— А как же дышать, если нет носа, — не понимал Верзила Билл.
— Тут и дышать не надо, — объяснял ему Гас. — Если вместо носа имеется большая дырка, то воздух свободно проникает прямо в башку.
— Да воздух для головы вовсе и не нужен, Гас, он нужен для легких.
— А как насчет глаз? — поинтересовался Верзила Билл.
— Да, кстати, а глаза были? — спросил Дон Шейн.
Один лишь его глубокий грудной голос всполошил всех не меньше, чем тревожное сообщение Длинноногого. Дон Шейн, худощавый парень с черной бородой, был самым молчаливым в отряде рейнджеров. Он прошел весь путь от Техаса до Мексики, вытерпел голод и холод и не сказал за все время и шести слов. Но мысль о безносом существе вынудила его заговорить, и он поинтересовался насчет глаз. В конце концов, команчи иногда отрезали носы своим женщинам. Да и самому Дону один цирюльник в Шривпорте как-то здорово полоснул опасной бритвой по носу и чуть было не откромсал изрядный кусок. Но тот цирюльник был в стельку пьян. И все же смотреть на безглазого человека гораздо труднее, чем на безносого, по крайней мере, по мнению Дона Шейна.
— Глаз я не видел, — рассказывал Длинноногий. — Но у него голова была замотана какой-то тряпкой. Под ней должны были быть глаза.
— Если и глаз вовсе нет, тогда дело совсем плохо, — промолвил Верзила Билл.
— Как тут ни крути, кругом все плохо, — подытожил Гас. — А с чего это вдруг скелету захотелось подержать свечу?
Ни у кого не нашлось ответа на этот вопрос. Калл сидел в углу — он не принимал участия в завязавшейся дискуссии. Он подумал, что Длинноногому, вероятно, все это показалось. Гас задал неплохой вопрос — какие у скелета могли быть причины, чтобы освещать им путь в тюремную камеру. Видимо, Длинноногий заснул в телеге и ему приснился сон, а когда шли по монастырскому двору, он еще не вполне пробудился, так что скелеты скорее возникли в его сне, а на самом деле были мексиканскими тюремными надзирателями. Да, верно, что мексиканские солдаты вроде чувствовали себя неуютно, когда вели их сюда, в тюрьму, но вполне могло быть, что они боялись одичавших собак. Эти собаки бегают сворами, они, как известно, более злые и свирепые убийцы, чем волки. Иногда они нападают на скот, даже на лошадей. Нужно учитывать, что рейнджеров заперли здесь до утра и пока не взойдет солнце, они не выяснят, что это за скелеты.
В комнате, куда их поместили, не было ни единого окошка. О восходе солнца они узнали по тоненькой полоске света под дверью.
Двери отворились, в проеме стоял майор Ларош в причудливой форме, той самой, которую он носил во время перехода из Лас-Паломаса. Кончики усов у него были, как всегда, подкручены, на боку висела новая сабля — с позолоченной рукояткой, в ножнах, украшенных позолоченными пластинками.
Через открытую дверь они увидели поставленные в ряд стулья и пятерых мужчин с полотенцами и бритвами в руках, стоящих позади стульев. Перед стульями были установлены низенькие столики с тазами.
— Доброе утро, месье, — проговорил майор. — Все вы выглядите довольно уставшими. Возможно, приятное бритье освежит вас. Нам хочется, чтобы на нашей маленькой церемонии вы присутствовали в лучшем виде.
Рейнджеры вышли во двор, щуря глаза на ярком солнечном свете. Ночью ветер стих, день выдался ясный, песок не лез в лицо. Длинноногий ступал осторожно. Он уже почти убедил себя, что скелет со свечой привиделся ему во сне. Когда он присел, чтобы вытрясти песок из сапог, то, должно быть, задремал и во сне увидел руку скелета.
— Думаю, бритье доставит нам удовольствие, — произнес он, но не успел закончить фразу, как появилась закутанная с ног до головы фигура и протянула ему сапоги, которые он оставил во дворе минувшей ночью.
На этот раз вся группа техасцев, и Матильда в их числе, разглядели, что увидел ночью во дворе Длинноногий. Держащая сапоги рука действительно представляла собой одни кости с небольшими кусочками плоти, висящими на одном или двух пальцах. Плоть, как и привиделось ему, почернела. Фигура быстро повернулась, голова ее была спрятана под плотным капюшоном, поэтому никто не заметил, есть ли на лице глаза и нос, но все видели костлявую ладонь и того оказалось достаточно, чтобы рейнджеры замерли на месте. Они огляделись вокруг и в разных местах обширного двора, под балконами, увидели другие фигуры, наглухо задрапированные в белые простыни или в черные покрывала.
Техасцы посмотрели на брадобреев, выстроившихся позади стульев, с полотенцами и опасными бритвами в руках. Те выглядели как нормальные люди, но от вида белых и черных фигур техасцам стало не по себе. Верзила Билл произвел беглый подсчет этих людей и насчитал двадцать шесть человек.
— Подходите, джентльмены, вы сразу почувствуете себя лучше, как только подстрижетесь и побреетесь, — пригласил майор Ларош.
— Полагаю, что ничего против бритья не имею, — заметил Длинноногий. — Меня больше беспокоят эти скелеты, один из которых только что принес мне сапоги.
Майор Ларош подкрутил усы. Впервые за все время он почему-то был оживленным и радостным.
— Да не скелеты это, месье Уэллейс, — ответил он. — Это прокаженные. Вы находитесь в монастыре Святого Лазаря, колонии для прокаженных.
— О Боже мой, — вздохнул Верзила Билл. — Вот это да! Однажды я видел прокаженного — это случилось в Новом Орлеане. Тот, кого я повстречал, не имел рук вообще.
— А как насчет глаз? — поинтересовался Гас. — Они видеть могут?
Майор Ларош уже отошел, предоставив Верзиле Биллу возможность самому прояснять вопросы, связанные с проказой.
— Думаю, он мог видеть, — продолжал Верзила Билл.
— Этот-то наверняка мог видеть, — решил Длинноногий. — Он же увидел мои сапоги и принес их сюда.
— А что если теперь в твои сапоги забралась проказа? — предположил Билл. — Наденешь их, а твои ноги начнут гнить и отвалятся.
Как раз в этот момент Длинноногий натягивал правый сапог. Услышав предостережение, он отшвырнул оба сапога в сторону.
— Я пока похожу босиком, — решил он. — Уж лучше пусть песчинки расцарапают мне ноги, чем я превращусь в чертов скелет.
Больше всех стоящие во дворе фигуры встревожили Гаса. Они казались ему таинственными привидениями.
— Билл, так как все же насчет прокаженных? — спросил он. — Они живые или уже мертвые?
— Тот, кого я видел, был вроде как посредине — ни живой и не мертвый, — рассказывал Верзила Билл. — Он ведь двигался, стало быть — жил. Но рук у него не было, значит, одна половина у него жила, а другая нет.
Майор Ларош в это время проводил осмотр своих солдат. Он нервно повернулся к техасцам и жестом приказал им поскорее подходить к брадобреям.
— Идите, вас побреют, — торопил он. — Судье, когда он приедет сюда, не понравится, если он увидит вас похожими на заросших косматых зверей.
— Майор, нам немного не по себе из-за этих прокаженных, — сказал ему Длинноногий. — Из нас только лишь Билл раньше видел одного такого.
— Прокаженные здесь лечатся, — объяснил майор. — Вреда они вам не причинят. Те из вас, кто останется здесь, вскоре привыкнут к ним.
— Надеюсь, я здесь не останусь и мне не придется жить среди людей без кожи на костях, — проговорил Гас.
Майор поглядел на него с удивлением.
— Остаться здесь или не остаться — зависит от фасолевых бобов, — произнес он и без дальнейших объяснений повернулся и зашагал прочь.
Калл внимательно изучал прокаженных. По ночам всякие разговоры о покойниках, бродящих по земле, внушали ужас, но днем стоящие в отдалении больные казались не такими уж и страшными. Какой-то из них, заметив, что Калл внимательно глядит на него, вжался поглубже в тень под балконом. Некоторые прокаженные казались неестественно короткими — вероятно, у них не было ног.
Половина техасцев уселась на стульях, чтобы побриться, другая половина стояла и смотрела. Тепло пригревало солнышко, да и брадобреи пользовались теплой водой. Хорошо! Калл, которого брили в числе первых, случайно глянул вверх, на крытую галерею, опоясывающую второй этаж здания монастыря, и увидел там несколько человек, задрапированных в белые покрывала, столпившихся вокруг маленькой фигурки: она была запеленута во все черное, но не наглухо, как фигуры в белом. Она завернулась в свободное покрывало и носила черные перчатки. Калл заметил, как руки в черных перчатках ухватились за поручень балюстрады, ограждающей галерею. Рука показалась Каллу маленькой — он решил, что это, должно быть, женщина.
Когда он уже вставал со стула, огромные ворота монастыря распахнулись и в них въехала большая, причудливо разукрашенная карета в сопровождении кавалеристов на вычищенных до блеска конях.
Майор Ларош кинулся к брадобреям и приказал им поскорее побрить вторую группу техасцев Матильде выдали таз с теплой водой, и она мыла в нем лицо и руки, пока брили мужчин.
В карете сидели толстый мужчина в элегантной форме, какой техасцы ранее не видели, и четыре женщины. Кавалеристы с саблями наголо встали по бокам кареты, а майор Ларош услужливо подбежал, чтобы помочь судье выйти.
Во двор вынесли несколько удобных кресел — в них уселись судья и сопровождающие его женщины, а солдаты раскрыли большие зонты и держали их над головами судьи и его дам, чтобы защитить их от ярких солнечных лучей.
Брадобреи, боязливо косясь на судью и торопясь поскорее закончить работу, побрили вторую группу техасцев. В результате спешки Длинноногий и Верзила Билли получили небольшие порезы. Но техасцы встревожились вовсе не из-за поспешного бритья, а из-за того, что началось после этой процедуры.
Церемония, о которой столько раз говорил майор Ларош, должна была вот-вот начаться. Толстый судья и четверо приехавших с ним женщин, разодетых в нарядные платья, явились, видимо, посмотреть на нее, но техасцы и понятия не имели, что это будет за церемония.
И все же Калл заметил, что десяток мексиканских солдат с мушкетами построились в шеренгу перед стеной, в одном из углов двора. Они стояли там на солнцепеке, сжимая мушкеты в руках. Около них находился священник в коричневом одеянии.
— Они собираются расстреливать нас, — встревожился Гас. — Это построилась расстрельная команда. Нам надо было бежать со всеми ребятами, когда те помчались через реку.
Длинноногий, взглянув на солдат у стены, пришел к такому же выводу.
— Если бы не кандалы у нас на ногах, мы могли бы перепрыгнуть через стену, может, тогда кому-то и удалось бы удрать, но все равно, думаю, через день-два нас поймали. Или же псы сожрали бы, — удрученно проговорил он.
— По мне, лучше бы скорее расстреляли, чем дать себя сожрать этой проклятой стае бездомных псов, — сказал Верзила Билл.
— Да бросьте вы, они не собираются никого расстреливать — нас обещали отправить в Мехико, — напомнил Гас. — Это, наверное, какое-то представление, устраиваемое для того толстого мексиканца.
Калл был настроен более скептически.
— Если они собирались устроить представление, то зачем священник и расстрельная команда? — засомневался он.
Когда побрили и подстригли последнего техасца, их всех построили в шеренгу позади столиков с тазами. Стулья, а также все столики, кроме одного, унесли.
Майор Ларош подошел к ним решительным шагом, неся в руках глиняный кувшин, который поставил на столик. Сверху тот был прикрыт тряпкой, которую он сразу не снял.
— Наконец-то мы подошли к открытию церемонии, — объявил майор. — Все вы обвиняетесь в попытке свергнуть законное правительство Нью-Мексико. По общепринятым законам войны все вы должны быть расстреляны. Но власти посчитали возможным отнестись к вам с милосердием.
