Мули же нужно есть без лимона. Открывать кажущуюся ониксовой ракушку, доставать мидию и окунать в кокосовое лакомство. Оно не перебивает вкус мидии, наоборот, делает его маслянистее и, как ни парадоксально, объемнее.
Единственное, что мне не понравилось, — рис. Он был самым обычным, безвкусным — в отличие от настоящего, местного. Но задавать вопрос о неудачном гарнире я, чтобы не обидеть своих хозяев, не стал.
Похоже, Марта и Марат испытывали не меньшее удовольствие, чем я. Во всяком случае, почти на четверть часа наши разговоры стихли. Мы лишь комментировали некоторые особо внушительных размеров самолеты, вырывавшиеся из стремительно темневшей гряды облаков на западе. Солнечные лучи уже не пробивались к нам, и на Бали быстро опускалась ночь.
Второй бокал вина оказался очень кстати: кокосовый соус изрядно пропек мой рот. Марат и Марта отдавали дань красной приправе и, как я заметил, использовали ее очень осторожно. Тем не менее Марта попросила официанта принести бутылку «Эвиан» с долькой лимона и теперь мелкими глотками отпивала минеральную воду, доставленную на Бали, судя по надписи на этикете, прямо из Савойских Альп.
Следуя негласному уговору, мы не касались общих дел. Рассказав о двухэтажном аэробусе, на котором мне довелось лететь в Сингапур, я обратил внимание на огни, которые зажглись в большом количестве на пляжах «Four Seasons».
— Огненное шоу, — пояснила Марта. — Там бывает очень красиво. Но я не могу понять, как же люди выдувают из себя пламя?
— Бензин в особых бутылочках, — усмехнулся Марат. — Говорят, что после десяти лет выступлений эти ребята получают рак трахеи или пищевода. Вы когда-нибудь видели огненных факиров старше тридцати пяти лет?
Пришлось согласиться: огнедышащих драконов я видел только в исполнении молодых людей. И обычно это выглядело так красиво…
— Посмотрите! — Марта показывала на море.
Граница между пляжем и водой в темноте уже была почти не видна. Однако там, где час назад находились рыбачьи суденышки, горело полтора десятка больших факелов. Раньше они просто едва заметно покачивались, но теперь сдвинулись с места и медленно приближались к нам. Выглядело это как религиозная процессия, только участвовать в ней должны были бы великаны, так как огни подобных размеров человек в руках удержать не смог бы.
— Это лодки, — сказала Марта. — Рыбаки посадили туристов из отеля и везут их вдоль берега. Такое устраивают раз в неделю; сегодня нам повезло, мы увидим их.
«Почему повезло?» — хотел спросить я, но, заметив торжественное выражение лиц Марты и Марата, промолчал.
Постепенно замолкли и посетители «Милонги», сидевшие за соседними столиками. Приближение покачивающихся огней производило гипнотическое впечатление. Вскоре стало слышно, что гребцы на лодках поют. Песня напоминала плеск волн: она то нарастала, то затихала. В отличие от любимого балийцами кечака, сопровождаемой пением театральной постановки, во время которой ритм, отбиваемый перекликающимися частями хора, напоминает современный хардкор, эта песня была медленной и даже печальной. Словно в ней поминались все мореходы, отплывшие когда-то от Бали и не вернувшиеся домой. Словно это говорил с людьми сам морской бог, столь же древний, как и наша планета. В какой-то момент по моей спине пробежал холодок от ощущения присутствия могучей и таинственной силы. Но выражение лиц Марты и Марата не менялось: они погрузились в торжественное созерцание выплывающих из темноты лодок, украшенных высоченными шестами, на верхушках которых горела просмоленная пакля.
На лодках было по десятку гребцов и столько же туристов. На корме каждой из них стоял человек в высоком головном уборе. Одной рукой он держал рулевое весло, а второй звонко хлопал себя по голой груди, задавая ритм и песне, и движению весел. Туристы выглядели притихшими и даже не пользовались фото- и видеокамерами. Общение с духами моря захватило всех.
Проследовав мимо нас, процессия из рыбачьих лодок стала разворачиваться и потянулась назад, к пляжам «Four Seasons». Постепенно песня стихала, кое-кто из посетителей «Милонги» проводил ее аплодисментами.
