Свежие следы медведей встречались мне в верховьях Кокуйбели, в долине Западного Пшарта и у Зоркуля. В верховьях Оксу по левому берегу раскинулся небольшой горный массив, который так и называется: Аю-Джолу - Медвежья Дорога. Когда-то там было очень много медведей, но сейчас редко кто встречает их следы. Похоже на то, что за последнее время медведей на Памире стало значительно меньше. Д. И. Иванов, путешествовавший здесь в конце прошлого века и оставивший любопытные записки об охоте на Памире, не раз встречал медведей, даже среди бела дня, в самых различных местах нагорья; они спали на припеке на скале или брели по своим медвежьим делам. Сейчас ничего подобного нет. И дело тут вовсе не в интенсивной охоте: специально на медведя здесь не охотятся. Видимо, слишком часто стали его беспокоить - скалы все-таки не лес, и как следует там не спрячешься.
Но вернемся к пещерам. Из многих, осмотренных мною, особенно запомнились две. В одну из них, нависшую над небольшой щелью в рангульских скалах, я попал после долгих упражнений в скалолазании, преодолевая постепенно карнизы, подъемы по щелям и свой собственный страх, именовать который более пристало осторожностью. Пещерка оказалась очень уютной, площадью около двадцати метров и высотой три метра. Ровный пол был замусорен пометом козерогов. В середине возвышался почти полный козерожий скелет, череп украшали огромные рога. Судя по ним, можно было допустить, что козерог скончался от старости; трещины на рассохшихся рогах указывали, что случилось это очень давно.
В одном из углов уходила вверх широкая, постепенно суживающаяся щель. Там стояла полная темнота, но снизу можно было разглядеть очертания двух массивных построек из веток терескена, видимо гнезд. Я добрался до них, упираясь руками и ногами в стенки щели; гнезда удалось разглядеть, только исчиркав с десяток спичек. Судя по всему, они принадлежали когда-то тибетскому ворону и служили много лет подряд, периодически надстраиваясь, пока не достигли столь крупных размеров. Как птицы выводили птенцов в такой темноте - совершенно непонятно.
Другую интересную пещеру я увидел в верховьях реки Кокуйбели, где был разбит базовый лагерь «снежной» экспедиции (о ней я расскажу дальше). Однажды наш инструктор-собаковод вернулся к обеду в несколько возбужденном состоянии и сообщил, что наткнулся на логово барса. К тому времени меня начала одолевать какая-то непонятная болезнь, я уже лежал, но перед такой новостью все отходило на второй план. Мы отправились к пещере, где якобы располагалось логово, вместе с первооткрывателем, взяв на всякий случай винтовку и телеобъектив.
Подниматься надо было по рыхлой осыпи. Из-за повышенной температуры я полз вверх со скоростью черепахи, обливаясь потом. Наконец метров через триста открылась черная пасть пещеры. В обрамлении черноватых скал она выглядела довольно мрачно. Отсюда отчетливо были видны белеющие кости, разбросанные перед входом. Они-то и смутили моего спутника, решившего, что в пещере сидит плотно пообедавший барс. Кости козерогов выглядели довольно свежими, и могло статься, что пещера обитаема. В одном только можно было поручиться твердо: сейчас в пещере никого нет. Шум камней, осыпавшихся под нашими ногами, давно спугнул бы любого и менее осторожного, чем барс, хищника, имевшего достаточно времени, чтобы убраться незамеченным.
Действительно, пещера оказалась пустой. Костей козерогов, архаров, а может быть, домашних баранов и коз было много и внутри, так же как и клочков шерсти, но ни одной свежей кости мы не нашли. Похоже было, что пещера являлась зимним приютом какого-то крупного хищника, может быть и барса. Она располагалась сравнительно низко, на высоте 4300 метров, была обращена на юг и надежно закрыта скалистым гребнем от преобладающих западных ветров.
Вообще, пещеры и гроты в скалах играют большую роль в жизни птиц и зверей Памира, особенно зимой. Здесь они находят надежный приют от ледяных, пронизывающих ветров и жестоких ночных морозов, когда температура падает до пятидесяти градусов. В пещерах залегают в спячку медведи, в крупных гротах ночуют стада козерогов, в дырах поменьше и поглубже ютятся лисицы и волки. Здесь ночуют многие птицы, собираясь нередко большими стаями. Во многих хорошо закрытых от ветра пещерах весь пол покрыт толстым слоем птичьего помета, причем преимущественно мелких птиц. Можно думать, что ночующие стаи мелких птах сбиваются в плотные кучи, чтобы было теплее. Так, например, поступают многие мелкие птицы в холодных высокогорьях Анд.
