Чуга подошел к девушке, пожал ей руку. «Уж не радистка ли это?» — подумал. Месяц назад он передал Белому задание подготовить в Кросно квартиру для радистки. Квартира уже найдена. Об этом Белый сообщил Петру несколько дней назад, назвал адрес, детально описал расположение дома и квартир в нем. Чуга слово в слово передал сообщение Белого майору Халину.
Майор подошел к молодым людям и обнял их за плечи.
— Вот что, друзья мои, — сказал он. — Вам надо хорошо познакомиться друг с другом. Погуляйте по городу, сходите в кино. Ко мене зайдете в это же время через два дня.
Простившись с Халиным, Петр и Антонина вышли на улицу и направились по тихой улочке к Высокому замку. Говорила больше Антонина. Она рассказывала, что родилась в Остроге на Волыни в зажиточной семье, окончила гимназию, мечтала стать учительницей.
Петр внимательно слушал собеседницу и не верил ей. Родилась в Остроге, окончила гимназию, но почему так безбожно коверкает польский язык, почему ее манеры так не похожи на манеры местечковых панянок, на которых он в свое время вдоволь насмотрелся? Проста, скромна, но держится с достоинством.
Чуга тоже рассказывал о себе. Рассказывал версию о своей жизни и тоже временами ловил насмешливый взгляд девушки. «Ведь и она не верит мне, — думал Чуга. — Что же это за знакомство, когда говорим друг другу неправду? А если открыться ей? Нет, нет! Значит, так надо. Иначе бы майор не назвал меня Войтовичем».
Постепенно сомнения о происхождении Антонины Глыбы у юноши рассеялись. Теперь он уже точно знал, что родилась и росла она не в Остроге, а где-то на Советской Украине. И, видимо, она и есть та самая радистка, для которой Белый нашел квартиру в Кросно.
Через два дня это подтвердил майор Халин.
Он усадил молодых людей напротив себя и начал их инструктировать:
— Антонина Глыба — радистка. Через три дня вы, Войтович, переправите ее на ту сторону. Ее легенда такая: родилась и выросла в Остроге, окончила гимназию… — и Халин начал рассказывать о радистке то, что Чуга уже слышал от нее самой.
Халин разрешил молодым людям пробыть во Львове еще два дня, чтобы лучше узнали друг друга, досконально изучили план перехода границы. На третий день под вечер майор доставил их машиной в район Перемышля.
Когда стемнело, Петр повел Антонину к условленному месту. Шли молча, каждый думал о своем. Чугу беспокоило, сумеет ли девушка бесшумно пробираться по лесу, ползти по мокрой траве, не испугается ли холодной воды… Антонину волновало другое: сумеет ли прижиться на новом месте. Готовясь к работе во вражеском тылу, она получила солидную подготовку: отлично изучила материальную часть советских и немецких радиопередатчиков, научилась быстро принимать и передавать радиограммы, знала шифровальное дело, умела прыгать с парашютом, метко стреляла. И польский хорошо изучила, на немецком бегло разговаривала, а вот с произношением было не все в порядке.
Когда приблизились к границе, Антонина, как и было условлено, несколько отстала от своего провожатого. Наблюдая за ее действиями, юноша успокоился: она точь-в-точь копировала все его движения. Под ногами че хрустнула ни одна ветка, не хлюпнула грязная жижа в болоте.
Переправились через Сан. До рассвета, дрожа от холода, просидели в кустах у реки. С наступлением утра вышли незаметно на дорогу и присоединились к крестьянам, идущим на базар. Поездом добрались до Жешова, сделали там пересадку и выехали в Кросно.
Молодых людей встретил Даниил Белый. Он учтиво поздоровался с Антониной, крепко пожал руку Петру.
— С приездом, пани, — сказал, весело сверкая глазами. — Квартира для вас готова, работа тоже найдется. — Перевел взгляд на юношу и добавил: — Прощайтесь, время не ждет!
— Как прощайтесь? — воскликнула девушка. — Разве Петр уже уезжает? Куда?
— В Кельцы. Куда же еще… — промямлил Чуга и виновато посмотрел радистке в глаза.
Антонина вдруг погрустнела, растерялась. Чуга понимал ее состояние: остается в чужом городе с незнакомым человеком, да еще и среди врагов.