Марта повернулась ко мне. Ее лицо было и серьезным и довольным одновременно.
— Сегодня суббота, господин Иванов. Мы с Маратом хотели бы сказать, что вы прилетели в правильный день. В нашей семье считается, что суббота — счастливый и удачный день для начала важных дел. Вы догадывались об этом?
— Нет. Скорее мне просто повезло.
Глава третья
День на вулкане
Я проснулся под бесконечную протяжную трель, похожую на звук дудука. Она сопровождалась звонким, лучше сказать — лакированным, постукиванием. Прошло несколько минут, прежде чем я сообразил, что это воздушный змей, висящий над домиком, в котором проживает прислуга отеля. Балийцы обожают рукотворных чудищ: они делают их в виде огромных хищных птиц или крылатых парусных кораблей. Как правило, туда монтируют импровизированные свирели и деревянные трещотки. Бриз, который утром усиливается, позволяет летучим змеям часами парить над пляжами и отелями.
В прошлую поездку я научился сладко спать под эти трели и перестукивания. Да и этим утром вставать не хотелось. Приятная нега наполняла тело, специальный матрас, неблагозвучно называемый ортопедическим, позволял валяться в кровати по десять-двенадцать часов и не чувствовать ломоты в костях. Ветер шелестел листьями пальм и бугенвиллей, сквозь щели в плотных шторах пробивались тонкие солнечные лучи, во всем царила совершенная безмятежность.
Отель, который мне выбрала принимающая сторона, то есть фирма Марты, Марата и Спартака, представлял собой настоящую деревушку бунгало, находящуюся рядом с океаном. Здесь, в Нуса Дуа, он чище и глубже, чем севернее, в Танжунг Беноа. Когда шла высокая волна, ее было хорошо слышно — как вчера вечером, по возвращении из Джимбарана. Но по утрам она была низкой, и в бунгало соседство с морем не чувствовалось.
Бунгало — это домик со спальней в двадцать квадратных метров, небольшой гардеробной и ванной, где всегда есть горячая вода. В холодильнике, помимо обязательного набора мини-бара, имеется изрядный запас бутылочек с водой для питья и полоскания зубов. На Бали употреблять воду, идущую из крана, не рекомендуют.
Я спал на широченной кровати, напротив которой висел плазменный телевизор, показывавший массу международных каналов. Бой, который провел меня в бунгало (сумка уже находилась внутри, рубашки висели на плечиках в гардеробной), пощелкал переключателем программ, продемонстрировав десяток австралийских, американских и даже РТР-Планету. Впрочем, я не испытывал никакой ностальгии по отечественному телевидению, и в особенности по той откровенной дряни, которая подается в виде ток-шоу для скучающих домохозяек, на чем специализируется наш главный международный канал.
На небольшой веранде стоял резной деревянный столик с пепельницей и пара стульев. Все деревянные предметы мебели были серийными, изготовленными на фабрике, но со стилизацией под балийскую резьбу ручной работы: драконы, солнце, растительный орнамент.
Вчера перед сном я несколько минут посидел на веранде, выключив свет, вспоминая по доброй привычке все хорошее, что случилось за прошедший день, и строя планы на будущий. В соседнем бунгало лампочка на веранде была зажжена, но ее свет рассеивали листья невысокой бутылочной пальмы, кусты жасмина, росшие между нашими домиками, и висячие побеги бугенвиллей.
Иногда световое пятно прорезали маленькие треугольные тени: малышки летучие мыши начали свою ночную охоту за насекомыми. Когда я включил свет, чтобы найти дверь в дом, то увидел на потолке гибкие тельца ящерок гекконов, с любопытством пяливших на меня свои изумрудные глазки. На Бали животный мир не выжигают репеллентами и дихлофосом. Всевозможная мелкая живность чувствует себя рядом с отдыхающими вполне комфортно и с благодарностью готова разделить с вами минуты отдыха или же перченые орешки, которые вы оставите для нее у дверей.
Я с трудом одолел желание поваляться еще немного. Шел десятый час, скоро за мной должен был заехать Спартак. Нам предстоял вояж в самое сердце полей, на которых еще выращивали местный сорт риса: к горе Аденг и озеру Братан. Мешкать было нельзя. Времени в обрез, а надо еще себя в порядок привести. Прежде всего — заняться бородой.
У местных жителей борода непременно отождествляется с исламом — хотя волосы на лицах индонезийцев растут весьма скупо. И мне грозила бы участь быть причисленным к сторонникам мусульманского фундаментализма, если бы не мои светлые глаза и русые волосы, спасавшие меня от глупых подозрений.
В принципе борода значительно облегчает мне жизнь: хотя бы потому, что утром достаточно лишь пару раз тронуть электробритвой щеки и шею. Зато перед важными встречами за ней нужно ухаживать. Тщательно промыть с особым шампунем. Обработать маленькими ножницами — чтобы жесткий волос не торчал в разные стороны. Хорошенько смочить бальзамом, дабы пахла приятно и не колола женскую руку. Мало ли что может произойти в течение дня…
Приняв душ, я потратил не менее четверти часа, приводя бороду в порядок. Удовлетворившись наконец ее видом, надел майку, шорты и отправился дегустировать местный завтрак.
Кормили постояльцев в небольшом ресторанчике близ берега моря. От солнца и дождя посетителей укрывал навес из пальмовых листьев. С одной стороны находились кухня и стойка бара, а с трех остальных вместо стен заведение окружали импровизированные бамбуковые жалюзи. Сегодня утром со стороны моря они были задернуты — видимо, чтобы посетителей не тревожило утреннее солнце.
В ресторанчике завтракала немолодая семейная пара, судя по говору — из Франции. Они ловко освобождали от скорлупы белоснежные яйца, помещенные в высокие, напоминающие канделябры подставки, и по парижской привычке размачивали тосты в больших чашках с кофе. Ко мне подошел официант в красных широких брюках, синей рубашке и красной же жилетке. Ему бы феску — и он походил бы на зуава из колониальной армии позапрошлого столетия. В чертах его смуглого лица сочеталось нечто африканское и азиатское, и это еще более усиливало ощущение, что передо мной воскресший солдат из экзотических частей давно минувших времен.
— Завтрак по-балинезийски, — даже не глядя в меню, попросил я.
— Yes, sir, balinesian breakfast, — со значением произнес он, всем своим видом показывая, что я совершил правильный выбор.
Большинство балийских официантов из хороших ресторанов отлично вымуштрованы и умеют убедить посетителя, что тот не ошибся.
Местный завтрак — это вполне внушительная «котлетка» из риса и каких-то жареных орешков, перехваченная крест-накрест полосками из омлета. Если ее полить тем самым красным соусом, который подают на завтрак, получится очень сытное и бодрящее блюдо. Рядом с рисом на тарелке располагаются несколько кружков помидора, дольки огурца, моркови и стебля сельдерея. Особенно мне нравилась здешняя морковь — ярко-оранжевая, крепкая и необычайно сладкая.
Завтрак аборигенов я предварил своим любимым авокадо-фреш, а запил американо. Через несколько минут после моего появления включили запись с местной музыкой, исполняемой на гендире — металлическом ксилофоне. Игра на нем сродни джазовой импровизации. Скорость, с которой руки исполнителя летают над гендиром, представить трудно, а когда видишь это — трудно поверить, что дело обходится без маленькой музыкальной магии. В итоге получается почти плавная мелодия, между ударами по ксилофону практически нет промежутка. Когда запись гендира слегка приглушена, можно впасть в состояние медитации.
Я, собственно, и попал в него, слушая музыку и глядя на колыхаемую ветром бамбуковую завесу. Лишь появление Спартака вывело меня из транса.
— Господин Иванов, как вам спалось? — Мой гид улыбался во все свои тридцать два белоснежных балийских зуба.
— Прекрасно! Вы меня давно ждете?
— Я приехал немного раньше. Но пусть это вас не беспокоит. У нас дальняя дорога, вам следует набраться сил.
Нам было нужно проехать половину острова. По здешним меркам, конечно, путь не близкий — на дорогу уйдет часа два. Но разве таким расстоянием удивить или утомить русского человека?!
Проглотив остывший кофе, я забежал в бунгало, поменял свой полупляжный прикид на светлые брюки и рубашку и вскоре уже сидел в машине Спартака.
Дорога, ведущая с полуострова Букит в северную часть Бали, одна. Нам снова пришлось миновать аэропорт и мангровые заросли напротив него, а затем — оживленный перекресток, управляемый светофорами и охранявшийся тем утром несколькими индонезийскими спецназовцами, вооруженными автоматами. Надо сказать, что вид этих ребят, облаченных в темную униформу, вызывает уважение. После терактов Бали вообще стал охраняться с особенной тщательностью. Поэтому солдаты на перекрестках дорог, вооруженные полицейские вас удивлять не должны. Наоборот, это только прибавляет спокойствия отдыхающим, быстро начинающим воспринимать военнослужащих как экзотические аксессуары тропического острова.
Спартак косился на солдат не без гордости. Армия — элитное сословие в Индонезии. В вооруженные силы набирают добровольцев, всеобщий призыв возможен только в крайнем случае. Отношение к армии здесь противоположно тому, что в России. Попасть на военную службу — мечта многих индонезийцев. Существует настоящий конкурс: на вакантное место всегда претендует несколько кандидатов. Дело доходит до взяток. Спартак как-то поведал мне, что неофициальная такса приема на военную службу — полторы тысячи долларов. И при этом все равно нужно сдать тесты на физическую готовность и продемонстрировать свое знакомство со школьной программой. Зато попавший в армейскую обойму молодой человек обеспечивает себя и свою будущую семью на всю оставшуюся жизнь. Государство дает ему льготный кредит на покупку дома, который само же и погашает, выплачивая неплохое жалованье, гарантирует бесплатное образование его детям. По здешним меркам — счастливая перспектива.
В течение дня мы еще несколько раз встречали вооруженных солдат и полицейских. К вечеру, впрочем, я перестал обращать на них внимание.
Почти час мы ехали по поселкам, незаметно переходившим один в другой. После Нуса Дуа была Кута. После Куты — Денпасар. После Денпасара — что-то еще. Нуса Дуа, Кута, Денпасар — это административные центры южного Бали, пространство между ними почти сплошь заполнено деревнями, названия которых можно обнаружить только на хорошей карте острова. На Бали проживает четыре с половиной миллиона человек, большинство из них на юге. Жилища тянутся на десятки километров вдоль основных дорог, оставляя впечатление нескончаемой деревни.
Наш путь то пересекал водные потоки, текущие с гористого севера, то шел вдоль них. Балийские реки и речушки разлиновали карту острова по направлению север-юг. Когда-то они служили границами между большими общинами и даже королевствами. До сих пор существует странное для непосвященных явление: если взять среднестатистического балийца, живущего в районе Денпасара или Убуда, и поискать его родственников, то обнаружится, что их дома находятся к северу и югу от него, но не к западу или востоку. Причина тому — реки. На противоположном их берегу лежит земля, которую сотни лет предки балийца считали чужой.
Чем ближе мы подбирались к горам, тем заметнее менялся ландшафт. Холмы становились все более высокими, и дорога, петляя, взбиралась на них. Исчезли пальмы, зато все больше встречались кузуарины, чьи листья похожи на длинные зеленые волосы, и остролистые акации. Постепенно сквозь туманную дымку на севере проступили горы — уже совсем близко от нас.
Бали появился на свет в результате нескольких вулканических извержений. Сила их многократно превосходила всем известный взрыв вулкана Санторин, после которого погибла критская цивилизация. Вулканы поднялись из водной бездны, широко разбросав вокруг себя застывшие потоки лавы, хорошенько удобренные пеплом. На юге от них образовалась отмель, которую заселили кораллы и в течение нескольких миллионов лет превратили ее в сушу, где теперь находится Кута и Нуса Дуа. Ветер приносил с близлежащих островов семена растений, птицы вили на пустынных берегах гнезда. Восемнадцать тысяч лет назад, во время последнего оледенения, существовал сухопутный мост между Бали и Явой. С Явы на остров перебралось множество сухопутных животных, в том числе тигр (тигры на Бали водились до середины девятнадцатого века). По тому же мосту пришел сюда и человек.