Все закончилось не так уж плохо. Прощание с налетом печали, но без всяких истерик, да еще и письмо, которое по пути к родным берегам послужит дополнением к приятным воспоминаниям. Конечно, ему будет недоставать пылкости вдовушки, но…
Один матрос помог ему спуститься в шлюпку, другой оттолкнул лодку от причала, взялся за весло, и скоро они уже вовсю гребли к «Нежной Элизе». Которой предстояло стать домом Джека на ближайшие недели, а может быть, даже и месяцы путешествия по волнам.
При хорошем попутном ветре и умелом кормчем корабль способен пересечь Атлантику за пять недель. Но если не повезет ни с тем ни с другим, то… он слышал о плаваниях, которые длились до полугода. Малоприятная перспектива столь затяжного болтания в море усугубила горечь разлуки, и взгляд Джека опять отыскал быстро взбиравшуюся вверх по склону фигуру. Он не прижал прощальное послание вдовы Симкин к сердцу — моряки ведь известные болтуны, а кавалер обязан беречь репутацию дамы, — но мысленно послал ей привет, искренне опечаленный тем, что она вот-вот исчезнет из виду.
Неожиданно уже почти достигшая верхней точки подъема миссис Симкин остановилась и прижалась к поручням ограждения. Спустя мгновение к шуму волн и разносившемуся над водой немолчному гомону чаек добавились летящие с берега людские крики. На гребень холма со стороны города выскочил человек — но кричал точно не он. Ему было не до того, поскольку он явно удирал со всех ног.
Поначалу Джек даже не сообразил, что с ним не так: ведь погоня за кем-нибудь по эту сторону океана была делом более чем обычным. Надо думать, рассерженные горожане опять ловят неудачливого воришку или кого-то еще в этом роде. Но вот странность, именно резкое движение вдовы Симкин, вдруг повернувшейся к пробегавшему мимо мужчине спиной, побудило Джека увидеть то, чего он пока что не брал в разумение.
Беглец был совершенно голым.
Что-то случилось с ветром. Еще недавно дувший шлюпке в корму, он вдруг ударил с правого борта, отчего крики сделались почти неразличимыми. Вроде бы люди, выбежавшие на гребень холма следом за голым малым, орали: «Держи его!», но кого — то ли «мечтателя», то ли «подателя»? — разобрать было нельзя. «Держи приятеля!» — вдруг послышалось Джеку, но это казалось совсем уже вздором, а боковой ветер крепчал.
Матросы, уставясь на берег, перестали грести, но теперь заорали на корабле, побуждая их пошевеливаться, а не филонить. Даже Джек, не будучи мореходом, смекнул, что перемена ветра может задержать судно в бухте, а моряки снова взялись за весла.
Тем временем обнаженный мужчина, опережавший своих преследователей ярдов на пятьдесят, выскочил на причал. Даже с расстояния в добрых две сотни ярдов Джек видел, что это человек высокого роста, с мощной мускулатурой и развевающимися огненно-рыжими волосами. У самой воды беглец резко остановился, к чему Джек отнесся с пониманием — для купания денек был явно холодноват. Однако, как оказалось, рассудил он неправильно.
Голый верзила огляделся, приметил у пристани еще один ялик и, неожиданно подхватив с пирса какой-то бочонок, с силой швырнул его в маленькую скорлупку, которая, накренившись, зачерпнула воды и почти мгновенно пошла на дно. Потом, задержавшись лишь для того, чтобы вконец взбесить находившихся уже ярдах в десяти от него разъяренных преследователей оскорбительным жестом, он бросился в Атлантический океан.
Это зрелище настолько потрясло матросов, что они, несмотря на крики и брань, летящие с «Нежной Элизы», снова перестали грести. Тем паче что их неожиданно поддержал Джек.
— Ну-ка замрите, — скомандовал он, и матросы повиновались, благо он был в мундире королевского офицера. — Бог свидетель, — пробормотал Джек, слегка приподнимаясь на своей скамье, — по-моему, этот малый загребает прямиком к нам.
Так оно и было. Рыжий беглец, рассекая воду на манер спаниеля, пущенного за подстреленной уткой, приближался к ним, в то время как погоня рассеялась по причалу, пытаясь найти хоть какую-нибудь лодчонку. Преследователи по-прежнему что-то кричали, но ветер сносил их вопли.
