Последовал период абсолютной тишины, который обычно сопровождает подобные драматические новости, а затем зал взорвался аплодисментами. Четверть века Рим воевал с Митридатом. Некоторые говорили, что он уничтожил восемьдесят тысяч римлян в Азии, другие называли цифру в сто пятьдесят тысяч. Но какая бы цифра ни соответствовала действительности, Митридат был воплощением ужаса. Большинство с детства помнило, как матери пугали им детей, дабы заставить их хорошо себя вести. А теперь его больше не было! И это заслуга Помпея! И не важно, что Митридат совершил самоубийство, вместо того чтобы погибнуть от руки римлянина, — старый тиран принял яд, но из-за того, что многие годы он, боясь быть отравленным, принимал противоядия, яд его не убил. Ему пришлось звать солдата, который и покончил с ним. И было не важно, что наиболее информированные наблюдатели считали, что это Лукулл, который все еще ждал своего триумфа за городскими воротами, заложил ту стратегию, которая в конце концов поставила Митридата на колени. Важно было то, что сегодня героем был Помпей, и Цицерон знал, что он должен сделать в этом случае. Как только аплодисменты стихли, он встал и предложил, чтобы в честь гения Помпея в Риме состоялись пять дней всенародного благодарения. Это предложение было встречено аплодисментами. Затем он дал слово Гибриде, который тоже пробормотал несколько восторженных слов. Затем позволил Целеру прославить подвиг своего брата, который проплыл и проскакал тысячи миль, чтобы доставить эту благую весть. И в этот момент встал Цезарь; Цицерон предоставил ему слово, думая, что тот предложит вознести благодарственные жертвы богам.
— При всем моем уважением к нашему консулу должен спросить, не слишком ли мы скупы в выражении нашей благодарности? — сказал Цезарь елейным голосом. — Я предлагаю изменение к предложению Цицерона. Период благодарения должен быть увеличен в два раза, до десяти дней. Кроме того, Сенат должен разрешить Гнею Помпею до конца жизни появляться в одеждах триумфатора во время Игр, так, чтобы даже в дни отдыха римляне не забывали о том, чем ему обязаны.
Я почти услышал, как Цицерон скрипит зубами под своей приклеенной улыбкой, ставя предложение на голосование. Он знал: Помпей отметит, что Цезарь оказался в два раза щедрее, чем сам консул. Голосование было единогласным, за исключение одного голоса молодого Марка Катона. Этот сенатор заявил, что мы обращаемся с Помпеем как с царем, пресмыкаясь и заискивая перед ним так, что основатели Республики уже, наверное, перевернулись в своих гробах. В своем выступлении он явно издевался над решением Сената, и двое сенаторов, которые сидели рядом с ним, попытались усадить его на место. Глядя на лица Катулла и других патрициев, я понял, что ему удалось сильно задеть их самолюбие.
Из всех великих фигур прошлого, которые я храню в своей памяти и которые являются мне в сновидениях, Катон был самой необычной. Он был совершенно удивительным существом! В те времена ему было не больше тридцати лет, но его лицо было лицом старика. Он был очень нескладный. За волосами не следил. Никогда не улыбался и очень редко мылся. От него исходил очень резкий запах. Религией Катона было накопительство. Хотя сенатор был очень богатым человеком, он никогда не ездил в носилках, а передвигался исключительно пешком, причем очень часто отказывался от башмаков, а иногда и от туники. Катон говорил, что хочет приучить себя не реагировать на мнение окружающих по любому вопросу, не важно, мелкому или серьезному. Клерки в казначействе боялись его как огня. Будущий сенатор служил там, когда был еще совсем молодым человеком, около года, и они рассказывали мне, как Катон требовал от них отчета за любую, даже самую мизерную, истраченную сумму. Даже закончив служить там, он все равно приходил в Сенат с табличками расходов казначейства и внимательнейшим образом изучал их, устроившись на своем вечном месте на последнем ряду и раскачиваясь из стороны в сторону, не обращая внимания на смех и разговоры окружающих.
На следующий день после вестей о смерти Митридата Катон пришел к Цицерону. Консул застонал, когда я сообщил ему, что его ждет Катон. Он знал его по прежним временам и даже выступал на его стороне в суде, когда Катон, подчиняясь одному из своих неожиданных импульсов, решил через суд заставить свою кузину Лепидию жениться на себе. Однако Цицерон велел пригласить посетителя.