За несколько дней знакомства юноша привязался к Антонине. Ему нравилось в ней все: карие лучистые глаза, черные пышные волосы, ее улыбка, несмелое пожатие руки.
— Не бойтесь, Тоня, вы будете жить среди добрых и верных друзей, — сказал Петр потеплевшим голосом.
Склонил перед ней голову, неумело поцеловал руку и скрылся в толпе.
Для Антонины Чуга должен был ехать в Кельцы, где, согласно легенде, он жил до войны и где в первый же день войны под немецкими бомбами рухнул его дом, погибли отец с матерью. На самом же деле Петр должен был снова пробираться к границе, перейти на ту сторону, чтобы доставить в Кросно рацию для Антонины Глыбы.
Майор Халин не решился дать Чуге радиопередатчик, когда тот переправлял радистку через границу. Это было слишком рискованно.
Рацию Чуга пронес через границу благополучно. До утра отсиделся в кустах у реки, потом, как обычно, вышел на дорогу и присоединился к крестьянам, идущим в город. Но на этот раз ему не разрешили садиться в поезд в Саноке, а посоветовали пройти километров двенадцать от границы пешком и сесть в поезд на небольшой станции Новоселицы. Петр благополучно преодолел и эти километры. Но когда сел в вагон и поезд тронулся, случилось непредвиденное.
Оккупационные власти в то время требовали от населения поголовной сдачи скота для нужд армии. Крестьяне бойкотировали распоряжение оккупантов, тайком резали скот, продавали его горожанам. Почти ежедневно немецкие солдаты и полицаи врывались в поезда, делали поголовный обыск у пассажиров. За найденное мясо жестоко карали.
В такую ситуацию и попал Чуга. Не успел поезд отъехать от Новоселиц, как в вагон ворвались полицаи во главе с офицером-гестаповцем. Послышались рявкающие команды, крики и плач женщин. «Конец, засыпался!»—мгновенно пронеслось в голове. Хотел было выскочить из купе и оставить чемодан с рацией на произвол судьбы, но сразу же понял, что это не выход из положения. Из вагона улизнуть не удастся: ехал он в купе не один, попутчики видели, как он сюда вошел, небрежно бросил чемодан на сетку. Да и рацию он не имел права бросать. Что же делать? Решил играть роль немца. Распахнул плащ, вытащил из кармана свежий номер «Краковер цайтунг» с огромным портретом Гитлера на первой странице и сделал вид, что углубился в чтение. Не прошло и минуты, как дверь купе распахнулась. У входа встал высокий полицай в очках.
— Открыть чемоданы! — скомандовал он. Пассажиры бросились исполнять его команду, а Петр сидел, уткнувшись в газету, и делал вид, что команда его вовсе не касается.
— Чей чемодан? — строго спросил полицай. Пассажиры молчали.
— Чей чемодан, спрашиваю? — повысил голос полицейский.
Чуга отложил газету, медленно поднялся с места.
— Этот, что ли? — указал он на свой чемодан.
— Да, этот! — рявкнул немец.
— Мой! — в тон ему выкрикнул по-немецки.
— Мясо везешь?
— Нет! — крикнул Петр и презрительным взглядом смерил полицейского с ног до головы.
Немец внимательно взглянул на Чугу и почему-то смутился. Потоптавшись на месте, он приложил руку к козырьку фуражки и вышел из купе. Петр в изнеможении опустился на скамью, сердце его учащенно билось.
Что спасло Чугу от провала? Случайность? Нет. За год, прошедший после оккупации родных мест, он уже хорошо изучил повадки гитлеровцев. На их высокомерие, нахальство он отвечал тем же. И получалось неплохо. Вот, например, месяца два назад советской разведке стало известно, что 358-я моторизованная немецкая дивизия, дислоцировавшаяся в Париже, как в воду канула. Ее искали всюду: и во Франции, и в Польше, и в самой Германии. Дело в том, что эту дивизию немецкое командование использовало как наступательную силу, и если ее куда-то перебрасывали, оттуда надо было ожидать новой авантюры. На оккупированной немцами территории Польши 358-ю дивизию искали десятки разведчиков. Искал ее, по заданию советской разведки, и Петр Чуга. Он объездил много городов и поселков у восточной границы, но напрасно. И вот однажды в небольшом курортном городке увидел немецких солдат, военные машины. «Откуда они взялись здесь?» — подумал, так как месяц назад, наведавшись в этот городок по своим делам, он не видел здесь ни одного гитлеровца.