— Сэр, — крикнул Джек пловцу, который при всей его силе, похоже, начинал выдыхаться, — сюда. Сюда! Держитесь!
В то время как матросы без приказа переместились к другому борту, чтобы уравновесить шлюпку, Джек потянулся к пловцу. Пальцы утопающего скользнули по пальцам спасателя, но всколыхнувшаяся волна разнесла их. Рыжая голова скрылась под водой, но, когда пловец вынырнул снова, Джеку удалось ухватить его за большой палец, а потом — уже второй рукой — он сумел прихватить и запястье. Очередная волна едва не разделила их вновь, но незнакомец вскинул левую руку, и Джек, напрягшись из последних сил, словно вытаскивая из моря огромного загарпуненного тунца, втянул-таки его в шлюпку.
При этом они едва не перевернулись, но все закончилось благополучно — пловец растянулся на днище, уткнувшись в шпигат, Джек с размаху сел обратно на банку, шлюпка выровнялась, и матросы схватились за весла.
Джек присмотрелся к незнакомцу, представлявшему собой прелюбопытное зрелище, поскольку кожа его была сплошь синей от холода, но лишь в тех местах, где ее не покрывали рыжие волосы. Особенно густыми они были на груди, на лице и в паху беглеца. Кроме того, на фоне всей этой синевы и огненной шерсти выделялись шрамы, в великом множестве и во всех направлениях испещрявшие тело спасенного.
Сорвав с себя плащ, Джек накинул его на голого пловца, который судорожно закутался в него и попытался что-то сказать. Но не смог — у него лязгали зубы.
— Куда плывем, сэр? — спросил один матрос Джека. — К кораблю или к берегу?
До сих пор Джек не задавался этим вопросом, но теперь задумался о том, как поступить с беглецом. Омытая морской водой нагота словно бы придавала его облику младенческую невинность, а у самого Абсолюта во всем Ньюпорте оставался лишь один человек, до которого ему было дело.
— Уж не вор ли вы, сэр? Не следует ли нам сдать вас властям как преступника, которого ждет повешение?
Голова спасенного закачалась. Дрожащие губы неловко зашевелились.
— Не… не… не…
— Так оно, значит, вот, — встрял другой матрос. — Этот парень, небось, тот самый распоследний чертов ирландец, которого мы, стало быть, ждали.
Рыжий пловец отреагировал на сказанное энергичными кивками, а потом и словами, сбивчивыми, но прозвучавшими с безошибочным ирландским акцентом:
— Я… самый и есть. И если вы… вы… вы отвезете меня обратно, то, ох, ребята… — Он сбросил плащ и жестом указал на свои сморщившиеся от холода гениталии: — Му-му-муженек одной особы закончит работу, которую на… начало море, и сделает меня по-настоящему последним монархом Ирландии!
Матросы расхохотались, и Джек присоединился к ним.
— Гребите, — сказал он, — ибо, похоже, все пассажиры готовы взойти на борт.
Наклонившись, молодой офицер взял ирландца за руку:
— Джек Абсолют, сэр, к вашим услугам.
— Вы уже оказали мне услугу, сэр, выхватив меня из волн, как Эней Анхиза из пылающей Трои. За что я пребуду перед вами в долгу, ибо никогда не забываю ни обид, ни благодеяний. Это так же верно, как то, что меня зовут Хью Макклуни, а если проще, то Рыжий Хью.
Высвободив руку, Джек вспомнил, что в ней был конверт, но, когда бросил взгляд на воду, понял, что прощальные слова миссис Симкин поглотило море.
«Ну и ладно, — подумал Джек, погладив грудь. — Она у меня здесь и так. А некая частица меня тоже всегда пребудет с нею».
Глава вторая
ЦИНГА, СТАКАН И ПЬЯНЫЙ КАПИТАН
— Чего никак не может уразуметь наш достопочтенный пассажир, — заявил капитан Линк, — так это той вещи, что, оплодотворяя очередную черную потаскушку, я совершаю богоугодное дело, идущее во благо как моим работодателям, так и самой девчонке.
— Как же это получается, кэп? — спросил корабельный эконом Даркин, закадычный приятель и собутыльник Линка.
— Очень просто. Девчонка получает благословение христианина и производит на свет носителя английской крови, а мои работодатели получают черномазую племенную кобылку не одну, а с приплодом.