Аличур
В маленькую ошхону у Аличурского моста мы попадали, как правило, после длительной тряски в кузове автомашины, продрогшие до костей и голодные как волки. Не удивительно, что эта простенькая харчевня казалась нам верхом уюта, и вспоминать о ней было всегда приятно. Аличурская ошхона - единственная на трехсоткилометровом перегоне Мургаб - Джиланды. Вот и сейчас, ввалившись в прокуренное помещение, мы столпились у раздаточного окошка, с наслаждением обоняя запахи пищи и чувствуя, как постепенно отходят закоченевшие конечности. Несколько глотков обжигающего спирта, литровая кайса лагмана из свежей козлятины и множество чайников крепкого чая в самое короткое время восстановили наши силы и настроение. Гулкие голоса катались под низким потолком, как бильярдные шары. Полдюжины шоферов за угловым столом набирались сил перед следующим броском, гоняли бесконечные чаи и хрипло смеялись, мешая русскую и узбекскую речь. Из раздаточного окошка неслась звучная перебранка: шеф-повар делал кому-то разнос.
В долинах Памира
Здесь я расставался со своими веселыми спутниками. Они «сквозили» дальше на Хорог, в теплые долины Бадахшана. Я же оставался здесь, у Аличурского моста, где тракт, пробежав полсотни километров по правому берегу долины, переходил на левый и уходил в сторону, постепенно поднимаясь на перевал Кой-Тезек. У моста кончался широкий простор Аличурской долины, и дальше река текла стиснутая со всех сторон моренами и склонами гор. Отсюда я должен был продолжать свой путь на резиновой лодке. Цель моего путешествия - лагерь Сидорова был раскинут в устье реки, там, где она, замысловато извиваясь среди наносов дельты, вливалась в Яшилькуль. Машины разбежались в наступивших сумерках, а я устроился ночевать у гостеприимного завмага.
Предстоял долгий путь, и встать пришлось затемно. Несмотря на предрассветный час, мои сборы привлекли любопытных, возможно впервые видевших лодку на Аличуре. Надуть ее, уложить груз и тронуться в путь было делом недолгим. И вот лодку уже крутит быстрое течение.
Стояла середина июля, разгар летнего паводка, но, несмотря на это, воды в реке было маловато. Все камни на многочисленных порогах и перекатах торчали из-под воды. Сначала они меня очень беспокоили - как-никак лодка все-таки резиновая. Утонуть здесь, правда, было трудно, но если окажется в воде багаж... На порогах я изо всех сил греб против течения, и лодку проносило по камням медленно и мягко. На мое счастье, острых камней не было совсем - все крупные валуны были хорошо отполированы древними ледниками и насыщенной песком водой.
Я плыл медленно, часто останавливаясь, чтобы осмотреть местность. В одном месте река подмывала невысокую, но длинную, метров в сто пятьдесят, скальную стенку. Множество городских ласточек вилось в воздухе, и это заставило меня задержаться на целый час в поисках гнезд. Это были в полном смысле слова первые ласточки! Выше, в холодной, открытой всем ветрам Аличурской долине, их нет и в помине. Чувствовалось, что я постепенно спускаюсь вниз.
К вечеру на одном из крупных поворотов лодка неожиданно наскочила на целый выводок крохалей. Эти красивые птицы, так же как и огари, гнездятся в нишах отвесных скал. Вылупившись, маленькие крохалята - пушистые комочки на сильных лапках - отважно выпрыгивают на зов матери из гнездовых ниш, парашютируют вниз с головокружительной высоты и потом быстро ковыляют за матерью к ближайшей речке или озеру. Там они и растут, плавая тесной стайкой вслед за крохалихой, обучаясь ловле рыбы - их основной пищи. Где нет рыбы - нет и крохаля. Птица эта из породы утиных, но в отличив от всех уток клюв у нее длинный и узкий, усеянный по бокам роговыми зубчиками, помогающими удерживать скользкую рыбу. Зубчики эти нередко приводят в смущение незнакомых с птицами людей. В одну из первых встреч Леонид рассказывал мне о какой-то зубастой птице, убитой им однажды. «Ей-богу, археоптерикс!- шутливо убеждал он меня.- Я всем так и объяснял! Ведь все же знают, что зубов у птиц не бывает!»