Стал внимательно наблюдать, куда идут машины и солдаты. Направлялись они к корпусам санатория, огороженным высоким свежевыкрашенным забором. Не раздумывая, Петр зашагал прямо к проходной. Воспользовавшись тем, что часовой стоял в будке и звонил кому-то по телефону, Чуга быстрым шагом прошел проходную и очутился на территории санатория.
— Стой! Назад! — услышал он окрик часового. Юноша остановился и широко улыбнулся.
— Извините, — сказал он. — Не заметил вас…
— Назад!
Часовой вскинул автомат и больно ударил Петра в грудь.
— Родственник у меня здесь работает, — начал оправдываться Чуга.
— Какой родственник? Здесь теперь нет санатория!
Петр и сам об этом хорошо знал, потому что успел прочитать над аркой: «358-я моторизованная дивизия». Теперь он думал лишь о том, чтобы часовой не задержал его, не вызвал кого-нибудь из штаба. Он продолжал улыбаться, а сердце стучало так, что, казалось, вот-вот вырвется из груди. Но все обошлось благополучно. Часовой, выпроводив Чугу за проходную, ударил его еще раз дулом автомата и повернулся к нему спиной…
…Поезд набирал скорость. Полицаи, искавшие мясо, ушли. А Чуга успокоился лишь тогда, когда вышел на привокзальную площадь в Кросно.
Для хранения рации Белый придумал надежное место. В сарае у него лежала старая колода, на которой обычно пилили и рубили дрова. В нижней ее части Белый выпилил небольшую нишу, тщательно замаскировал ее снаружи. В этот тайник и спрятали радиопередатчик.
— Показываю тебе этот тайник на тот случай, если со мной что случится, — сказал он Петру.
Белый в последнее время заметно похудел, осунулся.
— Что с тобой? — спросил Петр, когда тот спрятал в тайник рацию и нервно щелкнул зажигалкой, прикуривая сигарету.
— Война приближается, — ответил Белый. — По всему видно, что приближается… — он затянулся сигаретой, закашлялся. — Хорошо, что уже радиопередатчик есть. А то ведь столько сведений ценных собираем, а передавать их приходится раз в месяц. Отныне ты будешь ходить за кордон только в экстренных случаях. Переключаем тебя на другую работу: будешь вести разведку, ездить на связь с нашими людьми в другие города Польши…
Петр слушал Белого, и ему очень хотелось спросить: что с Антониной, где она? И он нашелся:
— Кто же будет работать на рации? Тоже я? Чуга в совершенстве овладел радиоделом. Этому научил его лейтенант Зимин, который иногда доводил своего подопечного до изнеможения, добиваясь, чтобы Петр четко передавал шифровки, быстро и безошибочно принимал их.
Но Петр понимал, что при его отличном польском и немецком произношении, знании местных условий нецелесообразно использовать его только как радиста. Конечно же, ему поручат работу посложнее. И все же такой вопрос задал.
Белый все понял и хитровато улыбнулся:
— Не беспокойся. С Антониной ничего не случилось. Живет на хорошей квартире, работает на железной дороге, имеет возможность разъезжать по многим городам. А это для нас очень важно.
Получив разрешение Белого навестить радистку, Петр в тот же вечер направился к ней.
Девушка встретила Петра с нескрываемой радостью.
— Все в порядке?
— Да.
— Вот и хорошо. Теперь и для меня найдется настоящая работа.
Долго проговорили они в тот вечер. И хоть не сказали друг другу ничего значительного, Петр почувствовал, что стал небезразличен девушке. Договорились встретиться на следующий день в городском парке.
Но встретиться в тот раз им не пришлось. Чуга получил задание выехать в Краков для встречи с некоей Славой Рудницкой. Белый не стал рассказывать о ней подробно, только предупредил:
— Встретишься с этой женщиной — ничему не удивляйся. Знай только, что она верный и очень нужный нам человек.