Он зычно расхохотался и, подняв стакан с ромом, возгласил:
— За благой блуд, джентльмены! За благой блуд!
— За блуд! — подхватили эконом и лекарь.
Их дружный возглас пробудил первого помощника Энглдью; он поднял стакан, приложился к нему и снова уронил голову на руку.
Джек только вздохнул. Пить за блуд он не стал — и не только потому, что ему не понравился тост, но и чувствуя, что уже перебрал. Отборный ром, главный продукт, вывозимый из Ньюпорта, составлял основной груз корабля, идущего в Бристоль, где рому предстояло быть проданным и в конечном счете обмененным на живой товар. Этот напиток был весьма заборист и валил с ног не хуже удара ослиным копытом. Молодой офицер помнил, что дал себе слово пить его не иначе как разбавляя наполовину водой, впрочем, с этим похвальным намерением он усаживался за стол каждый вечер после двух недель плавания, то есть с того дня, когда морская болезнь отпустила вконец измученного ею Абсолюта. Единственным способом избежать пикировки с вечно надиравшимся капитаном было не надираться самому и вовремя уходить, однако — вот незадача — ром работал быстрей благих помыслов Джека, действуя на руку чертову мореходу.
Поскольку молодой человек однажды неосторожно сболтнул во хмелю, что он сын баронета, капитан с плохо скрытой язвительностью теперь именовал его не иначе как «достопочтенный», а порой и «премногоуважаемый сэр». Кроме того, узнав, что корабль перевозит невольников, Джек имел глупость высказать отрицательное отношение к работорговле. С тех пор не было вечера, чтобы Линк не прочел за столом пространную лекцию о христианской благодетельности рабства, расцвечивая свое выступление скабрезными подробностями. Как-то раз, приметив, как покоробило пассажира его хвастливое заявление, что в каждом рейсе он оплодотворяет не менее дюжины черных невольниц, капитан с той поры стал возвращаться к этой теме, словно собака к собственному дерьму.
Линк с резким стуком поставил на стол свой стакан, и его личный слуга Бараббас, прихрамывая, подошел, чтобы снова наполнить посудину.
Джек, внутренне содрогаясь, в который раз оглядел наливающую ром руку с увечными, переломанными пальцами и отсутствующим мизинцем. Линк, войдя в раж, любил хвастнуть тем, что лет десять назад Бараббас был самым неукротимым в партии принятых на борт рабов, но плети и тиски для конечностей сделали свое дело, и теперь этот черномазый покорен хозяину, как хорошо объезженный жеребец.
Когда чернокожий гигант скользнул в тень, Джек покосился на человека, сидевшего за столом рядом с ним. Ирландец, поймав его взгляд, слегка покачал головой, давая понять, что лучше бы ему ни во что не соваться, однако Джек уже закусил удила.
— Может быть, сэр, — тихо сказал он, — случись вам самому оказаться в бесправном положении раба, вы отнеслись бы к этому несколько по-иному.
Линк обратил к Джеку свою багровую, покрытую шрамами физиономию и осклабился, демонстрируя гнилые, цинготные, как и у большей части его команды, зубы.
— А вы, достопочтенный, никак опять вспоминаете о деньках, проведенных вами у абенаков?
Джек кивнул. В один из первых вечеров его пребывания на борту «Нежной Элизы», когда пассажиры и экипаж еще только знакомились, он рассказал обо всем, что случилось с ним после Квебекского сражения. Теперь, спустя два месяца, эта история стала еще одной мишенью для капитанского неуемного остроумия.
— Да. И позволю себе сказать…
— Па-азволю себе сказать, — прервал его Линк, насмешливо пародируя с бристольской жаргонной растяжечкой вестминстерский, правильный выговор Абсолюта, — что вы никогда и близко не нюхали рабской доли.
Вы намекаете, что я лжец, капитан?
Голос Джека, вместо того чтобы подняться, опустился до шепота, но Линк мигом почуял опасность и решил не перегибать палку.
— Вовсе нет, многоуважаемый лейтенант. Но замечу все же, что вы неверно трактуете свое тогдашнее положение. Ибо вы белый, христианин и, главное дело, британец. А как всем хорошо известно…
Капитан широко разинул наполовину лишенную зубов пасть и проревел:
— Никогда, никогда, никогда не бывали британцы рабами!
