– Мисс Купер как знала, – глубокомысленно изрёк Лиам. – Не зря она на вас так и смотрела, так и смотрела… Я думал, подбежит сейчас и в темечко клюнет! Ну, то есть, э-э… Мисс Купер на вас глядела пересолено.
– Пристально? – предположила я, не выдержав.
Лайзо уже, не скрываясь, улыбался.
– Ага, пристально! – обрадовался неожиданной помощи Лиам и затеребил гувернёра за рукав: – Почему так?
– Наверное, была знакома с кем-то из Романии, – пожал плечами мистер Бьянки. – Для иностранцев мы, к сожалению, все на одно лицо. А если ещё и фамилия окажется похожа, что не редкость… – он многозначительно умолк. – Достаточно сказать, что проступок одного ляжет пятном на репутацию у всех.
И тут меня как иглой кольнуло – а ведь он был прав.
Мистер Бьянки стоял на солидном расстоянии от мисс Купер. Одет он был скромно, причёской не выделялся, разглядеть издалека лицо колонианка бы толком не смогла. Значит, она отметила что-то яркое – бронзовую кожу, резкость черт? Словом, нечто, свойственное всем романцам, а не именно Бьянки.
Утвердившись в этом мнении, я успокоилась. К тому же дома меня ждал сюрприз – коротенькое письмецо от Абигейл Дагворт, в котором она сообщала, что на два месяца переезжает в Бромли, в свой особняк, чтобы «быть поближе к сыновьям». Насколько я поняла из скупых фраз, до герцогини дошли слухи о неподобающих приключениях Дагвортских Близнецов в неблагополучной компании сэра Фаулера. В конце письма Абигейл намекала, что не прочь была бы повидаться до отъезда, хотя бы и в моей кофейне.
Пришлось доставать расписание и искать свободное время и столик. К счастью, на следующей неделе в «Старое гнездо» собиралась заглянуть Глэдис. Подумав, я решила устроить внеочередное собрание нашего «клуба леди», как в шутку мы его называли, и пригласила ещё и Эмбер.
Встреча обещала быть интересной.
А до тех пор мне приходилось довольствоваться работой… И частыми беседами с Эллисом.
Детектив, истосковавшийся за несколько месяцев моего отсутствия по хорошему кофе, заглядывал в «Старое гнездо» через день. Появлялся он или поздно вечером, или уже после закрытия, стучась в двери чёрного хода. Чаще всего – без предупреждения, но иногда отправлял записку… Как сегодня, когда решил привести ко мне ещё одного гостя.
– Добрый вечер, доктор Брэдфорд, – улыбкой поприветствовала я щеголя, явно чувствовавшего себя не в своей тарелке, хотя посторонних в кофейне уже не было. Мэдди заранее накрыла на стол и теперь сидела рядом со мною, всем видом обещая молчаливую поддержку. – О, не смущайтесь, прошу, проходите, Эллис предупредил меня о ваших… стеснённых обстоятельствах.
– «Стеснённые обстоятельства»? Я бы не назвал так пожар в моём доме, – бледно улыбнулся доктор. Эллис тем временем на кухне шумно требовал у Георга «что-нибудь посущественнее этих ваших сладостей». – Сожалею, что побеспокоил вас, леди Виржиния, но мне действительно нужно было хотя бы на несколько часов уйти и дать поработать «гусям», а кладовые наши сейчас завалены, потому что источник возгорания находился рядом, около моей лаборатории и… – Брэдфорд запнулся, явно недовольный тем, что выдаёт служебные тайны, и закончил досадливо: – Словом, вряд ли я в ближайшее время буду снова брать работу на дом. И, право, мне неловко пользоваться вашим гостеприимством…
– Что вы, я ничуть не против, – заверила я его поспешно. – Тем более что мне тоже нужна помощь… В некотором роде. Эллис уже рассказывал о дневниках леди Милдред?
– Упоминал кое о чём, – осторожно подтвердил доктор Брэдфорд, усаживаясь за стол. Судя по голодному взгляду, обращённому против обыкновения не на женский пол, а на кофейник и на блюдо с пирогом, во рту у бедного доктора с утра и маковой росинки не было. Всё точь-в-точь, как написал Эллис. – Невидимые чернила? Немного не моя специализация, но я готов сделать всё, что смогу… Как только разберёмся с этим, простите за грубость, воистину убийственным делом.