Чуга пошел по указанному адресу и попал в роскошный особняк, увидел красивую, с аристократическими манерами женщину. Слушая ее обстоятельный рассказ о расположении немецких воинских частей в Кракове, о их вооружении, передвижении танковых колонн к советской границе, он терялся в догадках: почему эта богатая и красивая женщина работает на советскую разведку? Ей ведь и при оккупантах жилось неплохо. Как будто угадывая мысли юноши, хозяйка особняка с улыбкой сказала:
— Не смотрите на меня, молодой человек, такими глазами. Не удивляйтесь. Сейчас каждый честный поляк должен бороться с фашистами.
Позже Чуга узнал, что пани Рудницкая — из богатой семьи, брат ее был крупным чиновником министерства иностранных дел. После нападения фашистской Германии на Польшу эмигрировал в Англию. Пани Славу принимали в лучших домах Варшавы и Кракова. Но никто из ее влиятельных друзей не знал, что в политике она придерживалась левых взглядов. Она оказывала даже материальную поддержку польским коммунистам. Когда же гитлеровцы оккупировали ее родину, стала работать на советскую разведку.
Сведения, поступавшие от нее в центр, всегда были очень важными. И на этот раз, передав на словех Чуге все, что ей удалось узнать за последнюю неделю, она добавила:
— Передайте, что война не за горами. Через три-четыре месяца Гитлер нападет на Советский Союз. Об этом открыто говорят во всех краковских салонах, совсем недавно это же самое доверительно мне сообщил один знакомый — важный чин вермахта…
Сведения к Даниилу Белому поступали со всех концов Польши. Он тщательно анализировал их, отбирал все важное для срочной передачи в центр. По вечерам с чемоданчиком в руках он направлялся на квартиру к Антонине Глыбе. После окончания радиосеанса забирал у девушки рацию и уносил домой.
За несколько недель до нападения фашистской Германии на нашу страну Кросно наводнили фашистские войска, В доме, где жила радистка, разместились немецкие солдаты, во дворе появился часовой. Белому уже нельзя было приносить Антонине радиопередатчик. Пришлось девушке обзавестись изящной, но вместительной дамской сумкой и самой брать рацию из тайника, приносить ее к себе в комнату. Каждую минуту рисковала жизнью: то пристанет во дворе часовой, то к ней в комнату на огонек заглянут непрошенные постояльцы.
Радиоаппаратура в те годы была еще не такой совершенной, как теперь. Во время радиосеансов рация издавала шум, треск. Вот и приходилось Антонине заводить патефон, укутывать рацию одеялом, ножки стола, на который она ставилась, обвязывать тряпками. Случалось, что после радиосеанса ей не всегда удавалось унести из дома рацию, прятала ее у себя и не спала потом всю ночь. Не спал, конечно, и волновался за свою подопечную и Даниил Белый.
Петр Чуга, выполняя задания центра, продолжал колесить по всей Польше. Часто наведывался в Варшаву, Краков. Бывал в Жешове, Люблине, Грубешове и других городах и селах, где спешно строились новые аэродромы, склады. По заданию Белого устанавливал связи с польскими коммунистами, подбирал для работы нужных людей. Встречался с рабочими, крестьянами, интеллигентами бывшими солдатами и офицерами польской армии Пользуясь их услугами, каждый раз вспоминал слова Рудницкой: «Сейчас каждый честный поляк должен бороться с фашистами».
Однажды по заданию разведцентра снова побывал во Львове, провел через границу радистку Марию, потом снова отправился за кордон, чтобы доставить ей радиопередатчик.
Границу переходил ночью в районе города Санока. До утра отсиживался в густом кустарнике. А утром увидел, что всюду куда ни глянь передвигаются немецкие войска. Выбрав момент, пробрался в лес, но и там наткнулся на фашистских артиллеристов. Повернул назад. Лишь когда стало смеркаться, покинул укрытие и направился в ближнее село. Поравнявшись с первыми домами, увидел, что навстречу идет наряд полиции. Свернул в первый же дом. Во дворе увидел хозяина, пожилого поляка. Тот сдержанно ответил на приветствие незнакомца, но пригласил его в дом.
— По делу? — спросил он.
— Нет, — ответил юноша. — Сам я из Кракова, задержался на несколько дней в Саноке. Теперь вот возвращаюсь назад, а пропуска у меня нет.
Хозяин внимательно посмотрел на гостя, с минуту о чем-то подумал, потом сказал: