– Конечно, сэр.
– Разумеется, я понимаю, что вы вернете наших заложников. Но я был бы весьма благодарен также за возвращение наших дезертиров, – он поднял руку, заметив протест Шарпа. – Нет, уверяю вас, они не будут снова сражаться. Я хочу, чтобы они заплатили за предательство. Подозреваю, ваших ждет та же участь, – он спустился по ступеням и обернулся к Шарпу. – С другой стороны, майор, не слишком ли трудна будет операция по освобождению?
– Возможно, сэр.
– Особенно когда не знаешь, где держат женщин?
– Да, сэр.
Дюбретон улыбнулся. Бигар уже ждал с лошадьми. Полковник взглянул на небо, как будто ожидая перемены погоды.
– Моя жена держится с достоинством, майор, как вы могли убедиться. Она даже не дала ублюдкам понять, что я ее муж. Но в конце разговора в ней проявилась истеричность, правда?
Шарп кивнул:
– Пожалуй, сэр.
Дюбретон снова улыбнулся:
– Не странно ли, что она так цеплялась за рифму, майор? Если, конечно, она вдруг не окунулась с головой в поэзию, но разве можно себе представить женщину-поэта? – он был крайне доволен собой. – Они готовят, занимаются любовью, они играют на музыкальных инструментах, могут поддержать беседу – но поэтов среди них нет. Хотя моя жена читает много поэзии, – он пожал плечами. – «Мертвый холод кельи», а? Запомните, майор?
– Конечно, сэр.
Дюбретон стянул только что надетую перчатку и протянул ему руку:
– Для меня это честь, майор.
– Для меня тоже, сэр. Возможно, мы еще увидимся.
– Что ж, это будет приятная встреча. Не передадите мои наилучшие пожелания сэру Артуру Уэлсли – или, как мы теперь должны его называть, лорду Веллингтону?
Удивление Шарпа, к удовольствию Дюбретона, отразилось на его лице.
– Вы знаете его, сэр?
– Мы вместе учились в Королевской академии верховой езды в Анжере. Даже странно, майор, что ваш лучший солдат учился сражаться во Франции, – Дюбретону явно понравилась это замечание.
Шарп расхохотался, потом вытянулся по стойке «смирно» и отсалютовал французскому полковнику: тот ему понравился.
– Желаю безопасного возвращения домой, сэр.
– И вам, майор, – Дюбретон махнул рукой Харперу. – Берегите себя, сержант!
Французы поскакали на восток, огибая селение, а Шарп с Харпером направились на запад, спускаясь с перевала по извилистой дороге, ведущей в Португалию. Воздух был чист, безумие, охватившее дезертиров, осталось позади, но Шарп понимал, что ему придется вернуться. Когда-то, в ночь перед одной из давних битв, Шарп слушал старого и мудрого сержант-майора[56], шотландца. Тот считал, что новобранец мог бы и сам понять эту непростую истину, но вынужден был объяснять. Шарп вдруг вспомнил, что сказал тогда шотландец: солдат – это человек, бьющийся за тех, кто сам за себя биться не может. Позади, за Господними Вратами, остались женщины, которые не могут биться за себя сами. И Шарп вернется за ними.
Глава 6
– Значит, вы ее не видели?
– Нет, сэр, – Шарп неуклюже застыл посреди комнаты: сэр Огастес Фартингдейл не потрудился предложить ему стул. Через полуоткрытую дверь гостиной, бывшей частью весьма дорогой квартиры в лучшей части города, Шарп мог видеть званый обед. Серебро, бликуя, скрипело по фарфору, у массивного буфета почтительно вытянулись два лакея.
– Значит, не видели, – проворчал Фартингдейл. Он будет вынужден сообщить, что Шарп потерпел неудачу. Сегодня сэр Огастес не надел мундира: на нем был темно-красный бархатный фрак с кружевными манжетами, тонкие ноги обтягивали лосины, блестящие высокие сапоги дополняли гардероб. Из-под жилета виднелся синий шелковый шейный платок, украшенный тяжелой золотой звездой – должно быть, каким-то португальским орденом.
