Эйрик кивнул.
— Это вероломный человек. Он ни разу не потребовал от меня прямо, чтобы я убирался из его маленького княжества. Нет, он старается держаться поблизости, так, чтобы иметь возможность внезапно броситься на нас. Уцелеет он или нет, но ему придется пожалеть об этом. Мы встанем на берегу, чтобы они не могли подкрасться к нам со спины, и посмотрим, что получится.
Первыми двинулись викинги Рюги, прикрываясь щитами. Позади них толкали друг друга и завывали его дикие союзники, одетые в шкуры. Мечи звенели, топоры грохотали. Коричневая вода среди тростников начала менять цвет на красный.
Над сражением развевалось знамя Эйрика. Торольв держал его в высоко поднятой левой руке. С этой стороны его прикрывал кто-то из друзей. В правой сверкал клинок. Вот он встретил удар. Оружие врага отскочило. Торольв слегка покачнулся и наклонился вперед. Следующий удар пришелся на кольчугу. Быстрый, как рысь, Торольв ударил противника по ноге ниже кольчуги и почувствовал, что перерубил кость. Незнакомец застонал, качнулся раз-другой и упал на здоровое колено. Торольв глубоко разрубил ему шею, и тот рухнул бесформенной кучей. От зловония мутило. Хотя небо было серым, струившаяся кровь сияла ярким огненным блеском.
Поблизости так же умело и отчаянно рубился Эйрик. Мало в чем уступал вождю и любой воин из его тщательно подобранной дружины. Атакующие остановились, а потом подались назад. Передовой отряд наткнулся на сгрудившихся позади карелов и принялся яростно распихивать их, расчищая себе путь к отступлению.
— А теперь вперед! — яростно крикнул Эйрик. Он схватил рог, висевший у него на боку, поднес его к губам и протрубил. Сигнал перекрыл шум битвы. Торольв, пробивая себе путь шаг за шагом, двинулся вперед. Над головой у него развевалось знамя — оно слегка покачивалось от движений правой руки, — черный орел на янтарном фоне.
Хорошо обученные дружинники на ходу построились клином и врезались в толпу врагов так же легко, как игла прокалывает парусину. Рубя направо и налево, они неуклонно приближались к другому штандарту. Там их встретил огромный человек с косматой бородой, ревевший, словно лось в октябре. Его топор насквозь пробил щит одного из норвежцев и воткнулся в запястье державшей его руки. А уже в следующее мгновение на его предплечье обрушился меч. Сразу хлынула кровь. Воин попытался снова пустить в дело свой страшный топор, но не успел — Эйрик нанес ему смертельный удар. Торольв убил вражеского знаменосца и бросил штандарт наземь.
Как только Рюги погиб, его войско рассыпалось. Лишившись командира, люди метались, вопили и больше походили на овец, которых пригнали на бойню, чем на воинов. Наконец они стали разбегаться в разные стороны, и у норвежцев появилась возможность стрелять в них из луков и кидать копья. Уцелевшие викинги продолжали упорно отбиваться, но им поневоле пришлось рассеяться по два-три человека, и они были обречены. По приказу Эйрика, его люди окружали их группу за группой и приканчивали.
— Нет никакого смысла гоняться за остальными, — сказал он. — Мы сможем найти их потом.
Он окинул взглядом поле битвы и усмехнулся. Тут и там лежали убитые; тяжелораненые стонали, выли и дергали руками и ногами — все реже и слабее. Дружинники Эйрика разыскивали среди них своих раненых и убитых товарищей по походу; раненым оказывали помощь. Они редко затрудняли себя добиванием противника, разве только в том случае, если казалось, что человек может уползти. На трупы уже начали садиться вороны; выклевывали глаза, выдирали мясо из ран. Скоро все поле почернеет от них.