– Действительно, так тяжело? – сочувственно поинтересовалась я.
Доктор Брэдфорд с тоской взглянул на пирог, но джентльменское воспитание победило:
– Вы спрашиваете из вежливости или?..
– Ба, старина, это же леди Виржиния, – рассмеялся Эллис ещё с порога комнаты. Детектив был одет легко, но на шее у него болтался подаренный клетчатый шарф. Заметив это, Мадлен вспыхнула и потупилась. – О какой простой вежливости может идти речь? Кстати, Виржиния, это, конечно, не застольная тема, но я всё больше проникаюсь симпатией к тому трупу. С ним что ни день, то новое развлечение! Вот сегодня, например, наш дом едва не сожгли… – Эллис плюхнулся на стул рядом с другом, бесцеремонно пододвинул к себе блюдо с пирогом и придирчиво выбрал самый большой кусок. – Мне это до боли напоминает другое расследование. Правда, тогда труп украли, а не попытались сжечь, но это мелочи, право… М-м-м, какой вкус! Это ведь рубленная говядина с перцем и с… с…
– С брокколи, – подсказала я тихо. Энтузиазма в глазах доктора Брэдфорда поубавилось.
– С брокколи! Чудесно! Просто восхитительно! А я-то думал, что там такое зелёное, навроде трупной слизи?.. Ах, да, о трупах. Домашнюю лабораторию Нэйта чуть не спалили, зато у нас теперь есть первые подозреваемые. – Эллис с видимым наслаждением расправился со своей порцией в три укуса и щедрым жестом подвинул блюдо с пирогом к Брэдфорду: – Угощайся, друг мой, ты многое теряешь. А в подозреваемых у нас – некто Освальд Ривс. Юноша приметный, и свидетели утверждают, что именно он крутился около нашего дома. Честь и хвала наблюдательным соседям!
– Честь и хвала, – согласился доктор Брэдфорд – и наконец рискнул отведать пирога.
Судя по блаженному взгляду, на одного собеседника у нас временно стало меньше.
– Вы уже допрашивали этого Ривса? – полюбопытствовала я.
Эллис печально вздохнул, потеребив шарф на шее.
– К сожалению, нет. Боюсь спугнуть его, но завтра попробую прощупать его сослуживцев и, может, кого-то из друзей. Фамилия кажется мне знакомой… Надо будет проверить, не всплывала ли она раньше в каком-нибудь деле по «деткам». К сожалению, большинство архивов засекречено. Стараниями вашего маркиза, к слову.
– Я думаю, что ради возможности переловить всех «Детей красной земли» дядя Рэйвен откроет любые секреты.
Эллис погрустнел:
– Вы недооцениваете вашего ненаглядного дядю Рэйвена, Виржиния. Как он держится за свои тайны!
Ненадолго воцарилось молчание. Потом Эллис, утоливший первый голод и подобревший, вспомнил о том, что давненько не навещал Лиама, и поинтересовался его судьбой. Я добросовестно рассказала и о новом гувернёре, и об уроках, и о первых успехах мальчика в высшем свете – Глэдис сочла юного баронета Сайера «премилым ребёнком», а такие слова из её уст дорогого стоили, особенно если учесть, как требовательно она относилась к собственным детям.
Эллис при этих словах довольно улыбнулся, гордясь бывшим воспитанником приюта.
Напоследок в качестве анекдота поведала я и о так заинтересовавшей Лиама броши из колибри. Заодно пришлось кратко обрисовать и одиозную фигуру мисс Купер. И если над «дохлой птичкой» детектив искренне посмеялся, то колонианка ему не понравилась.
– Странная дама, – задумчиво произнёс он. – Знаете, Виржиния, все эти «распущенные колонианки» – в основном достояние пьес. Если автору нужно вложить в женские уста возмутительные речи а-ля «ширманки», то он делает героиню колонианкой. Но на деле нравы в Колони едва ли не более суровы, чем в Аксонии.
Перед глазами встали обрывки бабушкиных дневников.
А ведь правда – судя по тем немногим записям, общество в Колони было весьма консервативным. Конечно, за сорок лет наверняка многое изменилось, но если рассуждать в целом – образ свободной от устоев колонианки действительно произрастал из аксонских пьес, а не из действительности. Мисс Купер же вела себя подобно ожившей героине комедии – ярко и броско, чуть ли не за гранью дозволенного.