Он уселся за письменный стол, освещенный пятью свечами в элегантном серебряном канделябре, и начал поигрывать длинным ножом для бумаг. Длинные волосы, блестевшие сединой, каскадом падали назад от высокого лба и были собраны на затылке старомодной лентой, тускло черневшей на фоне серебра волос. Лицо его было длинным и узким, губы нетерпеливо дергались, а в глазах стояло раздражение. Приятное лицо, думал Шарп, лицо опытного человека средних лет, обладающего деньгами, умом и эгоистичным желанием обернуть оба этих качества себе на пользу.
– Агостино! – крикнул сэр Огастес в сторону столовой.
– Сэр? – ответил невидимый слуга.
– Закрой дверь!
Тяжелая деревянная дверь захлопнулась, оборвав шум голосов. Сэр Огастес недружелюбно осматривал Шарпа с ног до головы и обратно. Стрелок только что вернулся в Френаду и не успел не только привести в порядок мундир, но даже стереть дорожную пыль с лица и рук.
– Маркиз Веллингтон весьма озабочен, майор Шарп. Весьма, – педантично и сухо заявил Фартингдейл. Он таким тоном говорил о своей близости к Веллингтону, как будто доверял Шарпу государственную тайну. – У моей жены, майор, большие связи при португальском дворе. Вы понимаете?
– Да, сэр.
– Маркиз Веллингтон не желает, чтобы наши отношения с португальским правительством были поставлены под угрозу.
– Никак нет, сэр, – Шарп с трудом подавил в себе желание заявить сэру Огастесу Фартингдейлу, что тот напыщенный осел. Интересно, что такого написал ему Веллингтон: письмо, без сомнения, отправилось на север с каким-нибудь молодым офицером-кавалеристом, способным, меняя лошадей, преодолеть шестьдесят миль за день. Должно быть, Веллингтон в Лиссабоне: достичь Кадиса с письмом и вернуться обратно с ответом не успел бы никто. Фартингдейл же был напыщенным ослом, поскольку Шарп знал: мысли Веллингтона обращены вовсе не к португальскому, а к испанскому правительству. Рассказ о произошедшем в Адрадосе, подпитываемый хваленой испанской гордостью, облетит всю страну со скоростью степного пожара. А ведь в наступающем году британской армии придется идти обратно в Испанию. Нужно будет покупать у испанцев еду, использовать труд испанских пекарей и погонщиков мулов, искать фураж и крышу над головой, наконец, вести переговоры – а Пот-о-Фе и Хэйксвилл ставят успех этих переговоров под угрозу. Нарыв Адрадоса необходимо проткнуть, сделав еще один шаг к победе в войне.
Но Шарп, который знал Веллингтона куда дольше, чем Фартингдейл, понимал, что в деле Пот-о-Фе генерала беспокоит что-то еще. Веллингтон верил, что анархия – всего лишь способ, придуманный демагогами, чтобы иметь право нарушать дисциплину. А дисциплину он считал не просто существенной, но высшей добродетелью. Пот-о-Фе бросал этой добродетели вызов – значит, Пот-о-Фе необходимо уничтожить.
Нож упал на стопку бумаг – возможно, рукопись следующей книги Фартингдейла из серии практических указаний молодым офицерам. Одно безупречное колено легло на другое, сэр Огастес тщательно поправил шнуровку сапога.
– Говорите, ей не причинили вреда? – в деловом тоне послышались нотки беспокойства.
– Мадам Дюбретон уверяет, что нет, сэр.
Часы в холле пробили девять. Шарп подумал, что большая часть этой роскошной обстановки, должно быть, прибыла на север только ради сэра Огастеса. Они с леди Фартингдейл завершали свое впечатляющее турне по зимним квартирам португальской армии и остановились во Френаде, чтобы леди Фартингдейл могла посетить святилище в Адрадосе и помолиться за свою умирающую мать. Фартингдейл предпочел бы денек поохотиться, но два молодых капитана вызвались проводить его жену в горы. Шарп не отказался бы увидеть портрет жены полковника, но тот, видимо, находил это нежелательным.
– Я подумал, майор: мне нужно возглавить операцию по спасению леди Фартингдейл? – сэр Огастес превратил утверждение в вопрос, но Шарп не стал отвечать. Полковник вонзил палец в уголок рта, затем исследовал кончик ногтя, как будто к нему что-то прилипло. – Скажите мне, реально ли спасти ее, майор?
– Это возможно, сэр.
– Маркиз Веллингтон, – снова уклончивости с упоминанием титула Веллингтона, – хотел бы, чтобы это было сделано.
