И только один из ребят вдруг крикнул:
— Сима, держись… Сима, дай! — Это кричал Колика. — Да что ты руками-то машешь? Ты бей…
Мишка дрался без особого азарта. Среди зрителей нашлись бы готовые поклясться, что Мишка жалел Симу. Но после Кешкиного выкрика Мишка набычился и принялся молотить. Сима согнулся и только изредка выставлял руку, чтобы оттолкнуть противника.
— Атас! — вдруг крикнул Толик и первый бросился в подворотню. К поленнице торопливо шла Людмилкина мать; чуть поодаль выступала Людмилка. Заметив, что мальчишки разбегаются, Людмилкина мать прибавила шагу.
Мишка схватил своё пальто и шмыгнул в подворотню, где уже скрылись все зрители. Только Кешка не успел. Он спрятался за поленницу.
А Сима ничего не видел и не слышал. Он по-прежнему стоял согнувшись, оглохший от ударов. А так как Мишкины кулаки вдруг перестали обрушиваться на него, он, видно, решил, что противник устал, и перешёл в наступление. Первый его выпад угодил в бок Людмилкиной матери, второй — в живот.
— Ты что делаешь? — взвизгнула она. — Людочка, это он тебя в лужу толкнул?
— Не-ет, — проныла Людмилка. — Это Сима, они его били. А толкнул Мишка. Он в подворотню удрал.
Сима поднял голову, растерянно посмотрел по сторонам.
— За что они тебя били, мальчик? — спросила Людмилкина мать.
— А они меня и не били вовсе, — угрюмо ответил Сима.
— Но я же сама видела…
— Это был поединок. — Сима надел пальто, снял с гвоздя свой портфель, пошёл было прочь.
Но тут Людмилкина мать спросила:
— А это чья сумка?
— Мишкина! — выкрикнула Людмилка. — Нужно её взять. Мишка тогда сам придёт.
Тут Кешка выскочил из-за поленницы, схватил сумку и побежал к парадной.
— Беги за мной! — крикнул он Симе.
— Этот Кешка — Мишкин приятель, — заревела Людмилка.
В парадной мальчишки перевели дух, сели на ступеньку лестницы.
— Меня Кешкой зовут. Тебе не очень больно?..
— Нет, не очень…
Они ещё немного посидели, послушали, как Людина мать грозит сходить в Мишкину школу, к Мишиным родителям и даже в милицию, в отдел борьбы с безнадзорностью.
— Ты этот альбом своей учительнице подарить хотел? — спросил вдруг Кешка.
Сима отвернулся.
— Нет, Марии Алексеевне. Она на пенсии давно. Когда я заболел, она узнала и пришла. Два месяца со мной занималась… бесплатно. Я ей специально этот альбом рисовал.
Кешка свистнул. А вечером он пришёл к Мишке.
— Мишка, отдай Симе альбом. Это когда он болел, так Мария Алексеевна с ним занималась… бесплатно…
— Сам знаю, — ответил Мишка. Весь вечер он был неразговорчивым, отворачивался, старался не глядеть в глаза. Кешка знал Мишку и знал, что неспроста это. А на следующий день случилось вот что.
Ближе к вечеру Сима вышел во двор. Он по-прежнему шёл, опустив голову, и покраснел, когда к нему подскочили Мишка с Толиком. Он, наверное, думал, что опять его позовут драться: вчера никто не сдался, а ведь нужно довести до конца это дело. Но Мишка сунул ему свою красную мокрую руку.
— Ладно, Сима, мир.
— Пойдём с нами водохранилище делать, — предложил Толик. — Ты не стесняйся, дразнить не будем…
Большие Симины глаза засветились, потому что приятно человеку, когда сам Мишка смотрит на него, как на равного, и первый подаёт руку.
— Ты ему альбом отдай! — зашипел Кешка Мишке на ухо.
Мишка нахмурился и ничего не ответил.
Кирпичная плотина протекала. Вода в водохранилище не держалась. Реки норовили обежать его стороной.
Ребята замёрзли, перемазались, хотели даже пробивать в асфальте русло. Но им помешала маленькая старушка в пуховом платке.
Она подошла к Симе, придирчиво осмотрела его пальто, шарф.
— Застегнись, Коля! Ты опять простудишься… — Потом посмотрела на него ласково и добавила: — Спасибо за подарок.
Сима покраснел густо и пробормотал, стыдясь:
— Какой подарок?..