– Вот бы разузнать о ней побольше, – мечтательно протянула я вслух.
Эллис сразу понял, о чём – или, вернее, о ком – идёт речь.
– Тут я не помощник, увы. Попробуйте попросить маркиза, наверняка вам он не откажет… Или вообще пригласите эту самую мисс Купер в кофейню и порасспрашивайте хорошенько, – подмигнул детектив мне. – Только потом обязательно расскажите о результатах. Люблю загадки!
На том мы и расстались.
Сперва подъехал кэб за Георгом и миссис Хат. Затем и уставшая Мадлен, извинившись передо мною взглядом, поднялась наверх, на второй этаж – только и щёлкнул замок на двери, отделяющей жилые комнаты от хозяйственных помещений «Старого гнезда». После этого мне находиться в компании Эллиса и доктора Брэдфорда было уже неудобно, да и время шло к часу ночи. Поэтому я оставила в распоряжении детектива запасной ключ от чёрного хода, ополовиненный кофейник и остатки пирога, показала, где выключается свет – и отправилась домой.
Лайзо дожидался меня в автомобиле, подрёмывая на водительском сидении… точнее, талантливо изображая сон.
– Военный совет окончен? – весело поинтересовался гипси, распахивая передо мною дверцу.
– Больше похоже не на военный совет, а на клуб сплетниц, – отшутилась я, усаживаясь в автомобиль. – Только вместо нарядов и помолвок в центре внимания – трупы и невидимые чернила.
– Невидимые чернила? – смешно выгнул брови Лайзо, но взгляд у него стал острым.
Меня охватили сомнения. С одной стороны, посвящать кого-то ещё в дела леди Милдред и рассказывать о странных снах не хотелось. С другой стороны, я сама уже не раз просила Лайзо переводить отдельные фразы. Да и ловец снов подарил именно он…
Почему-то ярко вспомнилось, точно это было вчера, наше знакомство. Поздний вечер, кофейня, Эллис-интриган, от души нахваливающий своего протеже – и мои собственные противоречивые впечатления. Впервые в жизни я тогда столкнулась с человеком, с первого взгляда вызывающим доверие и притягивающим непреодолимо – и оттого пугающим. После многое произошло. И глупый «приворот» – прощенное вопреки всем принципам маленькое предательство; и выстрел в подвалах сектанта-убийцы – Лайзо закрыл меня собою, рискуя жизнью; и катакомбы метро, где он нашёл меня первым после смерти Душителя…
Лайзо застыл где-то посередине между прислугой и посторонними, объектом восхищения – и опасения, и гораздо легче было довериться тому же доктору Брэдфорду, чем ему.
И всё-таки я доверилась.
– Мистер Маноле, помните ли вы, при каких обстоятельствах достался мне ловец снов… Нет, не так, конечно же, вы помните. Пожалуй, следует начать с того, как мы познакомились с Эллисом. – Я задумалась. – Или даже с пожара, который унёс жизни моих родителей… Нет, всё началось гораздо раньше. С лордом Фредериком Эверсаном моя бабушка, леди Милдред, единственная дочь графа Валтера, впервые повстречалась на балу…
Мне казалось, что сбивчивый рассказ должен занять по меньшей мере несколько часов. Но, верно, в последнее время я слишком много думала обо всём этом – и незаметно для себя привела мысли в порядок. Да и Лайзо, вольно или невольно, помогал свивать нить повествования, задавая правильные вопросы.
– И когда сны изменились, Виржиния?
Уже не в первый раз с начала разговора он опускал обращение «леди», называя меня только по имени, но я осознала это лишь сейчас.
– Когда мне самой захотелось в них вернуться. Я долго отмахивалась от них, принимая за случайные совпадения, за воспоминания… Но после снов о приюте больше не смогла просто закрывать глаза на всё необычное.
Лайзо аккуратно завёл машину на подъездную аллею и заглушил мотор.
– А если взять за точку отсчёта покушение? Как сны изменились после него?
– Вы имеете в виду Халински?
– Да.
– Сложно сказать. Пожалуй… – я задумалась. – Пожалуй, после этого случая они стали запоминаться. До того я очень долго забывала сны… Точнее, в памяти оставались какие-то бессвязные отрывки. Знаете, мистер Маноле, прежде я не смотрела на свои сны под таким углом. Вы задаете интересные вопросы и, кажется, знаете даже больше меня самой, – улыбнулась я, чувствуя неловкость.