– Нам необходимо знать, где ее содержат, сэр. Там есть замок, монастырь и целое селение, сэр.
– А мы это знаем?
– Нет, сэр, – Шарп не хотел распространяться о своих догадках. Это подождет до отчета Нэрну.
Полковник недружелюбно посмотрел на Шарпа. Выражение лица сэра Огастеса утверждало, что неудача целиком на счету Шарпа. Он вздохнул:
– Подытожим. Я потерял жену и пять сотен гиней. Я рад, что вы, по крайней мере, сохранили мои часы.
– Да, сэр. Разумеется, сэр, – Шарп неохотно отстегнул цепочку. У него никогда не было часов. Сам он постоянно язвил, что офицер, не способный определить время дня без специального устройства, не достоин носить мундир, но сейчас чувствовал, что обладание хронометром, пусть и взятым взаймы, дает ему ощущение успешности и обеспеченности, которое должно быть свойственно майору. – Вот, сэр, – он передал часы сэру Огастесу. Тот открыл крышку, проверил, что обе стрелки и стекло все еще на месте, выдвинул ящик стола и убрал часы туда. Потом его длинные тонкие пальцы нежно обхватили друг друга.
– Спасибо, майор. Простите, что ваша попытка оказалась безуспешной. Вне всякого сомнения, завтра с утра мы встретимся на совещании в штабе генерал-майора Нэрна, – он поднялся, двигаясь мягко, как кошка. – Спокойной ночи, майор.
– Сэр.
Бумаги, предписывающие Шарпу явиться следующим утром в штаб, ждали его на квартире. К приказу прилагалась бутылка бренди от Нэрна и нацарапанная карандашом записка: «Если вы добрались вовремя, вам понадобится содержимое этой бутылки», – а ведь сэр Огастес не предложил ему даже стакана воды, не говоря уже о вине. Шарп разделил бутылку с лейтенантом Гарри Прайсом, высказав ему также все, что думает о разодетых в бархат гражданских, воображающих себя полковниками. Прайс довольно ухмыльнулся:
– Это моя мечта, сэр: бархатный фрак, молодая женушка в самом соку и герои войны, отдающие мне честь.
– Пусть это с тобой случится, Гарри.
– Пусть все мечты исполнятся, сэр, – Прайс как раз пришивал на свой красный мундир очередную заплату. Как и весь полк Южного Эссекса, он носил красное; лишь Шарп и несколько стрелков, переживших вместе с ним отступление из Ла-Коруньи[57] и примкнувших затем к легкой роте полка Южного Эссекса, гордо носили зеленые куртки.
– Зеленые куртки! Конечно! Зеленые куртки, черт возьми!
– Что такое, сэр? – Прайс перевернул бутылку вверх дном, надеясь на чудо.
– Ничего, Гарри, ничего. Просто пришла в голову одна идея.
– Тогда помоги кому-то Господь, сэр.
Шарп обдумывал эту идею и еще одну, пришедшую вслед за нею, всю ночь, а утром принес их в штаб. Сгустились тучи, большую часть утра лил холодный мелкий дождь, и стол в холле возле кабинета, где ждал Нэрн, оказался завален шинелями, плащами, ножнами и мокрыми шляпами. Шарп добавил к ним свой кивер и шинель, прислонил винтовку к стене и взял с ординарца обещание присмотреть за ней.
На совещании присутствовали Нэрн, Фартингдейл, Шарп и незнакомый лейтенант-полковник.[58] Нэрн в кои-то веки снял свой халат и надел мундир одного из шотландских полков с темно-зелеными нашивками и золотым кружевом. Сэр Огастес щеголял в красном, черном и золотом личных драгун Ее Королевского Высочества Принцессы, его кавалерийские шпоры терзали ковер. Лейтенант-полковник в красном мундире с белыми нашивками представлял фузилеров[59]; он тепло кивнул Шарпу. Нэрн представил их:
– Лейтенант-полковник Кинни. Майор Шарп.
– Ваш покорный слуга, Шарп. Это честь для меня, – Кинни был широколицым улыбчивым толстяком. Нэрн взглянул на него и тоже улыбнулся.
– Кинни – валлиец, Шарп. Не доверяйте ему, если не можете до него дотянуться.