Выводок, на который я наскочил, состоял из шести пуховых птенцов, вряд ли старше недели. Их сопровождали оба родителя. Мое появление привело все семейство в панику. Родители сразу же взлетели, а предоставленные самим себе, птенцы бросились в разные стороны. Трое пустились вверх по течению мимо лодки, вслед за взлетевшими родителями, а другая троица быстро поплыла вниз, то и дело ныряя. Догнать их мне не удалось.
Зато различные мелкие птички ничуть меня не боялись. Лодка продвигалась бесшумно, я сидел тихо и почти не греб, предоставив всю работу быстрому течению. На берегах, покрытых зелеными лугами, кипела жизнь. Больше всего было желтых трясогузок, главным образом самцов: самки сидели на гнездах. Самцы этого вида очень красивы - ярко-желтые, с бархатисто-черными крыльями и спиной. Здесь же суетились стайки маленьких горных коноплянок, расхаживали в траве блестяще-черные клушицы, гнусаво кричали красноносые кулики-травники. В воздухе становилось все больше ласточек.
Стало смеркаться. Лодка достигла места, где река упиралась в скалистый склон горы и резко заворачивала вправо. Не зная, сколько мне еще осталось плыть и какие будут впереди места, я решил заночевать здесь. Уголок казался уютным и удобным для ночлега. Скалистый склон, в который упиралась река, врезался глубоко в долину и прекрасно предохранял от пронзительного западного ветра, все время свирепствующего на Аличуре. Как и многие памирские долины, вытянутые с запада на восток, долина Аличура являет собою гигантскую аэродинамическую трубу. Сильный ветер дует здесь все светлое время суток, успокаиваясь только к полуночи, но временами не утихает несколько суток подряд.
Горихвостка-чернушка у гнезда
Под скалой было тихо и тепло. Быстро темнело. Все птицы куда-то скрылись, только рядом на скале беспокойно цикал самец горихвостки-чернушки. Очевидно, рядом было гнездо. Я вытащил лодку на берег, расстелил в ней спальный мешок и стал готовить ужин (он же и обед). За весь день я не встретил ни одного человека, нигде не видел ни дымка. Непрерывные повороты и петляния реки совершенно меня запутали, я не знал, сколько проплыл и сколько мне еще осталось. Это выяснилось только утром, когда, обогнув склон, я оказался у устья Бахмальджилги, крупного притока Аличура.
Ночь прошла спокойно. Солнце заглянуло под скалу рано, меня разбудил тот же самый горихвост, азартно распевавший над самой лодкой. Через полчаса я уже был у устья Бахмальджилги. Она вливалась в Аличур целой сетью рукавов и проток, весело журчавших по белому галечнику. Всюду по берегам росли кусты ивняка. Подобная растительность для Памира - редкость, и я поспешил высадиться на берег.
На Бахмальджилгу ушло чуть ли не полдня. Прекрасные густые заросли ивы тянулись по обоим берегам километра на полтора. Местами они достигали двух с половиной метров высоты - лес да и только!
Насколько я знаю, долина Бахмальджилги - единственная на Памире, где заросли ивы достигают такого развития. Высота этой части долины значительна - 3850 метров над уровнем моря, но сама долина очень теплая, так как хорошо укрыта от холодных западных ветров, обращена к югу и получает достаточно солнца. Влага, в виде грунтовых вод, тоже имеется в изобилии. При выходе в долину Аличура ивы становится все меньше, и вскоре она совсем исчезает под ударами холодного ветра. Наверное, здесь имеет значение еще и то обстоятельство, что лежащую под ветром долину Бахмальджилги зимой сильно заваливает снегом, тогда как из долины Аличура весь снег выдувается ветром. Известно, что снежный покров в суровые зимы предохраняет растения от вымерзания.
Так или иначе, но ниже по Аличуру ивы нет и в помине, и, таким образом, Бахмальджилга - своеобразный древесный оазис среди высокогорной памирской пустыни. Естественно, я надеялся найти здесь древесно-кустарниковых птиц, но, увы! Только ярко-карминные самцы чечевиц то и дело распевали в густых кустарниках свой извечный вопрос: «Чевичу видел?» Но даже эта находка была очень интересна: обыкновенная чечевица, вероятно, единственная древесно-кустарниковая птица, гнездящаяся на Памире.