Лайзо медленно провёл ладонями по рулю, точно в забытьи, продолжая смотреть в одну точку – где-то за стеклом, в чернильной летней темноте.
– Я-то вот как раз не знаю, леди. Догадываюсь только. А вот тот, кто на вас того парикмахера натравил – он точно знает, что делает. И, видать, не в первый раз это проворачивает. Только я вот о чём подумал… – Лайзо ненадолго замолчал, а когда продолжил, голос его звучал куда тише. – Я подумал, что за сорок лет-то любой живой человек состарится. И тот, седой, из сна вашего… Он не человек или не живой?
Тут-то у меня и потемнело в глазах – от избытка чувств.
Самое жуткое было в том, что Лайзо говорил абсолютно серьёзно, без тени иронии или неуверенности. Так обсуждают, к примеру, джентльмены в курительном клубе назначение нового министра, а дамы на званом ужине – новую шляпку герцогини Альбийской. Нечто достаточно необычное, чтоб выбиваться из рутины, но одновременно земное, близкое, понятное… без сомнений, существующее на самом деле.
– Не живой? – Онемевшие губы едва шевелились.
– Тут пока не посмотришь – не поймёшь, – ответил Лайзо обыденно. – Я б предположил, да вы опять злиться будете, Виржиния. Мол, глупости говорю, суевериями пробавляюсь, – улыбнулся он. А мне почему-то вспомнилось, что глаза у него ярко-зелёные, как дубовый лист на просвет, и таких я больше ни у кого никогда не видела. – Забудьте пока, что я вам наговорил. И правда, что ли, держитесь осторожнее, как маркиз велит. Как-никак, а он о вас заботится, хоть, вижу, вам и не всегда это по нраву.
– Вы защищаете дядю Рэйвена? – рассмеялась я от неожиданности. – Кажется, мир перевернулся.
– Покуда нет, – подмигнуло мне отражение Лайзо в стекле. – А там – кто знает, может, и перевернётся. Вы мне, леди, ту книжку с записями не покажете? Есть у меня одна мысль, да сперва взглянуть надо, проверить кой-чего.
– Записи в кабинете, – ответила я, не сразу поняв, что это прозвучало как приглашение.
Впрочем, почему бы и нет. Прислуга у меня не болтливая.
После ремонта лестницы в особняке стали молчаливыми. Теперь неурочный скрип не выдавал любителей поздних прогулок. Только старинные портреты Валтеров неодобрительно поглядывали со стен в галерее, пока мы шли к кабинету и открывали дверь. Записи леди Милдред хранились в большой шкатулке, в нижнем ящике стола. Книжка с пустыми страницами лежала поверх – её я просматривала последней.
Лайзо раскрыл записи сразу на середине, пролистнул несколько страниц, погладил корешок кончиками пальцев – и изрёк:
– Кажется мне, что нет здесь никаких чернил вовсе.
– Что вы имеете в виду? – спросила я, чувствуя себя простушкой, которую обхаживает на ярмарке хитрая гипси-гадалка. – Зачем тогда ставить даты, если не собираешься ничего записывать? А там везде даты проставлены, вверху страницы.
– А я и не говорил, что там не записано ничего, – ответил Лайзо, глядя на меня поверх книжки, и второй раз за вечер померещились мне зелёные отблески у него в глазах, хотя, конечно, разглядеть цвет в столь скудном освещении никто бы не смог. – Записано наверняка, да только не чернилами. Вы, леди, попробуйте как-нибудь перед сном раскрыть эту книжицу на какой-нибудь странице – и положить под подушку. Только день выбирайте такой, чтоб потом сразу отоспаться можно было. Вдруг что не так, – загадочно произнёс он.
Конечно, в ту ночь до экспериментов с записями так и не дошло. Я отнесла книжку в спальню, положила на полку… А потом и вовсе закрыла в ящике на ключ, от греха подальше. И не столько из-за того, что день завтра обещал быть напряженным и трудным, нет. Где-то глубоко внутри засел липкий, подленький страх, что Лайзо окажется прав. Ведь это бы означало, что у леди Милдред были такие секреты, принять которые я бы пока не отважилась.
А в довершение всех неприятностей в голове перед сном вертелись навязчиво давние слова Зельды:
«Младшенький-то мой с колдовством знается побольше меня…»