— Господа, — проговорил Бонелли, — мы с Гастоном прикроем тыл, а вы идите взглянуть на наших гостей! Подходите, не бойтесь. Давайте четверть запрошенной цены.
«Гм… — подумал Гай. — Кто же в Сахаре гости?»
Торговля закипела. Бонелли клевал носом. Гастон лениво наблюдал за туарегами, громко спорившими из-за цен, пассажиры копались в безделушках, разложенных на коврике, — мирная картина!
Для того чтобы лучше заснять туарегов и их диковинный товар Гай с аппаратом в руках сначала отошел в сторону, потом пригнулся к ковру. И, разгибая спину, вдруг заметил невероятное: главарь сахарских разбойников, гордо стоявший между автомашиной и ковриком с пестрыми безделушками, незаметно попятился назад, вынул из рукава конверт и за спиной сунул его в руку Бонелли, который быстро спрятал конверт за пазуху. Все это произошло мгновенно. Потом Бонелли опять закрыл глаза, а туарег картинно замер в театральной позе. Никто, кроме Гая, ничего не заметил. Прошла минута, и Гай уже сам не знал — было ли это на самом деле, или все это ему только показалось от утомления и жары. «Но я же видел своими глазами… Конверт казенного вида… Чепуха! Вон Бонелли клюет носом… Ах, черт… Чепуха! А впрочем… Нет, нет, не чепуха…»
Туарегов засняли в самых эффектных позах. Вот они уже ускакали прочь, и облако пыли растаяло вдали. Путешественники закурили, поели, выпили теплого вина и снова закурили. Шел оживленный разговор о туарегах, их образе жизни и обычаях. Усач рассказывал невероятные истории, которыми местные старожилы любят поражать новичков: как туареги украли у одного туриста жирно смазанные ботинки, сварили их и съели и т. д. и т. д.
Наконец все сели, и машина тронулась. «Сведения Гастона — болтовня. А каковы эти люди в самом деле?» — думал Гай и радовался, что скоро встретится с ними лицом к лицу, без опеки французов.
Машина быстро бежала, ныряя с холмов и снова взбираясь на вершины. Они становились выше и круче, воздух свежел. Вдали во мгле все яснее рисовались острые контуры высоких гор.
— Вот оно, осиное гнездо всех сахарских разбойников! — проговорил Бонелли, кивком головы указывая вперед. — Хоггар!
— Хоггар… Хоггар… — повторил Гай. — Ах, да! В Париже в конторе Кука специалист по Африке рекомендовал мне обязательно свернуть туда: «Сахарская Швейцария, незабываемые виды».
Бонелли добродушно расхохотался.
— Ну и сверните, в чем же дело? Не пожалеете, там интересного много. Только берегите кожу, мсье, чтобы в ней не образовалась лишняя дырка. Скоро мы доберемся до крепости, а оттуда идет старая проторенная дорога в горы. Хоггар — это чертово месиво из пропастей и скал, там и с самолета никого не заметишь. Воевать здесь тяжело. Нашу линию защищают ксары — крепости с глинобитными стенами. Гарнизонами стоят взводы Иностранного легиона и сенегальских стрелков. Крепости контролируют источники и дороги, между ними жить нельзя, нет воды — все колодцы засыпаны или отравлены. Понимаете? Искусственно создана мертвая зона. Только она и спасает нас! Вы изволите ехать по костям, мсье ванЭгмонд! Другое дело — Хоггар. Это — роскошная романтика! Вы же корреспондент, фотограф и художник? Так как же можно упустить такой лакомый кусок? А? Вас проводит итальянский граф Лоренцо, если он сейчас в крепости. Нас догоните со следующей машиной! Вы…
Водитель обернулся к Гаю. В ту же минуту раздался треск: машина налетела на камни. Гаю едва не выбило зубы о переднюю скамью. Бонелли, желая перевести мотор на малую скорость, дернул рукоятку и дал газ. Под пассажирами что-то заскрежетало, мотор пустил тучу зловонного дыма и смолк.
— Приехали! — недовольно пробурчал Гастон. — Наверно, обломались зубы дифференциала. Теперь полезай под кузов, болтун!
Сконфуженный Бонелли виновато молчал. Он осмотрел мотор, сел, снова дал газ, машина дернулась, но не пошла. Тогда, вздохнув и взяв ящик с инструментами, он полез под машину.
— Ну, как? — закричал усач через минуту.
— Пустяки. Сейчас тронемся.