Вскоре после Бахмальджилги почувствовалась близость устья. Долина реки снова резко расширилась, течение стало тише, а меандры извилистее. Трава на лугах была заметно выше, они расцветились яркими желтыми и розовыми пятнами цветов. На одной из лужаек у самого берега паслись два скакуна красивой гнедой масти. Несомненно, они видели лодку впервые, и мой зеленый «Хобо» (так названа лодка) привел их в ужас. Они начали метаться, вставать на дыбы и, вырвав в конце концов колья, к которым были привязаны, кинулись куда-то наутек, волоча за собой волосяные веревки. Еще через некоторое время лодка проплыла мимо двух крохотных киргизских ребятишек, видимо брата и сестры, мирно ловивших рыбу на берегу. Лодка их не испугала, но удивила предельно. Проводив ее широко открытыми глазами, они принялись оживленно обсуждать событие, а потом, закинув удочки, со всех ног помчались в сторону юрт, дымивших под склоном террасы, поделиться с взрослыми новостью.
Наконец, впереди забелели палатки - я приближался к лагерю Леонида.
Лагерь стоял у берега на живописной зеленой лужайке. В палатках я не обнаружил ни души. Вокруг лагеря были аккуратно разложены для просушки туго набитые гербарные сетки. В самой обширной и самой драной палатке, служившей, видимо, кухней и кают-компанией, я нашел чай, хлеб, консервы и остатки какого-то подозрительного варева, прикипевшего к днищу солидного котла. Поискал глазами примус - но, увы! Год или два назад Леонид окончательно распрощался с примусами и терескеновыми кострами, перейдя исключительно-на паяльные лампы. С воем выбрасывая столб синеватого пламени, они в самый короткий срок нагревали до кипения котел или кастрюлю любых размеров. Да и бензин в наших странствиях доставать было куда легче, чем керосин.
Сейчас паяльные лампы зловеще, поблескивали тут же в углу. Однако поскольку я еще не овладел этими адскими агрегатами, то благоразумно решил дожидаться возвращения хозяев. Яшилькуль по праву слывет одним из живописнейших памирских озер. Мягкие очертания гор вокруг, зеленовато-голубой цвет воды - все это создает впечатление какого-то уюта и тепла. Среди космической дикости памирских гор такие уголки встречаются нечасто. Здесь, несомненно, чувствуется дыхание соседнего Бадахшана. В озеро вливается река Аличур; вытекая из озера, она получает название Гунт. Это типично памирская особенность. Река Оксу, прежде чем добраться до Пянджа, трижды меняет название: верховье реки до впадения Акбайтала называется Оксу; дальше река течет под названием Мургаб; профильтровав свою воду через Усойский завал и слившись немного далее с Кударой, она мчится дальше в узком ущелье, вплоть до впадения в Пяндж именуясь Бартангом.
Самая мелкая часть озера - восточная, у устья Аличура. Река непрерывно выносит сюда песок, ил; озеро здесь постепенно мелеет, а берег неуклонно наступает. Яшилькуль намного богаче органической жизнью, чем другие озера Памира. Пышные заросли водных растений, богатый планктон, обильный зоо- и фитобентос - все это прекрасный корм для рыб. И действительно, рыбы тут масса. Видовой состав ихтиофауны озера беден, это все те же маринка и осман, но зато сколько их! И какие! Самые крупные экземпляры водятся здесь, в водах Яшилькуля. Периодически на берегах озера появляются бригады рыбаков-заготовителей. Птиц на озере тоже много, но здесь нет островов, и уткам, гусям и чайкам гнездиться практически негде. Зато ангыров, строящих свои гнезда в скалах окрестных гор, масса. А в августе сюда прилетают громадные стаи горных гусей и различных уток нагуливать жир перед отлетом.
Здесь гнездятся ангыры
Вечером я отправился на берег с кинокамерой. Судя по гомону, доносившемуся с озера, там собралось множество разной водной птицы. У самого берега шел намытый волной бугор, густо заросший низенькой щеточкой тростника, и под его защитой я смог подползти к отдыхающим птицам метров на пятьдесят. Все мелководье было буквально забито ангырами; их здесь было не меньше сотни. Одни спали на воде, или на берегу, другие кормились или чистились. Между ними сновало несколько маленьких чирков, летали чайки, а чуть подальше группа черных бакланов в тучах брызг занималась подводной охотой. Застрекотала кинокамера. Увлекшись съемкой, я высунулся больше чем надо и сразу же вспугнул всю эту мирную компанию. С протяжными воплями вся куча снялась с места и, отлетев на несколько сот метров, вновь преспокойно расселась на тихой поверхности озера. Такое обилие птиц после пустынных склонов Центрального Памира было очень приятно.