Захар Ильич, услышав необычный лай собак, насторожился. Но тут всё стадо, испуганно блея, бросилось из леса. Обезумевшие овцы, выкатив глупые глаза, чуть не сбили с ног чабанов.
Заливистый лай Беки и Шавки становился всё яростнее.
Чабаны кинулись на выручку. Когда они подбежали к месту драки, то увидели сцепившихся в смертельной схватке матёрого волка и Барбоса. Оба катались по окровавленной траве.
У Захара Ильича была в руках большущая берёзовая палка, и он хватил ею зверя по спине. Волк оторвался от собаки. Тогда чабан ударил его по носу, и зверь, поцарапав когтями землю, утих. У волков нос — самое уязвимое место.
Подпасок Михаил собрал разбежавшееся стадо, а Захар Ильич завернул в плащ израненную собаку, понёс её в деревню. Передав Барбоса ветеринару, он вернулся за ярочкой, зарезанной волком.
Два года назад Барбос был беспризорным псом (видно, отбился от хозяина), бродяжничая по улицам городка, он подбирал разные отбросы, разгребал кучи мусора.
Барбос сам никогда не ввязывался в драки. Но если у него тянули из-под носа кость или нападали на него, тогда горе было его противникам, они могли надеяться только на свои быстрые ноги. Когда нахальная собака, получив трёпку, улепётывала, поджав хвост, Барбос не преследовал её. Он стоял и глядел вслед бежавшему противнику, изредка взлаивая густым, сочным басом.
Однажды Барбоса поймали. Его привезли в большом ящике в глухой двор с плотным забором. Он перекусал тех, кто его вытаскивал из ящика, разбежался и, сделав огромный прыжок, перемахнул через забор.
Чаще всего Барбос прятался во дворе небольшого домика. Домик стоял на тихой улице, в ограде около него разросся густой сад. В этом саду и жил пёс, хоронясь в высокой траве под жёлтой акацией.
Летом жилось ему хорошо. Проспав день в прохладной тени, он ночью выходил из укрытия в поисках еды. От зимних холодов его спасала густая шерсть. Но осенью, когда шли дожди, Барбосу приходилось туго. Шерсть намокала, свисала грязными сосульками, и он, не просыхая, дрожал от пронизывающей до костей сырости. Дожди размывали все отбросы. Кусочек выброшенного хлеба превращался в кашу, смешивался с грязью. Барбос голодал. Вот в такое время его и приучил к себе внук чабана Захара Ильича Павлик. Он жил с родителями в маленьком домике с садом.
Однажды ночью Павлик вышел во двор. Попав из светлой комнаты на улицу, он некоторое время ничего не видел. Моросил дождь. На землю падали не капли, а какая-то водяная пыль, словно там наверху были не видимые в темноте распылители.
Постояв с минуту и чувствуя, как осенняя сырость забирается под рубашку, мальчик осторожно зашагал по двору. Вдруг прямо перед ним метнулась какая-то серая тень. Павлик от неожиданности испугался и, подняв подвернувшийся камень, запустил им в темноту.
На следующий день, придя из школы, он увидел во дворе под кустом акации большую собаку. Длинная намокшая шерсть свисала ей прямо на глаза и, казалось, собака ничего не видит. Но она, насторожённо подняв голову, следила за мальчиком. Павлик поманил её, но собака, вскочив на ноги, перепрыгнула через забор и убежала. Тогда Павлик стал класть под акацию куски хлеба. Ночью они исчезали. Ещё несколько раз Павлик видел собаку в саду. Но стоило ему приблизиться или бросить хлеб, она убегала. Так продолжалось около месяца.
Однажды Павлик поманил её куском мяса. Мясо вкусно пахло, и собака, глотая слюну, зашла за мальчиком в дом. С этого времени они стали друзьями.
Как звали собаку раньше — неизвестно. Павлик за грозный вид и назвал её Барбосом. Грязную, сбившуюся в клочки шерсть он расчесал, вымыл тёплой водой. Барбос стал гладким и красивым. Для того, чтобы он не убегал, его привязали на цепь. Но собака выла, рвалась, скучая по воле, и её пришлось отвязать.
По ночам Барбос по-прежнему куда-то исчезал, а утром приходил снова.
Как-то к отцу Павлика пришёл знакомый инженер. Увидев Барбоса, он воскликнул:
— Вот это собачища! Где вы её взяли?
— Павлик приручил.
