал в затылке:
– Знала бы мама, что меня поставят к стенке и направят мне в лицо тридцать чертовых ракет...
Он вздохнул и коснулся распятия у себя на шее.
Шарп знал, что сейчас артиллеристы примыкают шесты. Для каждого из двенадцатифунтовых снарядов использовали две жерди. Первая вставлялась в металлическую трубку на боку снаряда, которую затем зажимали плоскогубцами. Точно такая же трубка соединяла две жерди вместе, превращая их в десятифутовый шест-стабилизатор, уравновешивающий снаряд. Эти шесты можно было использовать и по-другому, что впечатлило Шарпа: у каждого в ракетной кавалерии в специальном чехле на седле хранился наконечник пики, который можно было надеть на шест и идти в бой. Люди Джилайленда не упражнялись с пиками, как, впрочем, и с саблями, которые тоже носили, но в возможности снять наконечник была приятная Шарпу изобретательность. Он привел Джилайленда в ужас, настаивая на пробной атаке ракетной кавалерии.
– Зажгли пальники! – Харпер, казалось, сосредоточился на комментировании собственной смерти. Шарп видел свою роту, рассевшуюся возле ракетных «тележек» Джилайленда, специально доработанных фургонов для боеприпасов. – О Боже! – Харпер перекрестился.
Шарп знал, что сейчас пальники опускаются к запалам ракет.
– Ты ж сам говорил, что они в дом с пятидесяти ярдов не попадут.
– Ну, я довольно большая цель, – в Харпере было шесть футов четыре дюйма[26] роста. На дальнем конце пастбища поднялась вверх тонкая струйка дыма: одна ракета уже была готова двигаться, сжигая траву, извергая искры и оставляя за собой хвост из огня и дыма. Остальные тоже пробуждались.
– О Боже! – прохрипел Харпер.
Шарп улыбнулся.
– Если пойдут на нас, просто перепрыгнешь через стену.
– Как скажете, сэр.
Секунду-другую ракеты казались странными дергающимися точками, окруженными огнем и оставляющими за собой дымные хвосты, виляющие из стороны в сторону. Потом, так быстро, что у Шарпа даже не было времени метнуться за низкую каменную стену, ракеты рванули прямо на стрелков. Долину заполнил грохот, снопы огня вырывались из дюз. Наконец они с воем прошли мимо, и Шарп осознал, что скорчился на земле, хотя ближайшая к нему ракета взорвалась ярдах в трехстах.
Харпер выругался и взглянул на Шарпа:
– Здесь не так весело, а?
На Шарпа вдруг накатило облегчение. Он был рад, что ракеты прошли мимо: даже с расстояния в триста ярдов грохот и пламя выглядели устрашающе.
Харпер ухмыльнулся:
– Теперь-то, сэр, вы готовы сказать, что работа выполнена на совесть?
– Дождемся больших, тогда и скажу.
– Ох, сейчас рванет...
Следующий залп должен был производиться не параллельно земле: стапели установили под углом с помощью треноги. Шарп знал, что Джилайленд должен математически точно выстроить траекторию. Сам он всегда считал, что математика – самая точная наука и потому не может применяться к неточным по природе ракетам, но Джилайленд, тем не менее, скрупулезно сверял углы и формулы. Необходимо делать поправку на силу поперечного ветра: ракеты имели странное обыкновение поворачивать даже при самом легком ветерке. Это, объяснял Джилайленд, происходило из-за того, что ветер сильнее действовал на длинный шест, чем на тяжелую головку ракеты, поэтому если цель находится по ветру, стапели необходимо направлять против ветра. Следующим параметром был размер шеста: чем шест длиннее, тем выше и дальше будет лететь ракета. Иногда артиллеристам даже приходилось отпиливать слишком длинные шесты. Наконец, третий параметр – угол запуска: при взлете со стапеля скорость ракеты невелика, тяжелая головка первые несколько футов сильно клонит ее к земле, что необходимо компенсировать углом запуска. Вот она, современная наука воинской службы.
– Придержите кивер, сэр.
Огонь и дым зажженных запалов легко было увидеть даже за шесть сотен ярдов. Потом, ужасающе внезапно, ракеты взмыли в небо. Это была дюжина восемнадцатифунтовиков, они прорезали небо над дымными кружевами, оставшимися после первого залпа и начали подниматься – все выше и выше. Шарп видел, что одна дернулась влево, безнадежно сбившись с курса, а остальные превратились в единое все разрастающееся облако.
– О Боже! – Харпер снова схватился за распятие. Ракеты, казалось, не двигались. Облако росло, объятые пламенем точки неподвижно висели в небе, но Шарп вдруг понял, что это всего лишь иллюзия, вызванная тем, что траектория полета ракет, гигантская кривая, упирается точно в них. Потом от облака отделилась, оставляя за собой клубы темного дыма, огненная точка. На стрелков обрушились вой и грохот, точка стала увеличиваться.
– Ложись!
– Господи! – Харпер нырнул вправо, Шарп влево. Он пытался вжаться в землю, спрятаться под стеной; по голове как будто били молотком, каменная стена шаталась, сам воздух пульсировал, а вой приближался, заполняя весь мир ужасом. Ракета врезалась в стену.
– Иисусе! – Шарп с трудом перевернулся и сел. Ракета, самая точная за неделю, раскатала стену, за которой они с Харпером прятались, по камушку. Из развалин торчал шест, неподалеку в поле невинно дымился цилиндр-головка. Над горящей травой тянулся дым.
Шарп расхохотался. Не в силах удержаться, он катался по земле, а Харпер вторил ему, пытаясь отряхнуть мундир.
– Боже святый!