Неподалеку виднелись приткнувшиеся носами к берегу корабли Эйрика. Драккар, принадлежавший Рюги, был невдалеке пришвартован к грубо построенному причалу. Рядом с ним стояли две безмачтовые речные барки. А выше над берегом нависала деревянная крепость. По-над частоколом виднелась крыша длинного дома. Рюги и его дружина успели добиться немалого с тех пор, как мечом захватили эти земли. Они передвигались по этим местам на кораблях и лодках, добирались верхом туда, куда нельзя было доплыть, собирали дань с племен, добром и силой рекрутировали бойцов. Эти суровые края скрывали гораздо больше богатств, чем можно было подумать: меха, кожи, рабов и даже золото в Коле-реке. Рюги посылал своих торговцев на шведские ярмарки и даже в Алдейгюборг на Ладожском озере. Так что не было ничего удивительного в том, что Эйрик Харальдсон, до которого вновь и вновь доходили известия об этом ярле, решил своими глазами посмотреть, что происходит на Белом море. Рюги не позволил ему свободно обследовать свои владения. Это была первая ошибка местного владетеля. Тем временем он тайно послал за своими карелами и вместе с ними напал на норвежцев. Это была его вторая и последняя в жизни ошибка.
— Чтобы подчинить эту страну, придется немало потрудиться, — задумчиво проговорил Эйрик.
— Что, что? — вскинулся Торольв. — Нас тут так мало, и мы так далеко от дома, что вряд ли нам удастся сделать твоего отца или тебя королем этих мест.
— Нет, нет. Но мы как следует обыщем их, отомстим за наши потери и соберем богатую добычу. Да, нужно накрепко вбить в головы этим людишкам, что они никогда впредь не должны доставлять нам хлопот. Торговцы будут благодарны за это и выплатят дому конунга его долю.
Торольв нахмурился:
— Это слишком уж долгое дело. Мы замерзнем здесь задолго до того, как успеем справиться с ним хотя бы наполовину.
Эйрик кивнул:
— Я знаю. Мы отправим корабли на побережье, чтобы они ждали там с охраной — если решим зимовать. — Он рассмеялся. — Давай сначала посмотрим, приготовил ли Рюги для нас достаточно лошадей, саней, продовольствия, дров и пива. Пойдем.
Торольв кивнул, они бок о бок направились к частоколу.
Ближе к концу лета ночи в Бьярмаланде были все еще светлыми. Дневной свет, хотя и смутно, но продолжал освещать зал, где Эйрик и его дружинники пили из рогов, наполненных женщинами, которые теперь принадлежали им, и посматривали на скальда Дага Эудунарсона. Хотя молодость этого человека прошла в сражениях, теперь Эйрик строго-настрого запретил ему лезть в первые ряды, чтобы у него было больше шансов уцелеть и сложить поэму о битве. Каждый человек когда-нибудь умирает, зато слава надолго переживает тело. Даг шагнул вперед, встал перед возвышением и начал:
Внемлите все моему рассказу.
Буду я лить мед Суттунга,
чтоб поведать, как Эйрик
залил кровью
берега широкой Двины.
Поспешающие по лебединой дороге
морские кони принесли его туда.
Скоро луны бортов
Приманят валькирий…
Стихи получились не слишком хорошими. Лишь немногие из кённингов[13] были новыми или поражали воображение. И все же Эйрик пришел в наилучшее расположение духа. Когда Даг умолк, он снял с руки золотой браслет, разломил его и дал половину скальду. Король всегда должен быть щедрым.
XIII
Зима навалилась на дом, пытаясь прорваться внутрь. Огонь плясал, заставляя тени метаться по комнате. В дальних углах залегла полутьма. В очаге, выкидывая тускло-бордовые языки пламени, горел торф, испускавший густой дым, который клубился вокруг низко висевшего котла, покрытого толстым слоем копоти, и нехотя поднимался к дымовому отверстию в крыше. В помещении не было холодно, зато от застарелой вони постоянно щипало в носу и резало глаза. Основным источником этой вони была ворвань, горевшая в нескольких каменных светильниках.
Аймо сидел на корточках, согнувшись над бубном, и бил по нему маленькой колотушкой. В свете мятущегося пламени его лицо казалось очень мрачным. Бубен однотонно гудел. Звуки песни то становились громче, то почти замирали; от них веяло жутью. Амулеты, которыми был густо обвешан бубен, — кости, когти, зубы, пучки шерсти — сотрясались в такт ударам. Стоя около Вуокко, Гуннхильд с трудом могла разглядеть знаки, нарисованные на белой коже северного оленя. На полу лежал арпа — резной деревянный жезл. Аймо смотрел в будущее.