И отец рассказал подробно, как было дело.
— А знаете, какая это порода? — спросил гость.
— Это волкодав, — уверенно ответил Павлик.
— Нет, — улыбнулся гость, отрицательно качнув головой, — такой породы не бывает. Волкодавами иногда называют крупных русских борзых, которые парой или один на один берут волка. А эта собака — южно-русская овчарка.
— Разве есть такая порода? — удивился Павлик.
— Конечно, — кивнул гость. — Есть кавказские, очень злобные овчарки, есть среднеазиатские, есть немецкие, есть шотландские овчарки. А это — русская, предки её — русские борзые и испанские овчарки. Для пастухов они чистый клад. Таких собак раньше купцы держали десятками. Они им капиталы стерегли.
— Надо её послать дедушке, — сказал отец. — Пусть колхозные капиталы охраняет.
На Барбоса находилось много охотников, за него предлагали большие деньги. Но Павлик и слышать не хотел о продаже. А летом он поехал на каникулы к дедушке в деревню и взял с собой овчарку.
— Пусть помогает тебе овец пасти, — сказал он.
— Спасибо, внучек, — обрадовался тогда Захар Ильич, — она мне большую службу сослужит.
С тех пор и жил Барбос в колхозе.
Сейчас он лежал на чистой подстилке, весь замотанный бинтами. Вчера колхозный ветеринар Леонид Иванович поставил ему на раны восемнадцать скобок и сделал перевязку.
Пионеры Сёма и Тоня ухаживали за раненой собакой, кормили её по часам вкусным мясным супом.
А Захар Ильич, прохаживаясь около отары, зорко посматривал вокруг и думал:
«Надо написать о случившемся Павлику. Пусть знает, какая у него собака».
Мурзик
Глядя на Мурзика, посторонний человек скажет:
— Какая смешная собачонка! Зачем такую держать? Напрасно только хлеб переводить!
Но это не так. Мурзик до хлеба небольшой охотник, он мясо любит.
— Ого! Не хватало ещё того, чтобы ему мясо скармливать! — скажут некоторые.
Но мясо Мурзик добывает сам. Кроме того, он приносит большую пользу своим хозяевам и всем людям.
А с виду Мурзик и впрямь неказист.
Ноги короткие, кривые. Голова крупная с длинной мордой и с большими висящими ушами, похожими на кусочки бархата, закруглённые снизу. Хвост гладкий, прямой. Мурзик из породы такс, — «норовая» собака. С ним можно охотиться на крыс, барсуков, лисиц.
Хозяин его — дядя Гриша — колхозный счетовод. Но главные хозяева — Петя и Серёжа — сыновья дяди Гриши. Петя — пионер, учится в пятом классе; Серёжа нигде не учится, он ещё маленький. Но Мурзик слушает их обоих одинаково, хотя они и не похожи друг на друга.
Петя, худощавый, высокий, в отца пошёл ростом. И волосы у него такие же, как у отца — белые, белые, как лён, а глаза быстрые и чёрные, словно две смородины. В движениях он проворный и ловкий.
А Серёжа всем вышел в мать: и лицо у него круглое, румяное, с ямочками на щеках и волосы тёмные. Ходит Серёжа медленно, как утка, переваливаясь с боку на бок, потому что он сам толстенький, ноги у него коротковатые. И ниже он своего брата на голову да ещё на два пальца.
Но Серёжа не унывает, надеется, что скоро начнёт расти так быстро, что догонит и даже перегонит Петю, чему тот не особенно верит.
Осенью, когда закончится уборка хлебов и на поле после молотьбы останутся только высоченные, как дома, омёты соломы, ребята собираются на охоту, но берут с собой не ружья, а Мурзика да ещё пустое ведро, потому что охотятся они на сусликов.
Мурзик очень любит ходить на охоту.
Он тогда бежит немного впереди Пети и Серёжи и всё время оглядывается на них, будто торопит.
На полях и тут и там виднеются холмики нарытой земли. Около них норы. Тут и живут суслики. Особенно много их там, где стояли скирды.
Когда колхозники увезут солому, ребятам благодать: все норы — как на ладони! Мурзик подбежит к норе, засунет в неё свою длинную морду — понюхает, фыркнет и дальше. Ребята проходят мимо, если Мурзик не заинтересовался, значит, нора пустая и делать тут нечего.