— Альбом. — Старушка оглядела ребят, словно уличая их в соучастии, и торжественно произнесла: — «Дорогой учительнице Марии Алексевне, хорошему человеку».
Сима покраснел ещё гуще. Он не знал, куда деться, он страдал.
— Я не писал такого…
— Писал, писал! — вдруг захлопал в ладоши Кешка… — Он нам этот альбом показывал, с кораблями…
Мишка встал рядом с Симой, посмотрел на старушку и сказал глуховато:
— Конечно, писал… Только он нас стесняется, — думает, мы его подхалимом дразнить будем. Чудак!
Борис Маркович Раевский
Государственный Тимка
После уроков я бегом кинулся на волейбольную площадку. Опоздаешь — займут место, потом жди.
Играем.
А рядом дом капитально ремонтировался. Точнее, он не ремонтировался, а заново строился. Ещё летом содрали с него крышу, выломали все внутренние перегородки, окна, двери, полы и потолки — в общем, как говорят строители, вынули всю «начинку», всю «требуху». Остались только старинные могучие стены толщиной, наверно, метра полтора. Будто не дом, а крепость. На эту трёхэтажную кирпичную коробку, пустую внутри, теперь надстраивали ещё два этажа.
И вот играем мы, вдруг слышим — на этой стройке шум какой-то, крики. Что случилось? Не придавило ли кого?
— Слетай-ка, — говорю Мишке из седьмого «б». — Выясни, что за скандал. Всё равно ты пока на скамье запасных…
Ну, Мишка оставил портфель, побежал туда. Вскоре вернулся, смеётся:
— Это Тимка! Опять бузу развёл…
На площадке тоже стали смеяться. Потому что Тимку у нас вся школа знает. Да что там школа! Он даже в милиции известен. Прямо-таки знаменитость. Специалист по всяким историям и скандалам.
Ребята перемигиваются, кричат мне:
— Беги, выручай дружка!
Неохота мне с площадки уходить. Я как раз на четвёртый номер переместился. Самое моё любимое место: у сетки, все мячи тебе идут. Гаси!
Но ничего не поделаешь. Надо Тимку вызволять.
— Становись, — кивнул я Мишке, а сам быстро натянул куртку, помчался на стройку.
Тимка — мой приятель. Уже давно, с пятого класса, мы дружим. Хотя, сказать по чести, дружить с Тимкой ой как трудно! Всё у него не как у людей.
Вот, например, волейбол. Пасует Тимка не ахти как и режет чаще всего в сетку. Но шумит!.. За всю команду!
— Аут!
— Сетка!
— Четвёртый удар!
Голос у него пронзительный, как милицейская сирена. У Тимки всегда голос становится противно-визгливым, когда он волнуется.
Ребята злятся. Подумаешь, «борец за справедливость»! Судья всесоюзной категории! Лучше бы кидал точнее.
А Тимка спорит, горячится. Говорит-говорит, а сам вдруг глаза прикроет и так вот, зажмурившись, дальше строчит. Потом разлепит глаза, потом опять зажмурит. Как курица. Ребят это и смешило, и раздражало. Из-за этой куриной привычки его так иногда и дразнили: «Тимка-курица».
А историй Тимкиных — не перечесть. Прямо какой-то «исторический ребёнок», как однажды сказал наш физик.
Однажды Тимку даже в милицию потащили. Пришёл милиционер в школу к директору и говорит:
— Есть у вас такой ученик — Тимофей Горелых?
— Натворил что-нибудь? — насторожился директор.
— С финкой на одного гражданина кидался.
Директора аж в краску бросило. Ну, вызвали, конечно, Тимку. Прямо с урока сняли. Милиционер спрашивает:
— Было такое? Кидался ты с финкой на гражданина Мальцева в деревне Дудинка?
— Нет, — говорит Тимка. — Не кидался.
— То есть как не кидался? Вот же заявление от гражданина Мальцева…
— Не кидался, — говорит Тимка. — А так… слегка пригрозил…
Ну, в общем, выяснилась такая история. Тимка жил в этой Дудинке летом у бабушки. Однажды вечером идёт он по дороге, видит, на обочине женщина сидит, охает, левой рукой за грудь держится.
— Вам плохо? — говорит Тимка.
— Заболела, — шепчет женщина. — В больницу бы… Однако не дойти…
А дорога пустынная, машины по ней редко ходят. Одна появилась, женщина подняла руку, но машина проскочила мимо, даже скорости не убавила. Потом грузовик мелькнул и тоже не остановился.
— Ладно! — нахмурился Тимка.