Звуки смолкли. Колдун наклонился вперед, чтобы посмотреть, как лежит жезл, что он предсказывает. Сердце в груди у Гуннхильд заколотилось сильнее.
Аймо выпрямился.
— Предзнаменования дурные, — резко бросил он.
Вуокко поглядел на Гуннхильд и улыбнулся.
— Ну-ну, — ответил он. — Нам не грозит ничего, кроме мелких неудобств. Возможно, нам не удастся усмирить буран, и он заставит нас просидеть несколько дней взаперти. — Он снова улыбнулся. — Я не стал бы говорить, что впереди нечто настолько уж дурное.
— Я учитываю предупреждения, когда получаю их, — серьезно отозвался Аймо. — А ты, похоже, не настолько мудр.
— Но это было слабое заклинание. Мы ведь только показывали Гуннхильд различные способы использования бубна. Это может сделать любой. Многие часто пытаются так делать, — добавил он, повернувшись к Гуннхильд, — и иногда получают ошибочные предсказания. Не знаю, получил бы ты такой ответ, — вновь обратился он к Аймо, — если бы не был напуган. Я не думаю, что стоит повторять это, используя всю мою силу. Дева еще не готова понять то, что может произойти в этом случае.
Гуннхильд облизала пересохшие губы.
— Ты можешь послать свою душу вдаль от тела? — прошептала она.
— Ты на самом деле так хочешь это увидеть? — все тем же веселым тоном спросил Вуокко.
Аймо помотал головой.
— Мой родственник говорит, как дурак, — заявил он. — Появляться среди Могучих, не имея даже оболочки из плоти, очень трудно и опасно.
— Ты должна помнить, что я уже говорил тебе то же самое, — сказал Вуокко Гуннхильд. — Ты выучишься чему-то подобному позже, но тебе потребуются годы работы, воздержания и страданий, да, страданий, прежде чем ты сможешь делать это не только очень поверхностно.
— Тогда научите меня тому, что сможете за оставшееся время. Умоляю вас. — Гуннхильд с трудом заставила свой язык произнести последние слова.
Голос Аймо стал теплее.
— Это может быть не так уж мало. У тебя есть врожденный дар для того, чтобы стать великой колдуньей. Как я хотел бы, чтобы ты осталась здесь подольше и смогла узнать все, что нужно.
Вуокко обернулся к девушке.
— Да, Гуннхильд, пожертвуй на это несколько лет! — вырвалось у него. — Я чувствую, сколько силы спит в тебе. Позволь мне пробудить ее!
Гуннхильд уже давно ожидала чего-то подобного, и все равно эти слова ошеломили ее, словно удар кулаком.
— Нет, нет… Я… Я не могу оставить мою семью, — пробормотала она первое, что пришло ей на ум.
— Разве это так? Стань моей женой, и я сделаю тебя владычицей Потустороннего мира.
— Что? — крикнул Аймо. — Ты предлагаешь Гуннхильд — Гуннхильд! — жить с тобой в жалкой хижине? — Он с видимым трудом заставил себя сдержаться. — Моим родственником овладел какой-то злой дух. Я понимаю, что тебе нужно, чего ты хочешь. Я могу дать тебе такую силу, с которой будут считаться короли этого мира, твое богатство будет неизмеримо!
Гуннхильд почувствовала, что в ней разгорается гнев. Слишком долго она притворялась скромницей.
— Тогда почему же вы живете вот так?
Сказав это, она сразу же испугалась своей дерзости. Хотя они, конечно, не осмелились бы поднять на нее руку, они могли отказаться учить ее дальше, и ей осталось бы только в тоске дожидаться прихода корабля. Или же наслать на нее какое-нибудь несчастье, когда они расстанутся.
И поэтому она очень обрадовалась, когда Аймо ответил уже более спокойным голосом:
— Мы принадлежим к племени, которое идет своими путями. И никогда не сможем обрести дом среди вашего народа. Но… выбери меня, и я дам тебе…
— …Даст тебе своих стариков родителей и кучу родственников, — перебил его Вуокко. — Будет лучше, если ты выберешь меня, Гуннхильд.
Волшебники впились друг в друга яростными взглядами.
— Нет, я построю для тебя большой дом и наполню его прекрасными вещами, — сказал Аймо.
— А со мной, — заявил Вуокко, — тебе никогда не придется работать, и в твоем подчинении будут полчища альвов.