— Мы должны немедленно лишить Помпея поста командующего, — объявил Катон, не успев войти. — И приказать ему немедленно вернуться в Рим.
— Доброе утро, Катон. Мне это кажется несколько поспешным, особенно после его последней победы. Ты со мной не согласен?
— Вся проблема именно в этой победе. Помпей должен служить Республике, а мы обращаемся с ним, как с нашим хозяином. Если мы не предпримем меры, то полководец вернется и захватит всю страну. Ты завтра же должен предложить его увольнение.
— Ничего подобного. Помпей — самый успешный римский военачальник со времен Сципиона. Он заслуживает всех тех почестей, которые мы ему оказываем. Ты делаешь ту же ошибку, которую сделал твой прапрапрадед, когда лишил поста Сципиона.
— Что ж, если ты его не остановишь, то это сделаю я.
— Ты?
— Я собираюсь выдвинуть свою кандидатуру на пост трибуна. Хочу, чтобы ты меня поддержал.
— Правда?
— Как трибун, я буду накладывать вето на любой закон, который будет предлагаться лакеями Помпея. Я хочу стать политиком, совершенно не похожим на нынешних.
— Я уверен, что именно таким ты и станешь, — сказал Цицерон, глядя на меня поверх его плеча и слегка подмигивая.
— Я хочу привнести в политику неизбежность логики философии, разбирая каждую возникающую проблему с точки зрения максим и концепции стоицизма. Ты знаешь, что у меня в доме живет Атенодор Кордилий, который, с этим ты не будешь спорить, является ведущим знатоком стоицизма. Он будет моим постоянным советником. Республика медленно дрейфует, как я это себе вижу, в сторону катастрофы. Ее влекут туда ветры компромиссов, на которые мы легко идем. Мы ни в коем случае не должны были давать Помпею его исключительных привилегий.
— Я их поддержал.
— Я знаю, и тебе должно быть стыдно. Я встречался с ним в Эфесе, когда возвращался в Рим года два назад. Помпей был похож на восточного тирана. Кто давал ему разрешение на строительство всех этих прибрежных городов? На захват новых провинций? Сенат это когда-нибудь обсуждал? Народ за это голосовал?
— Великий человек командует войсками на месте. Поэтому у него должна быть определенная автономия. После победы над пиратами он вынужден был строить базы, чтобы обеспечить безопасность нашей торговли. Иначе эти бандиты вернулись бы, как только он покинул те места.
— Но мы увязаем в странах, о которых ничего не знаем! Теперь мы оккупировали Сирию! Сирия… Что нам нужно в Сирии? Потом придет черед Египта, и нам потребуется постоянно держать там легионы. Тот, кому подчиняются легионы, необходимые для контроля над империей, будь то Помпей или кто-то другой, будет неизбежно контролировать Рим. А тот, кто попытается ему возразить, будет обвинен в недостатке патриотизма. Консулам останется только решать гражданские споры от имени какого-нибудь заморского генералиссимуса.
— Никто не спорит с тем, что определенная опасность существует, Катон. Но в этом весь смысл политики — преодолевать каждый вызов по мере того, как он появляется, и быть всегда готовым к преодолению следующего. Я бы сравнил искусство политика с искусством флотоводца: сейчас мы используем весла, а потом плывем под парусом; сейчас ты идешь по ветру, а потом борешься с ним; сейчас ты ловишь приливную волну, а потом от нее убегаешь. Все это требует много лет учебы и опыта, а не просто изучения одной инструкции, даже написанной Зеноном[24].
— И куда же ты надеешься приплыть таким манером?
— А я надеюсь, что сие плавание поможет мне просто выжить в этот тяжелый период.