Стоит около женщины. Наконец из-за поворота «Волга» выскочила. Тимка сразу посреди дороги стал, руку, как регулировщик, поднял.
— Стой!
Машина, скрипнув тормозами, остановилась.
— Чего хулиганишь? — сердится водитель. — Сойди с дороги!
А Тимка:
— Вот женщина заболела. Свезите в больницу.
— Не по пути, — говорит водитель. — И вообще… Может, у неё заразное. Тут спецтранспорт нужен.
Хочет ехать дальше. А Тимка не уходит с дороги.
— Вы обязаны, — говорит, — отвезти. Как вам не стыдно!
— Ты меня не стыди! — рассердился водитель. — Я тебя знаю. У бабки Анфисы живёшь. Вот я ей пожалуюсь. А ну, с дороги!..
Тогда Тимка вынул из кармана перочинный ножик.
— Ты что? Убьёшь меня? — усмехается водитель. Но сам, между прочим, побледнел.
— Убивать не буду, — говорит Тимка. — А шину проколю. Из принципа проколю. Честное пионерское…
— Я жаловаться буду! — раскипятился водитель.
Но, в общем, всё-таки отвёз больную.
…Выслушали милиционер и директор эту историю, переглянулись.
— Н-да, — говорит директор. — Однако… Всё-таки… Если все будут за ножи хвататься…
— Угрожать запрещено, даже словами. А тем более холодным оружием, — говорит милиционер. — Придётся тебе проследовать…
Отвёл Тимку в отделение. Долго там беседовали с ним. В конце концов взяли слово, что больше ножом махать не будет. Отпустили…
Да мало ли подобных «подвигов» числилось за Тимкой?! У него прямо-таки талант особый: обязательно, хоть раз в неделю, да впутается в какую-нибудь историю. «Исторический ребёнок»! И совсем не все Тимкины дела оканчивались благополучно.
Однажды, на майские праздники, спускался Тимка по своей лестнице. Подошёл к четырнадцатой квартире, уже руку поднял, чтобы позвонить, — там у него дружок Володька жил, — да вспомнил, что Володька вместе с родителями на собственном «москвиче» в Ригу укатил.
Хотел дальше вниз идти, вдруг слышит: за дверью — голоса. Тихие, приглушённые голоса…
Вот номер! Кто бы это? Ведь у Володьки в квартире никого не осталось? Факт! Пустая квартира…
«Так, — подумал Тимка. — Воры…»
Прислушался. Точно — голоса. Один — грубый такой, словно из бочки. Другой — потоньше. Мигом скатился Тимка вниз, разыскал дворника.
— Быстрей! — говорит. — В четырнадцатой воры! Я на лестнице покараулю, чтобы не удрали. А вы зовите на помощь.
Сам опять на лестницу. На всякий случай на один пролёт выше поднялся, чтобы воры, если выйдут, не заметили его. Ждёт.
Вскоре пришли дворник с топором, кочегар из котельной. За ними ещё двое жильцов.
— Слышите? — шепчет Тимка и глаза по-куриному прикрывает. — Голоса… А Володька-то со своими уехал.
— Точно. Уехали, — шёпотом подтверждает дворник. — И со мной попрощались.
Прислушались. Да, голоса. И говорят тихонько, таятся, значит.
— Ломайте замок, — шепчет Тимка. — Схватим их!
Но дворник замахал рукой. Прислонился к двери. Слушает. Потом вдруг как захохочет! Гулко, на всю лестницу.
— Это ж радио! — кричит. — Выключить забыли!
И тут, как нарочно, сквозь дверь музыка загремела.
После этого Тимке на дворе прохода не было. «Великим сыщиком» его дразнили.
Да разве только в этой истории попал Тимка впросак?! А как он в люке ключи вылавливал? А как его однажды с вышки снимали?!
Поэтому-то я и поспешил с волейбольной площадки на стройку. Что там Тимка ещё выкинул?
* * *
Возле огромных ног башенного крана толпились люди. Среди них я сразу увидел Тимку, хотя ростом он был, пожалуй, меньше всех. Он суетился, махал руками и так пронзительно верещал, ну прямо петух.
Прораб — дюжий дядька в кирзовых сапогах и синей холщовой куртке, — рубя воздух рукой, сердито говорил:
— Нет, вы скажите: стройка у меня или детсад? Тут раствора нехватка, каменщики простаивают, сборного железобетона не завезли. Забот — полон рот, и ещё — здрасте — пацаны лезут…
— А деревья зачем калечить? — не слушая его, надсаживался Тимка. — В позапрошлом году ямы копали, сажали, ухаживали, поливали. И вот, пожалуйста! — Тимка ткнул пальцем в ствол тополя.
Я поглядел: кожа с тополиного бока содрана с «мясом». Висят нежные белые лохмотья.
Чем это так?
Посмотрел — на соседних тополях такие же рваные отметины и на такой же высоте. А между деревьями глубокая колея. А, понятно! Это грузовики своими бортами с металлическими запорами шаркали по деревьям.
— Неужели с переулка трудно подъехать? — кричит Тимка. — Обязательно сквер уродовать?
— Тоже мне указчик! — кипятился прораб. — «С переулка»! С переулка надо крюк делать. Что ж, я машины буду зазря гонять?
— Не зазря, а чтобы зелень не губить, — вмешался какой-то старик с палкой в тёмных очках. — Вы, товарищ, не горячитесь. Вникайте. Мальчонка дело говорит.
— Конечно, — вступилась суетливая молоденькая женщина с авоськой. — Такой чудный сквер!.. А зачем доски прямо на траву? Что, в сторонке нельзя уложить?
— Не только доски! — Чувствуя поддержку, Тимка малость успокоился, голос у него стал не таким визгливым. — Вон кирпичей груда — кусты помяли. И мусор прямо в сквер валят…
— Знаете, граждане, вы мне тут не указ. — Прораб, видно, совсем разнервничался. — На этой стройке я пока хозяин. Ясно?! Не нравится — можете жаловаться. Цветков, третий стройтрест. А пока — отойдите! Не мешайте! Не мешайте! Стёпа! Давай! Левее…
И машина с металлической ванной вместо кузова, до краёв наполненной дрожащим, похожим на студень раствором, тяжело проехала меж деревьями, царапнув одно из них.
Прораб ушёл. Толпа постепенно тоже разбрелась.
— Я это так не оставлю! — сказал высокий, похожий на слепого старик.
— Я тоже! — насупился Тимка. — Из принципа…
Домой мы шли вместе. Тимка молча потирал переносицу. Я знал: это верный признак — Тимка мыслит.
— Давай напишем жалобу, пошлём в стройтрест, — предложил я.
Тимка хмуро мотнул головой.
— Пока там получат да пока разберутся, этот деятель весь сквер разбомбит.
Мы почти дошли до дома, как вдруг Тимка остановился.
— А Валя в школе? Как думаешь? — спросил он.
Валя — это наша старшая вожатая.
— Наверно, — сказал я.
— Повернули! — Тимка хлопнул меня по плечу, и мы чуть не бегом помчались в школу.
Валю мы разыскали в столовой, рассказали ей про сквер.
— Безобразие! — возмутилась Валя.
— Факт! — Тимка в упор глядел на неё. Предлагаю: немедленно собрать ребят. Выставим заслон там, где на газон сворачивают машины. И плакат нарисуем. Похлеще: «Граждане! Здесь работает прораб Цветков. Он ломает деревья! Стыд ему и позор!» И под плакатом карикатуру.
— Ловко! — обрадовался я. — Просто здорово!
Мне даже обидно стало: почему не я придумал этот самый заслон?
Валя поджала губы, посмотрела на потолок:
— Вообще-то, конечно, здорово… Но… надо это всесторонне обдумать… Трезво взвесить…
— Так, — прищурил глаза Тимка. — Значит, испугались? Чего тут взвешивать? Просто не позволим прорабу ломать деревья. В общем, Валя, хочешь — давай организуем. Нет, — я сам подобью ребят. Из принципа.
— Постой, не кипятись, — сказала Валя. — Посиди минутку. Остынь. А я пока пойду подумаю.
— Пойдём, — сказал Тимка.
Мы вышли из школы, завернули на волейбольную площадку. Там всё ещё шло сражение. Я рассказал игрокам про Тимкин проект.
— А что?! — ребята сразу загорелись. — Даёшь!
Мы кинулись в Пионерскую комнату. Вовка Шварц — наш лучший художник — на огромном листе картона кистью размашисто написал:
«Прохожий остановись! Здесь работает знаменитый фокусник — прораб Цветков. Одной рукой строит, другой — ломает!»
А сбоку Вовка нарисовал самого Цветкова. Вовка, правда, никогда не видел прораба, рисовал по нашим подсказкам. Получился длинный дядя в высоких сапогах и синей куртке. Правой рукой он клал на стенку кирпич, а левой — сгибал дерево в дугу, вот-вот оно треснет.