Действительно, скоро торчавшие из-под кузова ноги зашевелились, Бонелли стал выползать наружу, но вдруг вскрикнул и судорожно рванулся.
— Скорпион! Укусил два раза… в грудь…
Лицо его побледнело, руки затряслись. Гай вынул ампулы и шприц, нашел в нагрудном кармане антискорпионную сыворотку Сарджента.
— Садитесь сюда, в тень. Снимите рубаху!
— Ох, не могу — больно, руки отнялись… Скорее!
Гай возился с ампулой. Потом присел поудобнее, выбрал место на груди и ввел под кожу иглу.
И заметил спрятанный за пазуху большой белый конверт.
Глава 3. Победители и побежденные
И снова машина бежала, петляя по склонам холмов, взбираясь все выше и выше. Наконец, вершина. Впереди — глубокая долина, оттуда поднимался обжигающий жар. На дне ее ксар — крепость с глинобитными стенами, рядом дуар — маленький оазис, несколько покрытых пылью пальм, а между ними шалаши и шатры туземцев. Дальше — уступы диких гор, невиданные зубья, серые отвесные скалы, голые красновато-желтые груды камней и между ними ущелье, уходящее далеко влево, к главным вершинам.
Еще полчаса быстрого спуска — и вот машина въехала в широко раскрытые ворота. Со всех сторон сбежались солдаты.
Гай увидел вокруг грязные, потные, расчесанные лица, украшенные широкими улыбками искренней радости.
— Откуда?
— Вы — французы?
— Старые журналы есть?
— Дайте хоть вон ту газету!
— Что нового в мире?
Вопросы сыпались со всех сторон на скверном французском языке с итальянским, немецким, славянским и бог весть еще каким акцентом. Люди лезли на подножки машины, на прицеп с вещами. В один миг расхватаны сигареты. Киноаппарат Гая вызвал шумные споры.
— Это — Дебри, американская камера, — пояснил по-немецки рыжий веснушчатый человек, мотая головой, чтобы стряхнуть капли пота с носа. — Я знаю, сам когда-то был кинооператором в Копенгагене!
Покрывая шум, кто-то крикнул:
— Братцы, Сиф идет!
— Сиф идет! Сиф! — заволновалась толпа. Прокладывая путь локтями, к автомобилю протиснулся сержант.
— Это пошему песпорядок? — с прусским выговором заорал он, поднявшись на подножку. — Штохотель? Пошель назад! Назад, доннерветтер!
Сержант прыгнул к одному солдату, к другому. Ударов не было видно: он прижимался к жертве толстым брюхом и коротким тупым толчком сбивал с ног. Одни упали, другие попятились, и сразу стало пусто вокруг машины — теперь солдаты стояли поодаль плотным кольцом, кое-кто взобрался даже на ящики, сложенные во дворе. Разговоры стихли.
Минуту сержант тяжело дышал — жирный живот и отвисшие груди бурно колыхались. Потом он щелкнул каблуками и представился Гаю:
— Сержант № 606 к вашим услугам!
— Отведите меня в комнату для приезжающих, пожалуйста. И передайте эту визитную карточку начальнику крепости.
Сиф пошел упругим и легким шагом, словно большое хищное животное. Едва Гай разложил вещи, как раздался стук в дверь. Снова Сиф.
— Господин лейтенант просит извинить его — он болен, лежит в постели. Завтра извольте пожаловать к завтраку! — и добавил: — Кстати, мсье, вы, кажется, голландец? Нужно послать вам денщика. Так хотелось бы подобрать земляка.
— Неужели здесь есть и голландцы?
— Мало. Условия непривлекательны для англичан и скандинавов, но все же попадаются: мы собираем коллекцию отбросов всех стран. Я вам пришлю сукиного сына нидерландского происхождения.
— Рядовой № 12488 к вашим услугам.
Долговязый белобрысый парень говорил по-фламандски.
— Очень приятно. Помогите мне устроиться. Вы — бельгиец?
— Был им при жизни. Теперь бывший бельгиец и бывший человек. — Солдат говорил равнодушно и с бессмысленной улыбкой. Он принялся за дело: распаковал чемодан, достал белье, разложил принадлежности туалета.
— Помыться здесь можно? — Сию минуту, мсье.
— Как мне называть вас?
— Я уже доложил вам: № 12488.
— Это длинно и непривычно. Не лучше ли по фамилии?
— В Иностранном легионе имен и фамилий иметь не положено, мсье. Подохнуть можно и под номером.
— Но все-таки…
— Зовите собачьей кличкой — Полканом или Жучкой.