Казначей и лекарь, узнав мелодию, подхватили куплет, глухо ударяя оловянными кружками по столу в знак своего одобрения. Покончив с пением, насмешник продолжил:
— Хотите знать, какие дикарочки нравятся мне больше всего, а? У всех есть свои достоинства. Йоруба — крепкие, рослые, но, на мой вкус, мясца на них маловато. Мина — коренастые, однако, замечу, для своего сложения они чересчур толстоваты. Нет, дорогие сэры, скажу я вам, по части сдобности, как спереди, так и сзади, никто не сравнится с бабенками из племени ибо.
Капитанские подпевалы дружно загоготали, но, как только всеобщее желание приложиться к кружкам и закусить восстановило в каюте некоторое подобие тишины, послышался негромкий голос:
— Капитан, мне тут подумалось, что вы могли бы прояснить для меня кое-что?..
Линк вытер рот и повернулся. Поскольку ирландец редко заговаривал за столом, главный острослов «Нежной Элизы» не накопил против этого пассажира никаких пропитанных ядом иронии стрел, кроме банальных выпадов в адрес его родины.
— Ну, сэр?
— Я задался вопросом, — продолжал Рыжий Хью, — как миссис Линк и все маленькие Липки из Бристоля… их, кажется, шесть?.. ну да, шесть маленьких вышних благословений, как вы вроде бы говорили… так вот, как бы они, на ваш взгляд, восприняли радостную весть о наличии у них целой армии африканских сестричек и братьев?
Если бы Джек не взглянул мельком на Бараббаса, уносившего кувшин с ромом, он бы ничего не заметил, а так сумел углядеть, как искалеченная рука передвинулась вверх, прикрывая усмешку.
Раб понял все быстрее хозяина.
— Миссис Линк? — изумленно пробормотал капитан.
— И все маленькие Линки, — уточнил Рыжий Хью.
До Линка наконец дошло.
— И вы посмели… да, вы посмели… поставить мою жену в один ряд с… с…
— Но ведь вы сами всегда с таким восхищением упоминаете о своей недюжинной способности к производству потомства. Я и подумал, что ваша достойная и мало чем уступающая вам в этом смысле супруга, конечно же, вправе разделить с вами вашу гордость и радость. Не говоря уже обо всех маленьких Линках.
От яростного негодования и без того пунцовая физиономия Линка пошла пятнами. Он стал надуваться, и Джек с трудом сдержал смех, ибо поднимавшийся со стула капитан все более походил на разозлившегося индюка.
— Знаете ли… вы, сэр, кого оскорбляете? Я царь и бог на борту своего корабля, я могу… да, я заставлю матросов раздеть вас… и высечь…
Линк сделал три шага вперед, и теперь его голова маячила на уровне груди Рыжего Хью, который встал тоже. Трудно было представить себе двух более непохожих людей: со стороны могло показаться, что бультерьер наскакивает на цаплю. Капитан схватил ирландца за безупречный жилет (для Джека всегда оставалось загадкой, как Хью при царившей на борту судна грязи ухитрялся постоянно поддерживать щегольской вид) и потянул его на себя, потревожив ряды перламутровых пуговиц, но тут произошло нечто неожиданное. Пальцы правой руки ирландца, покрытые мелкими рыжими волосками, мягко сомкнулись на запястье бывалого морехода.
— Что это вы себе позволяете… — заговорил было Линк, но осекся.
Глаза его вытаращились, от багрового лица отхлынула кровь.
— Все в порядке, — негромко сказал Рыжий Хью. — Все в полном порядке.
Все видели — он не ударил капитана, не толкнул его, вообще не произвел ни одного резкого движения. Однако Линк неожиданно отшатнулся назад и шмякнулся на свой стул, после чего его вырвало ромом и соленой треской. Прямо на стол.
При общей растерянности первым пришел в себя тот же Хью.
— Вот ведь незадача, а, капитан? — сочувственно пробормотал он, хлопая моряка по спине. — Ну да ладно, с кем не бывает. Может, выпьем водички?
Вода была принесена, выпита и выблевана на тот же стол. Подоспевший лекарь принялся вертеть капитану голову, заглядывая в глаза. Линк сидел молча, недвижно, с затуманенным взором.