— Ха-ха-ха. — Смех Катона был неприятен, хотя смеялся он редко: его смех походил на хриплый лай. — Некоторые из нас надеются добиться гораздо большего. Однако это потребует других навыков управления кораблем. Вот мои заповеди. — Произнеся это, Катон принялся загибать свои длинные худые пальцы: — Мудрец не должен ни уступать просьбам, ни смягчаться; никто не может быть милосердным, кроме глупого и пустого человека; все погрешности одинаковы, всякий поступок есть нечестивое злодейство; мудрец ни над чем не задумывается, ни в чем не раскаивается, ни в чем не ошибается и своего мнения никогда не меняет. «Одни только мудрецы, даже безобразные, прекрасны…»
— «…в нищете они богаты; даже в рабстве они цари». Я уже раньше слышал эту цитату, благодарю тебя. И если ты хочешь прожить спокойную академическую жизнь, обсуждая свою философию с домашней птицей и учениками у себя на ферме, то, вполне возможно, это и сработает. Но если ты хочешь управлять Республикой, то в твоей библиотеке должно быть много других книг, а не только труд Зенона.
— Мы теряем время. Очевидно, что ты не поддержишь меня.
— Напротив, я с удовольствием за тебя проголосую. Наблюдать за твоей деятельностью на посту трибуна будет совершенно незабываемым ощущением.
После того как Катон ушел, хозяин сказал мне:
— Этот человек почти сумасшедший, но что-то в нем есть.
— У него есть шанс победить?
— Конечно. Человек, которого зовут Марк Порций Катон, всегда будет иметь хорошие шансы в Риме. И он прав насчет Помпея. Как мы можем ограничить его амбиции? — Цицерон задумался. — Пошли раба к Непоту и узнай, отдохнул ли он после своего путешествия? И если да, то пригласи его на военный совет завтра, после заседания Сената.
Я сделал, как мне было велено, и вскоре получил послание, что Непот отдает себя в распоряжение Цицерона. Поэтому, после того как на следующий день заседание Сената закрылось, Цицерон попросил нескольких бывших консулов с военным опытом остаться для того, чтобы получить более подробный отчет Непота о планах Помпея. Красс, испытавший уже власть, которую дают консульство и большое богатство, был полностью поглощен мечтой о единственной вещи, которой у него не было, — о военной славе[25]. Поэтому он жаждал принять участие в военном совете. Красс даже стал прохаживаться возле кресла консула в надежде получить приглашение. Однако Цицерон ненавидел его почти так же сильно, как Катилину, и не смог пропустить возможность унизить его. Он так очевидно игнорировал его, что в конце концов Красс ушел в ярости, а десяток седовласых сенаторов собрались вокруг Непота. Я скромно стоял в сторонке, делая свои записи.
Цицерон поступил мудро, пригласив на совет таких людей, как Гай Курий, который получил свой триумф десятью годами ранее, и Марк Лукулл, младший брат Лициния Лукулла. Самой большой слабостью моего хозяина как государственного деятеля было его полное невежество в военных вопросах. В молодости, обладая слабым здоровьем, он ненавидел все, что было связано с армией: недостаток удобств, тупоголовую дисциплину, скучную лагерную жизнь; поэтому хозяин покинул армию, как только появилась такая возможность, и вернулся к своим занятиям юриспруденцией. Сейчас же он остро чувствовал недостаток знаний и вынужден был предоставить Курию, Лукуллу, Катуллу и Изаурику возможность расспросить Непота. Скоро они выяснили, что в распоряжении Помпея находилась армия, состоящая из восьми полностью укомплектованных и вооруженных легионов, а его ставка находилась — по крайней мере, в то время, когда Непот последний раз был там, — к югу от Иудеи, в нескольких сотнях миль от города Петра. Цицерон предложил всем высказываться.
— На мой взгляд, до конца года существуют две возможности, — сказал Курий, который воевал на востоке под руководством Суллы. — Первая — двинуться на север, к Киммерийскому Босфору, с целью захвата порта Пантикапей[26] и присоединения к империи Кавказа. Вторая возможность, которая мне лично нравится больше, — ударить на восток и раз и навсегда решить все вопросы с Парфянским царством[27].
— Не забывай, что есть еще и третий вариант, — добавил Изаурик. — Египет. Он принадлежит нам, после того как Птолемей оставил нам его в своем завещании. Думаю, что ему надо двигаться на запад.
— Или на юг, — предложил Лукулл. — Что плохого в том, чтобы напасть на Петру? В городе и на побережье очень плодородная земля.