— Не дурите.
— Ну, назовите меня каким-нибудь красивым словом… приятным… — Солдат на мгновенье задумался. — Например, Фрешером! Я — мсье Фрешер! Вот здорово!
— Черт побери, — удивился Гай, — но зовут же сержанта по фамилии, кажется, Сифом?
Солдат усмехнулся:
— Его прозвали Сифилисом, а сокращенно Сифом. Он очень гордится кличкой. Почти как усами. Они его радость, мсье.
— Что еще за радость?
— Радость? Это… Без нее тут не проживешь! Никак! Сейчас объясню, мсье. — Солдат работал руками быстро и ловко и так же быстро болтал, глядя на Гая все с той же неопределённой улыбкой. — Видите ли, мсье, когда человек оторвется от всего родного и останется в пустыне один… Ведь люди здесь особенные, дикари или номера, других нет… Ну, и смерть за каждым камнем… Три дня мы стоим в карауле здесь, на вышках, три дня патрулируем район, три дня отдыхаем. Патруль— это пеший взвод с пулеметами на верблюде. Растянется цепочкой и плетется по раскаленным камням, пока хватает сил в ногах. Впереди офицер, сзади капрал с пистолетом наготове. Оглядываться не приходится — сразу получишь пулю в спину! Вот и собираешь силы, все силы, какие есть, до самого крайнего предела, чтобы продержаться, дотащиться до цели, выжить. Туземцы не нападают в открытую. Идем — вдруг цок! Из-за камней, понимаете? Кто-нибудь падает… «К оружию!», «Ложись!» Разворачиваемся на выстрел. Залегаем.
Никого нет. Тихо. Жар. Камни жгут тело. Полежим полчаса — больше невмоготу… И плетемся дальше.
— А разве боя не происходит?
— Обычно нет, массовое нападение на патруль вызовет для туземцев неприятные последствия — налет авиации, артиллерийский обстрел, аресты. А главное — запрещение жить в данном районе. Проклятые дикари знают это хорошо и гробят нас поодиночке. Пару убитых всегда спишут, тут начальство не возражает, это законная убыль, усушка-утруска или амортизация — так все смотрят на смерть легионера в пустыне.
— И что же дальше?
— Кто останется в живых, тот и выиграет в этой лотерее. До следующего раза, конечно. Мы подписываем контракт на пять лет. Полгода проходим подготовку на базе, четыре года мучаемся здесь: каждый шестой день — в патруль, на ловлю арабской или капральской пули.
— А отдых?
— Сегодня ночью вы с ним познакомитесь. Потом вспомните только, что здесь ложбина и нет движения воздуха. В стенах жарче, чем на открытом месте. Ну, увидите сами.
— Так чем же вы живете?
— В складчину даем объявления во французских газетах, просим прислать нам старые книги и журналы: «Солдаты Иностранного легиона, затерянные в песках Сахары, просят сердобольных господ и дам» и т. д. Бывает, что разжалобятся и высылают, случается даже, что пошлют что-нибудь пожрать к празднику. Завязывается переписка… Обмен фотографиями… Смотришь, а потом все заканчивается женитьбой!
— Как так?
— За полгода до окончания срока солдата переводят опять на базу. Там есть школа и мастерские — парня начинают учить чему-нибудь, дают в руки ремесло. В последний день вызывают к начальству, поздравляют и спрашивают имя и фамилию.
— Ага, вот вы когда вспоминаете, как вас зовут в самом деле, мсье Свежесть!
— Нет, мы выбираем новое имя, конечно, французское, и получаем на него паспорт. Мы — люди с дурным прошлым. Зачем же его связывать с будущим? Опять начинать старую жизнь — и это после стольких мучений? Нет, нет, мсье! Мы берем новое имя и отправляемся снова в жизнь, на поиски счастья.
— А деньги?
— Нам полагаются проездные до местожительства. Ну, мы все обязательно говорим, что родились в Папаэте.
— Где же это?
— Папаэте — какой-то город или остров, никто точно не знает… Но это самая отдаленная точка отсюда — на другой стороне земного шара. Получается кругленькая сумма, мсье! Прикарманиваем денежки — ив Париж!
Гай начал мыться. Мсье Свежесть помогал и болтал, болтал без умолку, видимо, наслаждаясь возможностью поговорить на родном языке. Через десять минут Гай уже знал всю его историю: он служил коммивояжером и растратил деньги своей фирмы. Спасаясь от тюрьмы, записался в легион и теперь горько жалел об этом: «Сумма была небольшая, мне дали бы годика два-три, а здесь я буду сидеть пять, да еще задней частью на сковородке! Хуже тюрьмы, клянусь вам, во сто крат хуже!»