Но вот собака всунула морду в носу, насторожилась, её вытянутый в струнку заострённый хвост начинает мелко подрагивать. Ага! Есть суслик! Тогда Петя бежит с ведром до ближайшего леска — зачерпнуть воды из болотца или из ручья. Серёжа стоит наготове с палочкой, а Мурзик, быстро работая ногами, разрывает нору. Рыть ему легко. Своими широкими, сильными, как у крота, лапами он словно лопатками выбрасывает землю. Всё равно, на пашне или на луговине, он роет быстро. Когти-то у него крепкие! Но до конца разрывать ни к чему. Петя уже бежит с ведром. Запыхавшись, он переводит дух и льёт воду в норку. Серёжа берёт Мурзика за ошейник и отводит в сторону, чтобы не мешал, а сам передаёт палочку Пете. И вот нора полна воды. Вдруг оттуда быстро-быстро забулькали пузырьки, и на поверхности показалась голова суслика. Он фыркает, нахлебавшись воды. А Петя точным коротким ударом — раз! — палкой по голове. И суслик готов.
Мальчики кладут добычу в мешок и идут дальше. Иногда сусликов оказывается два-три, потому что норы у них длинные, с несколькими ходами. Если Петя не успеет уложить всех и какой-нибудь из зверьков пустится бежать, тогда Серёжа отпускает Мурзика.
Ну, тут уж суслику не удрать!
Бывает — разъярённый суслик, спасая свою жизнь, огрызнётся на собаку, показывая два длинных жёлтых зуба. Суслики больно кусаются. Но у Мурзика зубы покрупнее, а челюсти у него словно железные. Не пройдёт и минуты, как он расправится с грызуном.
Так за день ребята добудут пятнадцать, а то и двадцать сусликов.
Дома Петя умело снимает с них шкурки и натягивает для просушки на доски, прибив по краям гвоздиками. Сережа ему помогает. Затем ребята тщательно моют руки с мылом. Это обязательно, потому что грызуны могут передать человеку болезни.
А когда выпадает снег и охота прекращается, братья несут в кооператив целый мешок шкурок. В кооперативе за них можно получить всё, что хочешь. Петя берёт книги, тетради и конфеты. Остальное получает деньгами, а деньги несёт домой и отдаёт маме, она-то лучше знает, что купить.
Грызунов уничтожают и другие ребята в нашем селе, но их добыча всегда меньше, потому что нет у них такой умной собаки, как Мурзик.
Вместе с Мурзиком Петя и Серёжа поймали за осень пятьсот сусликов, а суслик очень вредный грызун. За год каждый суслик съедает шестнадцать и больше килограммов зерна!
Сосчитайте-ка, сколько Петя и Серёжа со своим Мурзиком спасли хлеба.
На охоте
Володя проснулся, чувствуя, что кто-то легонько, но настойчиво трясёт его за плечо. Он открыл глаза. В полумраке комнаты видна была только полоса света, пробивающегося сквозь приоткрытую дверь из кухни, да улыбающееся лицо склонившегося над ним отца. Володя подумал, что это во сне, и, закрыв глаза, уткнулся носом в подушку. Но откуда-то издалека, как будто из другой комнаты, до него долетели слова:
— Ты что же, не будешь вставать? А сам говорил пойдёшь на охоту. Буран давно встал, тебя ждёт.
Услышав слова «на охоту» и «Буран», Володя окончательно проснулся. Он упёрся руками в мягкую подушку, которая так и манила к себе теплом и недосмотренными снами, оттолкнулся от неё, сел и свесил ноги. Через несколько минут он уже умылся, выпил молока и был готов.
Потихоньку притворив дверь, чтобы не разбудить мать и сестрёнку Надю, Володя с отцом вышли из дома.
На улице на Володю налетел Буран — белый пёс с чёрными пятнами на боках, с длинными, отвислыми ушами.
— Ладно, ладно, не балуй, — проговорил Володя строгим голосом, потрепав собаку по спине.
На дворе было ещё совсем темно. Осеннее небо закрыто тяжёлыми лохматыми тучами. Тучи плыли так низко, что, казалось, они цепляются своими рваными краями за верхушки высоких деревьев и давят на них, отчего деревья гнутся и скрипят своими голыми ветвями, стонут, жалуясь кому-то на неприветливую осень. Володя, глядя на эти тучи, на деревья, зябко поёжился.