Интересно, есть в их речах хоть что-нибудь, кроме хвастовства, думала Гуннхильд. Но она понимала, что бояться ей было нечего — пока еще нечего, — если она найдет верный выход из положения.
По ее воле из глаз выкатилось несколько слезинок. Она поморгала, словно желая стряхнуть слезы, улыбнулась и мягко, робко заговорила:
— Я преклоняюсь перед вами. Я восхищена. Вы оба настолько дороги мне… Но что подумает мой отец? Что он станет делать? О, давайте оставим все, как прежде: помогайте мне своей мудростью искать силу, ведите меня к откровению, которое поможет мне в жизни. В любом случае мы должны дождаться, пока приедет мой брат, и поговорить с ним. Ведь вы согласны, что должны?
Волшебники стояли молча. Огонь играл вспышками.
— Да, это, наверно, будет лучше всего, — нарушил долгое молчание Аймо.
— И не ссорьтесь, — умоляюще проговорила Гуннхильд. — Это разрывает мне сердце. Я не могу вынести того, что ваши родственные узы из-за меня оказываются под угрозой.
Последовала еще более продолжительная пауза.
— Мы должны вести себя, как надлежит достойным людям, таким, как мы, Аймо. Я никогда не хотел ничего иного.
— Как и я, — ответил второй колдун. — Я всегда считал, что мужчина должен взвешивать свои слова.
А Гуннхильд продолжала гнуть свое с той же настойчивостью, с какой гребец ведет лодку.
— И я… Я так не хочу плакать и вообще как-то проявлять свою слабость, находясь рядом с вами. Я надеюсь все время оставаться достойной вас. Но нельзя ли мне хоть немного побыть самой собой? Я потрясена, мне необходимо собраться с мыслями и… о… — Новая порция слез оросила ее ресницы.
— М-м-да… Мы могли бы пойти на охоту, — отозвался Вуокко. — Погода отличная.
— И свежего мяса у нас осталось совсем немного, — согласился Аймо.
— А ведь вы такие замечательные охотники, — льстиво пропела Гуннхильд.
Девушка ощущала, что внутри вся дрожит. Ее последние слова были чистой правдой. Даже когда небо было закрыто облаками и день этой черной зимы ничем не отличался от ночи, зрение этих людей не теряло остроты, а звезды светили для них, подобно солнцу. На лыжах они мчались по открытым снежным равнинам, не уступая ветру, и так же ловко, как ветер, пробирались по густому лесу. Они заранее знали, где окажется добыча, когда они доберутся до нее. Их стрелы никогда не знали промаха.
Да, они всего лишь люди и потому совершают ошибки, но все равно по сути своей они ужасны. И все же она должна была выяснить предел их силы.
А волшебники, приняв решение, быстро оделись, собрали свое снаряжение и отправились в путь. Сени в доме были высотой в три фута и длиной в десять, чтобы не выпускать тепло наружу. Гуннхильд почувствовала короткое дыхание холода и успела заметить сверкающую белизну. На протяжении одного или двух ударов сердца она жалела, что не пошла с мужчинами. Всякий раз, когда ей удавалось отойти чуть подальше, чем до отхожего места, она чувствовала себя освобожденной, а пронзительно холодный воздух покрывал поцелуями ее лицо.
Что ж, во всяком случае, она на некоторое время оказалась одна.
— Одна! — радостно воскликнула она во весь голос.
Избавившись на время от колдунов, она окинула взглядом стены. Нельзя сказать, чтобы там было много на что смотреть. Финны называли такие дома гаммы, они строились из дерна и имели тридцать футов в длину и вполовину меньше в ширину; углы были закруглены. В другом месте в таком доме помещалась бы целая семья, да еще и часть домашней скотины. Здесь же его построили для отрядов, спускавшихся к фьорду. Снаружи стены поднимались над землей только на пять футов, но внутри пол был сильно заглублен, чтобы в доме могли спокойно помещаться рослые норвежцы. На глиняной скамье лежали шкуры — здесь спали мужчины. Рядом стоял короб с их одеждами и второй — с колдовскими принадлежностями и снадобьями. Рядом вперемешку лежали и стояли деревянные ведра, миски, рога для питья, костяные ложки, кухонные принадлежности, три низких табурета.