– Стоило бы поблагодарить его: если бы это было не ядро, а снаряд... – Харпер, не закончив мысль, поднялся и поглядел на остатки стены.
Шарп снова сел:
– Что, страшно?
Харпер ухмыльнулся:
– Пожалеете, что плотно поели, это уж точно, сэр, – он нагнулся и подобрал свой кивер.
– Так может, есть что-то хорошее в изобретении безумного полковника?
– Ага, сэр.
– А представь себе залп с пятидесяти шагов?
Харпер кивнул:
– Конечно, но слишком много если бы да кабы, сэр, – он снова ухмыльнулся. – А ведь они вам нравятся, правда? Весело их испытывать, да? Отличные игрушки под Рождество, – он расхохотался.
С огневой позиции, ведя лошадь в поводу, к ним скакал уже всадник в синем мундире. Харпер натянул кивер на глаза и кивнул в его сторону:
– Думаю, он там с ума сошел от волнения, что убил нас, сэр.
Из-под копыт шедших галопом лошадей летела земля. Шарп покачал головой:
– Это не Джилайленд, – он увидел кавалерийский ментик[27], небрежно наброшенный поверх мундира.
Кавалерист обогнул горящие обломки ракеты и осадил коня, приветственно махнув рукой. В его голосе сквозило нетерпение:
– Майор Шарп?
– Да.
– Лейтенант Роджерс, сэр. Из штаба. Генерал-майор Нэрн приветствует вас, сэр, и просит немедленно прибыть для получения распоряжений.
Шарп взял из рук Роджерса поводья и перекинул их через голову лошади.
– О чем речь?
– О чем, сэр? Разве вы не слышали? – Роджерс нетерпеливо дергал поводья норовистого коня. Шарп вставил левую ногу в стремя и с трудом подтянулся, Харпер помог ему взобраться в седло. Роджерс дождался, пока сержант принесет кивер Шарпа. – В местечке под названием Адрадос, сэр, произошла резня.
– Резня?
– Бог знает что, сэр. Чертовски неприятно. Готовы?
– Ведите.
Сержант Патрик Харпер видел, что Шарп, тронув коня следом за лейтенантом, качнулся в седле. Итак, слухи не врали. Харпер удовлетворенно улыбнулся: он был доволен – не потому, что оказался прав, но потому, что для этого дела вызвали Шарпа. А если Шарп куда-то шел, Харпер следовал за ним. Ну и что с того, что Шарп теперь майор и, возможно, отчислен из полка Южного Эссекса? Он все равно возьмет с собой Харпера, как всегда брал его с собой. К тому же гигант-ирландец горел желанием отомстить тем, кто посмел оскорбить его солдатскую порядочность и его религию. Он двинулся в сторону расположения роты, насвистывая на ходу и чувствуя, как в душе приятным теплом разливается предчувствие хорошей драки.
Глава 3
– Черт, черт, черт, черт, черт, черт, черт! – генерал-майор Нэрн, все еще в халате и все еще простуженный, смотрел в окно, повернувшись лишь тогда, когда лейтенант Роджерс, доложивший о приезде Шарпа, вышел из комнаты. Глаза его, сурово глядевшие из-под кустистых бровей, остановились на Шарпе. – Черт!
– Сэр.
– Холодно, как в сердце у чертова священника.
– Сэр?
– В этой комнате, Шарп, – они находились в штабе. Единственный стол был погребен под ворохами карт, заставленных, в свою очередь, пустыми чашками и тарелками, табакерками, заваленных полусгрызенными тостами. Сверху виднелись одинокая шпора и мраморный бюстик Наполеона, которому кто-то, скорее всего, сам Нэрн, подрисовал чернилами женские украшения, превратив французского императора в жеманного модника. Генерал-майор прошествовал к столу и опустился в кожаное кресло. – Итак, что вы слышали об этой чертовой резне, майор? Порадуйте старика, скажите, что ничего.
– Боюсь, кое-что слышал, сэр.
– И что же?
Шарп рассказал Нэрну, о чем с утра говорили в церкви. Тот слушал, скрестив пальцы и закрыв глаза. Когда Шарп закончил, Нэрн проворчал:
– Боже небесный, майор, хуже, черт возьми, не могло быть, а? – Нэрн повернулся в кресле и уставился на городские крыши. – Среди испанцев мы и так не сильно популярны. Они не забыли семнадцатый век, чтоб их черт побрал, и тот факт, что сейчас мы сражаемся за их чертову страну, ничего не меняет. Теперь каждый священник будет твердить, что нечестивые британцы насилуют все, что похоже на католика и носит юбку. Боже! Если даже португальцы этому верят, то говорить об испанцах? В следующий раз они попросят Папу Римского объявить крестовый поход против нас! – он снова повернулся к столу, откинулся в кресле и закрыл глаза. – Нам необходима испанская помощь, но мы вряд ли ее получим, если они поверят во всю эту историю. Заходи! – последнее относилось к клерку, застенчиво постучавшему в дверь. Он передал Нэрну бумаги, которые шотландец бегло проглядел, ворчанием выразив согласие. – Мне нужно дюжину, Симмонс.
– Да, сэр.
Когда клерк ушел, Нэрн хитро улыбнулся Шарпу:
– «Наказание за грех ваш постигнет вас»[28], а? Я сжег письмо от этого великого и добрейшего человека, чертова главного капеллана, и теперь приходится писать каждому епископу и архиепископу на расстоянии плевка, – он изобразил раболепный голос: – «Это неправда, ваша милость, эти люди не из нашей армии, ваше святейшество, но мы, тем не менее, задержим ублюдков и вывернем их наизнанку. Медленно».