Там терпеливо стоял Луговой и курил сигару. Не прошло и десяти секунд, как двери лифта неслышно раскрылись, и Луговой вошел в кабину. Было ровно двенадцать. Суворов заметил, что каждые двенадцать часов психолог покидал лабораторию и возвращался двадцать-тридцать минут спустя.
Суворов направился в комнату с мониторами. Здесь два сотрудника Лугового внимательно наблюдали за ритмами мозга президента и его жизненными показателями. Один из них посмотрел на Суворова и кивнул, чуть улыбаясь.
— Все нормально? — спросил Суворов, завязывая разговор.
— Как прима-балерина на первом выступлении, — ответил техник.
Суворов подошел и посмотрел на телевизионные мониторы.
— А что с другими? — спросил он, показывая на лежащих в коконах Марголина, Ларимера и Морана.
— Они на успокоительных и усиленном внутривенном питании концентрированным белком и углеводами.
— Пока не начнется их программирование, — закончил Суворов.
— Не знаю. Спросите доктора Лугового.
Суворов увидел на экране, как один из лаборантов открыл кокон Ларимера и вонзил сенатору в руку иглу шприца.
— Что он делает? — спросил Суворов.
Техник поднял голову.
— Каждые восемь часов мы должны вводить успокоительное, чтобы субъект не очнулся.
— Понятно, — тихо сказал Суворов. В его сознании вдруг возник ясный план бегства. И на душе стало хорошо, впервые за много дней. Чтобы отметить это, он вернулся в столовую и откупорил еще одну бутылку портвейна. Потом достал из кармана маленькую записную книжку и принялся быстро писать.
Глава 34
Оскар Лукас оставил машину на стоянке для ВИП-посетителей у Военного госпиталя Уолтера Рида и торопливо зашел через боковой вход. Пройдя по лабиринту коридоров, он наконец остановился у двустворчатой двери, которую караулил сержант морской пехоты. Лицо у него было торжественное, как на горе Рашмор.[16]
Сержант тщательно проверил его удостоверение и направил в то крыло больницы, где делали особо важные и тайные вскрытия. Лукас быстро отыскал дверь с надписью „Лаборатория. Посторонним вход воспрещен“ и вошел.
— Надеюсь, я не заставил вас ждать, — сказал он.
— Нет, Оскар, — ответил Алан Мерсье. — Я сам вошел минуту назад.
Лукас кивнул и осмотрел комнату со стеклянными стенами.
Кроме него, присутствовали пять человек: генерал Меткалф, Сэм Эммет, Мартин Броган, Мерсье и невысокий, широкогрудый человек в очках без оправы — полковник Томас Торнберг, который занимал должность со сложным названием „начальник отделения судебной и клинической патологии“.
— Теперь, когда все собрались, — необычно высоким голосом сказал полковник Торнберг, — я покажу вам, господа, наши результаты.
Он подошел к большому окну и показал на огромный цилиндрический механизм за стеклом. Механизм напоминал турбину, присоединенную к стержню генератора. Половина этой турбины скрывалась в бетонном полу. В механизме было круглое отверстие, снаружи лежал труп на прозрачном подносе.
— Механизм пространственного анализа, или МПА, как его любовно называют мои исследователи, которые его создали. Он с помощью электроники и усиленных рентгеновских лучей исследует тела, давая точные изображения каждого миллиметра плоти и костей.
— Своего рода компьютерный томограф, — сказал Броган.
— Да, основные функции у них одинаковые, — подтвердил Торнберг. — Но это все равно что сравнивать „кукурузники“ со сверхзвуковым реактивным лайнером. Компьютерному томографу нужно несколько секунд, чтобы показать один участок тела. Наш прибор меньше чем за минуту дает двадцать пять тысяч таких картин. Все результаты автоматически поступают в компьютер, который устанавливает причину смерти. Я, конечно, упрощаю процесс, но таковы основные принципы.
— Полагаю, в базе данных вашего компьютера есть все нарушения трофики и метаболизма, связанные с известными ядами и инфекциями? — спросил Эммет. — Та же информация, которая есть в компьютере в нашем бюро?
Торнберг кивнул.