Безлюдная в этот час улица деревни уходила вдаль, погружённая в предутреннюю дремоту. Над крышами домов не видно ни одного дымка — хозяйки ещё не проснулись. Только где-то далеко запел петух, но и он смолк, словно устыдился своего раннего пробуждения.
Охотники спустились к реке, там стояла лодка. Над водой стлался туман, за которым не видно было противоположного берега. Тянуло сырым ветерком. Володя поднял воротник пальто.
Буран с разбегу прыгнул через борт и уселся на носу лодки. Володя сел на переднюю скамью. А отец, оттолкнув лодку, вскочил на корму и заработал веслом, сильно загребая. Вода, тихо переговариваясь, журчала. Володя, прислушиваясь к её говору, смотрел на удаляющийся берег.
Берег постепенно отодвигался всё дальше и дальше. Вот кромка его совсем растаяла.
Доплыв до середины реки, отец повернул лодку и направил её вниз по течению.
Далеко за кормой Володя увидел частые светлые точки. Они мерцали, как бы маня к себе. «Это лампочки на гидростанции», — догадался он. Оттуда доносился отдалённый шум. Гидроэлектростанцию построили два года назад. Володя там бывал много раз — приходил к отцу; интересно было смотреть, как он управляет электрической машиной.
Но вот огоньки, мелькнув в последний раз, исчезли за поворотом. Лодка мягко скользнула по прибрежному песку и зашуршала по гальке.
— Ты что, не уснул ли? — спросил отец, поднимаясь на ноги и кладя весло на дно лодки.
Вытащив лодку на песок, они поднялись по тропинке на крутой обрывистый берег и быстро пошли по луговой дороге. Буран весело залаял в предчувствии охоты и пустился вперёд. У Володи от недавнего сна не осталось и следа. Он быстро шагал за отцом, помахивая поднятым прутиком. Придорожная мокрая от росы трава хлестала его по ногам. Отец Володи — ярый охотник. Весной и осенью, в охотничьи сезоны, он всё свободное время проводит на озёрах. Он говорит, что охота хорошо укрепляет здоровье, и потому часто берёт с собой и сына. Володя тоже любит охоту и мечтает о собственном ружье. Двуствольное казалось ему недосягаемым, и он соглашался на простую переломку. Отец как-то сказал ему, что по окончании семилетки подарит ружьё. До седьмого класса было ещё три года, и пока что Володя ходил на охоту без ружья. Иногда отец давал ему выстрелить из своей знаменитой тульской двустволки. В такие дни Володя был очень счастлив.
— А вот и наше место, — сказал отец, подходя к озеру. Озеро протянулось на восток длинной светлой лентой. На невысоком берегу темнел ивняк, низко склонившийся к спокойной воде, покрытой жухлыми листьями. Возле берегов на мелких местах виднелись островки камыша.
Володя влез в маленький шалашик, сооружённый заранее отцом у самого берега, и стал располагаться там поудобнее, отвалил охапку сухого камыша, которым была закрыта длинная щель — бойница. Через неё открывался вид на озеро.
Выглянув в бойницу, Володя увидел отца. Он стоял по колена в воде, расставлял чучела уток. Чучела были так искусно сделаны, что Володя залюбовался. «Совсем, как живые», — подумал он. Раскрашенных деревянных уток действительно можно было принять за настоящих.
Ветерок пробегал по озеру, рябил воду, и утки, покачиваясь, как бы плыли. Неподалёку стоял Буран и, не обращая внимания на поддельных уток, жадно лакал воду.
Расставив чучела, отец вышел на берег, топнул высокими охотничьими сапогами, стряхнул воду и посмотрел на восток. Там небо было уже чистым от туч и подёрнулось бирюзой. А над кустами протянулась тоненькая ещё бледная полоска зари.
— Самое время, — проговорил отец, разгладив большие, прокуренные усы.
Подойдя к шалашу, он вполз в него на четвереньках и улёгся рядом с сыном, просунув в щель бойницы ствол ружья.
Володя разостлал мешок и разложил на нём патроны так, чтобы было удобнее брать их при стрельбе.
Буран лежал в ногах, положив голову на лапы, чутко подрагивая ушами. Кругом стояла тишина, та предутренняя тишина, когда слышно даже, как вдалеке шуршат под лёгким ветром камыши.
Из-за озера, донеслись приглушённые расстоянием выстрелы. Володя напряжённо вслушивался. Вдруг: — Кря-кря-кря! — донеслось откуда-то из-за камышей.