Кинни расхохотался:
– Он так говорит с той поры, как мои парни спасли его полк под Бароссой.[60]
Сэр Огастес кашлянул, протестуя против кельтских[61] шуток, и Нэрн посмотрел на него из-под нависающих бровей:
– Конечно-конечно, сэр Огастес. Шарп! Мы ведь собрались выслушать ваш рассказ, молодой человек?
Шарп еще раз рассказал всю историю от начала до конца. Его прервали лишь раз, когда Нэрн недоверчиво воскликнул:
– Снял с нее корсаж и толкнул к вам?
– Да, сэр.
– И вы снова его завязали?
– Да, сэр.
– Потрясающе! Продолжайте!
Когда Шарп закончил, весь лист бумаги, лежавший перед Нэрном, был покрыт пометками. В камине потрескивал огонь. Где-то в городе вопил сержант-майор, требуя построиться в колонну по четыре. Генерал-майор откинулся назад:
– Этот француз, Шарп, Дюбретон – что он собирается делать?
– Похоже, собирает спасательный отряд, сэр.
– И соберет?
– Им ехать в два раза дольше, чем нам, – французы и британцы предпочитали зимовать подальше друг от друга.
Нэрн заворчал:
– Мы должны быть там первыми. Сперва спасем женщин, потом выкурим это дерьмо из норы, – он постучал карандашом по листу бумаги на столе. – Пэр этого хочет, так окажем ему услугу. Что вам нужно для спасения женщин, Шарп?
– Сэр! – дернулся сэр Огастес. – Я надеялся, что операция будет доверена мне.
Нэрн смотрел на сэра Огастеса, пока пауза не стала мучительной, потом произнес:
– Очень благородно с вашей стороны, сэр Огастес. Делает вам честь. Но Шарп уже был там, так пусть сперва изложит нам свои мысли, а?
Пришло время для двух идей Шарпа: поутру они казались слабыми, но попытаться стоило.
– Мы сможем освободить их, сэр, как только узнаем, где их держат. Мы это узнаем, а дальше я вижу только один вариант дальнейших действий. Нужно двигаться ночью, чтобы нас не увидели, подобраться как можно ближе, потом залечь на весь день, а следующей ночью атаковать. Это могут сделать только стрелки, сэр.
– Стрелки! – фыркнул Нэрн. Кинни улыбнулся. – Почему вы считаете, что на это способны только стрелки? Что, больше в этой армии никто драться не умеет?
– Потому что я видел там много разных мундиров, сэр, но ни одного стрелкового. Ночью любой, кто не носит зеленый мундир, будет врагом.
Нэрн заворчал:
– Но вы же не видели всех его людей.
– Нет, сэр, – смиренно произнес Шарп: все знали, что стрелки дезертируют куда реже, чем солдаты из других полков.
Нэрн оглядел красно-черный с золотом мундир сэра Огастеса:
– Значит, стрелки. Что еще?
У Шарпа была еще одна идея, но она бесполезна, если не узнать, в каком здании держат заложниц. Когда он сообщил об этом, Нэрн слегка ухмыльнулся:
– Но ведь мы это знаем.
– Мы знаем? – Шарп был настолько поражен, что чуть не забыл добавить: – Сэр?
– Знаем, знаем, – продолжал ухмыляться Нэрн. Кинни молчал.
Сэр Огастес выглядел встревоженным:
– Возможно, вы не сочтете за труд просветить нас, сэр?
– Это моя приятная обязанность, сэр Огастес, – Нэрн прикрыл глаза, откинулся на спинку кресла, театрально вскинул правую руку и продекламировал: – «Все горькие мытарства прежних дней вновь оживали в памяти моей. Мне грезилось то жаркое веселье», – он триумфально прокричал последнее слово, потом таинственно понизил голос и открыл глаза: – «То мертвый холод монастырской кельи».[62]
Все потрясенно молчали. Нэрн лукаво ухмыльнулся:
– Александр Поуп. Из «Элоизы и Абеляра». Печальная история о молодом человеке, оскопленном во цвете лет. Вот что выходит из-за слишком большой любви. Итак! Они в монастыре. Она умница, жена этого французишки.
Кинни подался вперед:
– Сколько нужно стрелков?
– Две роты, сэр?
Кинни кивнул.
– Они смогут удерживать монастырь всю ночь?
Шарп кивнул в ответ:
– Конечно, сэр.
– Значит, с утра вам понадобится помощь, так?