— На север, восток, запад или юг, — подвел итог Цицерон. — Кажется, у Помпея широкий выбор. Непот, а ты не знаешь, что он выберет? Я уверен, что Сенат ратифицирует любое его решение.
— Насколько я понимаю, он думает об отступлении.
Тишина, которая повисла после этого заявления, была прервана Изауриком.
— Отступление? — повторил он в изумлении. — Что ты имеешь в виду? В его распоряжении сорок тысяч закаленных ветеранов, и ничто не может остановить его.
— «Закаленные» — это вы так считаете. На мой взгляд, точнее будет сказать «изнуренные». Некоторые из них воюют уже более десяти лет.
Установилась тишина, пока сенаторы обдумывали услышанное.
— Ты хочешь сказать, что Помпей хочет привести все свое войско в Италию? — спросил наконец Цицерон.
— А почему бы и нет? Ведь это их родина. Помпей сумел подписать несколько очень удачных соглашений с местными правителями. Его собственный престиж стоит десятка легионов. Вы знаете, как его называют на Востоке?
— Расскажи.
— Повелитель Земли и Воды.
Цицерон обвел взглядом лица бывших консулов. На большинстве из них он увидел выражение недоверия.
— Думаю, что выражу общее мнение, если скажу тебе, Непот, что Сенат будет недоволен подобным отступлением.
— Абсолютно, — сказал Катулл, и седые головы склонились в знак согласия.
— Поэтому я предлагаю следующее, — продолжил Цицерон. — Мы пошлем с тобой послание Помпею — упомянув, естественно, нашу благодарность и гордость за то, как он управляет нашими войсками, — и укажем в нем наше желание, чтобы войска оставались на месте и готовились к новой кампании. Естественно, что если он хочет сложить с себя груз ответственности и покинуть пост главнокомандующего после стольких лет службы, Рим поймет это и тепло поприветствует своего выдающегося сына.
— Вы можете предлагать все, что угодно, — грубо прервал его Непот. — Такое послание я не повезу. Я остаюсь в Риме. Помпей уволил меня с военной службы, и я намереваюсь участвовать в выборах трибуна. А теперь позвольте откланяться, у меня другие дела.
Изаурик выругался, провожая взглядом молодого офицера, покидающего помещение.
— Он не посмел бы так разговаривать с нами, если бы был жив его отец. И кого мы только воспитали?
— Если с нами так говорит щенок Непот, — сказал Курий, — то подумайте, как будет говорить его хозяин, с сорока тысячами ветеранов за спиной.
— Повелитель Земли и Воды, — пробормотал Цицерон. — Думаю, мы должны быть благодарны за то, что нам оставили воздух. — Раздался смех. — Хотел бы я знать, что за дела у Непота, которые более важны, чем беседа с нами… — Он наклонился ко мне и прошептал: — Иди за ним, Тирон, и выясни, куда он пойдет.
Я поспешил к выходу и подошел к дверям как раз вовремя, чтобы увидеть, как Непот со своим обычным сопровождением пересекает Форум, направляясь к рострам. Было около восьми часов, на улицах все еще было много народа, и я легко мог следить за Непотом в суете города, хотя Непот не принадлежал к категории людей, которые постоянно оглядываются через плечо. Его небольшая группа прошла мимо храма Кастора, и мне повезло, что в этот момент я сократил расстояние между нами, потому что, пройдя немного по виа Сакра, они вдруг исчезли. Я понял, что они вошли в официальную резиденцию верховного понтифика.
Первой мыслью было вернуться назад и все рассказать Цицерону, однако что-то меня остановило. Напротив резиденции был ряд магазинов, и я притворился, что выбираю драгоценности, не спуская при этом глаз с входа в резиденцию Цезаря. Я увидел, как на носилках прибыла его мать. А потом уехала его жена — тоже на носилках. Она была молода и красива. Разные люди входили и выходили, но я никого не узнал. Где-то через час нетерпеливый продавец сказал, что ему пора закрывать магазин. Он проводил меня на улицу, и в этот момент из одного из неприметных возков показалась лысая голова Красса, который прошел в двери дома Цезаря. Я подождал еще немного, но больше не увидел ничего интересного и вернулся к Цицерону с новостями.
К тому времени он уже покинул Сенат, и я нашел его дома работающим с почтой.