— Постойте, так в чем же легионерская радость?
— Ах, да… я забыл… Как вам объяснить? Наша радость — это какая-нибудь игрушка, любимец… Забвение и обман самого себя… Поняли? Здесь все медленно сходят с ума, каждый на свой манер: один разводит цветы, другой держит обезьянку, третий отращивает усы. Вместо детей, мсье, понятно? Не дай бог, если с усами что-нибудь случится — Сиф от горя сдохнет, как собака! Ей-богу! Или вот числа: у Сифа хорошее число, а у меня — нет. Если сложить, то получится — 23. Что бы это значило?
— Не знаю.
— Но зато у меня пять цифр, а пятерка — счастье! Верно ведь? Я крепко надеюсь на пятерку. Хотя… Вот в прошлом году прибыл сюда один солдат — № 3555. Замечаете, пятерка — счастье, а их у него было три. Тройка — тоже счастье, по святой троице. И что же? В патруле он захотел пить, хлебнул воды из отравленного колодца и сдох. Как же тут верить? Во что? Сахара хоть кого собьет с толку! Однако я думаю, что на него тройка не распространяется — он был турок, а в святую троицу они не верят.
— Болтун, вы уже опять сбились на другое! Скажите-ка лучше, какое у вас хобби?
Гай стоял голый в тазу, солдат, взобравшись на стул, поливал его водой из кувшина. Поскольку его неумолчная болтовня оборвалась и перестала литься вода, Гай протер глаза от мыла и обернулся.
Земляк держался за грудь, лицо его светилось блаженством.
— Вот… Здесь… — бормотал он, торопливо отстегивая пуговицу кармана. — Смотрите сюда, дорогой мсье!
Гай вытянул шею. В мокрых худых руках виднелась коробочка со стеклянной крышкой.
— И вы успели списаться? Фотография заочной невесты, что ли? Поднесите ближе, ничего не видно!
В коробочке, поджав под себя когтистые ножки, сидел паук. Гай сразу узнал подлую тварь. Доктор Паскье в Турггурте предупреждал о смертельной опасности его укуса.
Гай качнулся прочь, вылез из таза. Минуту они молча рассматривали друг друга. Корреспондент стоял на полу голый и с намыленным лицом, солдат № 12488 возвышался на стуле с кувшином в одной руке и с пауком — в другой. Лицо его сияло.
— Это моя радость! — гордо говорил он, ласково заглядывая в коробочку. — Его зовут Гай, как и вас, мсье. У него есть Женушка Марта и детки — Рауль и Луиза. Это — третье поколение. Не верите, мсье? Даю слово! Дедушка Иоганн скончался в прошлом году, папа Густав — месяца два тому назад, Умер случайно, но оба похоронены по всем правилам. Они живут у меня в большой банке, я вам ее принесу сегодня же!
Только у меня одного такая радость! Один португалец, № 10435, он уже убит, держал паука — так ведь это был простой паук, обыкновенная дрянь, хотя и очень большой, это правда. А мой — самый опасный из всех: кольнет разок, и сразу задерешь копыта! Недавно у нас один стрелок сразу же отправился на тот свет через час после укуса! Да, мсье! Я всегда ношу с собой кого-нибудь из своей семейки, даже в патруль беру, хотя — видит бог! — сколько это приносит хлопот! Два раза из-за них ребята крепко били мне морду, но ничего — я держусь и ношу их на счастье. Что вы скажете?
— Скажу, что у меня в голове уже не все в порядке.
В мрачном настроении Гай стал надевать кальсоны, коротенькие и воздушные, настоящие африканские кальсоны, когда-то всученные ему в Париже в дорогом магазине. На миг в воображении воскресла сильно напудренная продавщица с гигантским бюстом и благородным выражением лица. Она показалась теперь далекой-далекой и бесконечно милой!
Заиграла труба. Послышался торопливый топот кованых сапог по сухой земле.
— На вечернюю поверку!
— Выходи!
— Живо!
Одевшись, Гай вышел во двор. Солнце закатывалось за горы. При таком освещении они вдруг встали вокруг крепости отвесной зубчатой стеной — ярко-красной с одной стороны и серо-голубой — с другой. Там, наверху, вероятно, потянуло вечерней прохладой, но в глубокой котловине, где пряталась крепость, воздух был неподвижен и зноен, а от земли и построек шел нестерпимый жар.