— Только у нас больше данных, потому что мы иногда имеем дело и с живой тканью.
— В лаборатории патологии? — спросил Лукас.
— Мы осматриваем и живых. Мы довольно часто получаем обратно своих агентов — и агентов наших союзников — отравленными или зараженными какой-нибудь болезнью, но еще живыми. С помощью МПА мы устанавливаем причину заболевания и разрабатываем антидот. Несколько человек мы спасли, но большинство доставляют к нам слишком поздно.
— Вы можете за несколько секунд проделать анализ полностью и установить причину смерти? — недоверчиво спросил генерал Меткалф.
— На самом деле за несколько микросекунд, — поправил Торнберг. — Вместо того чтобы вскрывать тела и проводить многочисленные исследования, мы делаем экспертизу в мгновение ока с помощью этого оборудования, которое, должен добавить, обошлось нашим налогоплательщикам примерно в тридцать миллионов долларов.
— И что вы обнаружили в телах из реки?
Словно получив разрешение, Торнберг улыбнулся и похлопал по плечу техника, сидевшего у массивной панели со множеством огоньков и кнопок.
— Я покажу.
Все невольно посмотрели на обнаженное тело, лежащее на „подносе“.
Оно медленно начало двигаться к турбине и исчезло внутри цилиндра. Турбина начала вращаться со скоростью шестьдесят оборотов в минуту. Включились источники рентгеновских лучей, камеры получали изображение, и, увеличенное, оно поступало в компьютер.
Никто и бровью повести не успел, как на экране дисплея уже вспыхнула зеленым запись, описывающая причину смерти. Запись изобиловала медицинской терминологией, дающей описание внутренних органов, количеств обнаруженного яда и его химической формулы. В самом низу стояло: Conium maculatum.
— Что такое Conium maculatum? — громко спросил Лукас.
— Растение, родственное петрушке. Народное название — болиголов.
— Довольно старомодный способ умерщвления, — заметил Меткалф.
— Да, болиголов был очень популярен в старые времена. Он больше всего известен как яд, который принял Сократ. В наши дни используется редко, но его легко раздобыть, и он смертелен. Достаточно большая доза его алкалоидов парализует дыхательный центр.
— Как они были введены? — спросил Эммет.
— Согласно МПА, эта жертва получила яд с мятным мороженым.
— Смерть на десерт, — философски произнес Мерсье.
— Из опознанных работников береговой охраны, — продолжал Торнберг, — восемь приняли кониин с мороженым, четверо — с кофе и один — с безалкогольным напитком.
— И МПА смог все это установить по телам, которые пять дней провели в воде? — спросил Лукас.
— Разложение начинается сразу после смерти, — объяснил Торнберг, — и распространяется от пищеварительных систем и других внутренних органов, содержащих бактерии, наружу. На воздухе процесс ускоряется. Но когда тело находится под водой, разложение происходит медленно из-за низкого содержания кислорода. Фактор, сработавший в нашу пользу, — то, что тела были заперты в трюме. Утопленник, например, через пару дней в результате расширения внутренних газов всплывает, и процесс разложения ускоряется. Тела, которые привезли вы, находились под водой все время до вскрытия.
— Повар яхты, должно быть, был очень занят, — заметил Меткалф.
Лукас покачал головой.
— Нет, не повар. Стюард-буфетчик. Не нашли только его.
— Самозванец, — сказал Броган. — Настоящий стюард, скорее всего, убит, а его тело спрятано.
— А что с остальными? — спросил Эммет.
— С азиатами?
— Их тоже отравили?
— Да, но по-другому. В них стреляли.
— Как это — стреляли, отравили?
— В них пустили стрелы с отламывающимися наконечниками. Наконечники были смазаны смертельным ядом, который получают из спинных плавников океанской бородавчатки.
— Да, работали не дилетанты, — заметил Эммет.
Торнберг согласно кивнул.
— Проделано весьма профессионально, особенно что касается средства проникновения. Два года назад я извлек такую стрелу из советского агента, которого мне привезли люди мистера Брогана. Насколько помню, стрелу ввели биоинокулятором.
— Я с этим незнаком, — сказал Лукас.
— Это электрическое ружье, — сказал Броган, бросив на Торнберга ледяной взгляд. — Абсолютно бесшумное, иногда используется нашими агентами за рубежом.
— Потихоньку разбазариваете арсенал, Мартин? — добродушно поддразнил Мерсье.
— Ружье, вероятно, было украдено у производителя, — ответил Броган, защищаясь.
— Опознан ли кто-нибудь из азиатов? — спросил Лукас.
— Никаких данных на них у ФБР нет, — признался Эммет.
— Нет ни у ЦРУ, ни у Интерпола, — добавил Броган. — У секретных служб дружественных нам азиатских стран тоже ничего не нашлось.
Мерсье взглянул на труп, показавшийся из анализатора.
— Похоже, господа, всякий раз как мы открываем дверь, за ней пустая комната.
Глава 35
— С какими чудовищами мы имеем дело? — проворчал Дуглас Оутс, выслушав доклад генерала Меткалфа о результатах вскрытия.
Он был бледен, голос звучал холодно от ярости.
— Двадцать одно убийство. Для чего? Каков мотив? Жив президент или мертв? Если это грандиозное вымогательство, почему мы не получили требования о выкупе?
Меткалф, Дэн Фосетт и министр обороны Джесс Симмонс молча сидели перед столом Оутса.
— Дольше скрывать нельзя, — продолжал Оутс. — В любую минуту пресса может что-то заподозрить и начнет разнюхивать. Корреспонденты уже волнуются, потому что не было никаких интервью с президентом. Пресс-секретарь Томпсон уже исчерпал все объяснения.
— Почему бы не показать президента прессе? — предложил Фосетт.
Оутс глядел неуверенно.
— Этого актера — как его зовут — Саттона? Он не справится.
— Ну, не на помосте в свете прожекторов, а в тени и на расстоянии в сто ярдов… Может получиться.
— Вы что-то придумали? — спросил Оутс.
— Мы предоставим прессе возможность снимать президента. Обычная практика.
— Картер играет в софтбол… Рейган рубит дрова… — задумчиво сказал Оутс. — Что ж, я вижу домашнюю сцену на президентской ферме.
— Вплоть до кричащих петухов и блеющих овец, — добавил Фосетт.
— А вице-президент Марголин? Нашего двойника не спутают с ним и за сто ярдов.
— Несколько кадров с Саттоном и дружеского издали помахивания рукой двойника вице-президента должно хватить, — сказал Фосетт, у которого это обсуждение вызвало энтузиазм.
Симмонс пристально посмотрел на Фосетта.
— Как скоро вы сможете все подготовить?
— К утру. Точнее, к рассвету. Репортеры — как ночные совы, всю ночь бдят в ожидании новостей. И на рассвете они не в лучшей форме.
Оутс посмотрел на Меткалфа и Симмонса.
— Ну, что скажете?
— Надо бросить репортерам кость, пока они ничего не заподозрили и не начали выслеживать, — ответил Симмонс. — Я голосую за.
Меткалф кивнул.
— Единственная возможность тянуть время, какая у нас осталась.
Фосетт встал и посмотрел на часы.
— Если сейчас вылечу на авиабазу Эндрюс, через четыре часа буду на ферме. Достаточно времени, чтобы обсудить подробности с Томпсоном и сделать объявление прессе.
Рука Фосетта застыла на дверной ручке: голос Оутса вспорол тишину как штык:
— Не провалите это дело, Дэн. Ради Бога, не провалите.
Глава 36
Владимир Полевой догнал Антонова, когда советский лидер в сопровождении охраны шел вдоль кремлевской стены снаружи. Они миновали место погребения Героев Советского Союза. Погода стояла необычайно теплая, и Антонов нес пальто через руку.
— Пользуешься, что день теплый, летний? — небрежно спросил Полевой, приблизившись. Антонов обернулся. Для главы русского государства он был молод, всего шестьдесят два года, и ходил быстро, решительно.
— Слишком теплый, чтобы сидеть за столом, — ответил он, коротко кивнув.
Они еще какое-то время шли молча; Полевой ждал знака, что Антонов готов говорить о делах. Антонов остановился перед небольшим сооружением над могилой Сталина.
— Ты его знал? — спросил он.
Полевой отрицательно покачал головой.
— Я слишком низко стоял на партийной лестнице, чтобы он меня заметил.
У Антонова лицо стало строгим, и он натянуто сказал:
— Тебе повезло.
И пошел дальше, вытирая носовым платком потную шею.
Полевой видел, что начальник не настроен вести разговоры ни о чем, и поэтому сразу перешел к сути.
— Мы на пороге прорыва в проекте „Гекльберри Финн“.
— Не помешало бы, — ворчливо сказал Антонов.
— Исчез один из наших агентов, отвечавший за безопасность наших сотрудников в ООН.
— Как это связано с проектом „Гекльберри Финн“?
— Он исчез, когда следил за доктором Луговым.
— Возможно, его обнаружили?
— Я так не думаю.
Антонов остановился на полушаге и пристально посмотрел на Полевого.
— Нас ждет катастрофа, если он перебежит к американцам.
— Я лично ручаюсь за Павла Суворова, — решительно сказал Полевой. — Ручаюсь за его верность.
— Мне знакомо это имя.
— Он сын Виктора Суворова, специалиста по сельскому хозяйству.
Антонов как будто успокоился.
— Виктор — верный сын партии.
— Павел тоже, — сказал Полевой. — Он, скорее, проявляет излишнее рвение.
— Как думаешь, что с ним могло случиться?
— Подозреваю, что он выдал себя за сотрудника Лугового, и его вместе с остальными схватили люди мадам Бугенвиль.
— Значит, у нас внутри есть человек из службы безопасности.
— Это предположение. Доказательств нет.
— Он знает что-нибудь?
— Ничего не знает, — уверенно сказал Полевой. — Его участие — чистая случайность.
— Было ошибкой следить за доктором Луговым.
Полевой глубоко вздохнул.
— Наши агенты внимательно следят за всеми нашими сотрудниками в ООН. Если бы мы позволили Луговому и его людям свободно гулять по Нью-Йорку, американцы сразу бы что-нибудь заподозрили.
— Значит, они следят за нами, а мы — за своими.
— За последние семь месяцев трое наших попросили политического убежища. Мы не можем быть слишком бдительны.
Антонов неопределенно развел руками.
— Принимаю твой довод.
— Если Суворов действительно с Луговым, он, вне всяких сомнений, постарается все отследить и раскроет местонахождение лаборатории.
— Да, но если Суворов в своем невежестве сделает ошибочный шаг, мы не знаем, как поведет себя старая сука Бугенвиль.
— Она может повысить цену.
— Или, что еще хуже, продаст президента и остальных тому, кто больше заплатит.
— Не думаю, — задумчиво сказал Полевой. — Без доктора Лугового осуществить проект невозможно.
Антонов слегка улыбнулся.
— Прошу простить мою осторожность, товарищ Полевой, но я всегда ожидаю худшего. Так что меня трудно удивить.
— Эксперимент Лугового завершится через три дня. Нужно подумать, как передать плату.
— Твои предложения?
— Разумеется, не платить ей.
— Как?
— Есть много способов. Подменить бруски, после того как их осмотрит ее представитель. Заменить свинцовыми, выкрашенными под золото, или брусками меньшей пробы.
— И старая сука тут же учует и одно и другое.
— Все равно надо попытаться.
— Как будет переправляться золото? — спросил Антонов.
— Один из кораблей мадам Бугенвиль уже стоит в Одессе, ожидая, когда золото погрузят на борт.
— Тогда мы сделаем то, чего она ожидает меньше всего.
— Что именно? — с интересом спросил Полевой.
— Выполним свое условие сделки, — ответил Антонов.
— Ты хочешь заплатить? — недоверчиво спросил Полевой.
— До последней тройской унции.
Полевой был ошеломлен.
— Прости, товарищ президент, но я считал…
— Я передумал, — резко сказал Антонов. — У меня есть решение получше.
Полевой молча ждал несколько секунд, но, очевидно, Антонов не собирался с ним делиться. Он пошел медленнее и наконец остановился.
А Антонов, окруженный свитой, проследовал дальше. Его уже занимали другие государственные заботы.