— Что значит с милосердием? — спросил Длинноногий.
— А это значит, что расстреливают не всех, — пояснил майор. — Здесь вас десять, не считая женщины. Ее мы в расчет не берем. Но вы все десятеро — солдаты, а потому должны нести ответственность за свои деяния.
— Мы и так уже понесли ответственность, — перебил его Калл.
Они собираются расстрелять нас всех, решил он. Он не видел причин стоять просто так и выслушивать, как какой-то французский офицер произносит витиеватую речь на потеху толстому мексиканцу. Майор же выждал немного, а затем взглянул на него.
— Когда мы отправлялись из Техаса, нас насчитывалось почти двести человек, — продолжал Калл. — Теперь нас всего десяток. Одно это я считаю наказанием, но не знаю, как вы назовете.
— А мы назовем это военным везением, месье, — ответил майор Ларош. — Теперь объясню, как будет проводиться церемония. В этот кувшин я положил десяток фасолин. Пять из них белые, а пять — черные. Всем вам завяжут глаза, вы подойдете к сосуду и вытащите фасолину. Те пятеро, которые вытащат белые бобы, останутся жить. Вытащившие черные будут расстреляны. Тут находится, как видите, священник. И мы построили расстрельную команду. Итак, джентльмены, кто хотел бы первым подойти и вытащить свой жребий?
Наступило долгое молчание — Гас и Верзила Билл взглянули на Длинноногого Уэллейса, но тот смотрел на ближайшего солдата с мушкетом. Он вовсе не думал о белых и черных фасолинах, пока не думал. Он думал о том, что, может, стоит попытаться выхватить у солдата мушкет, выстрелить в майора или в толстого судью и постараться перемахнуть через каменную стену вместе с ребятами. С ножными кандалами, разумеется, черта с два справишься, но если несколько рейнджеров перелезут через стену вместе с парой мушкетов, то будет хоть какой-то шанс умереть в бою. Он мексиканцам никак не доверяет в этой затее с фасолинами. Может оказаться и так, что в кувшине лежат одни черные бобы; видимо, это просто хитрость такая — подать им надежду, в то время как шансов на спасение нет никаких.
Калл тоже не доверял затее с бобами, но он вовсе не намеревался стоять, словно последний трус, и ждать, когда кто-то начнет действовать; поэтому он шагнул вперед к столику, на котором помещался кувшин. Около него находился солдат с черной повязкой в руках.
— Ну вот и хорошо… есть первый доброволец, — обрадовался майор и посмотрел на солдата, держащего повязку. — Понадежнее завяжи ему глаза, — приказал он.
Кувшин с бобами прикрывала белая тряпка. Солдат подошел к Каллу сзади и наложил ему на глаза повязку, затем туго натянул ее и быстро завязал сзади узлом. Солдат хорошо знал свое дело — Калл ничего не видел, в повязке не было ни щелочки, даже свет не проникал сквозь нее.
Но майор Ларош не удовлетворился одной только повязкой. Он взял в руки кувшин с фасолинами, снял с него белую тряпку и обошел Калла кругом.
— Повязка может соскочить, — проговорил он. — Я буду держать кувшин сзади вас, как раз под вашей левой рукой. Когда соберетесь с духом, протяните руку и тащите свой жребий.
Калл коснулся рукой кувшина. Он не знал, что последует, но все же засунул руку в сосуд. Он подумал, что это какой-то трюк. Может, в кувшине сидят пауки или скорпионы, а может, и змейка. Длинноногий как-то говорил, что самые маленькие гремучие змеи часто бывают и самыми смертоносными. Может, расстрельную команду выставили просто так, ради инсценировки.
И тут он понял, что все его подозрения дурацкие. На дне кувшина оказалось несколько фасолин. Выбирать в таком случае не приходилось, поэтому он взял первую попавшуюся и вынул ее из кувшина. Солдат тут же принялся снимать с него повязку.
— Вы оказались храбрым, месье, и ваша храбрость вознаграждена, — объявил майор Ларош.
Калл посмотрел на ладонь и увидел на ней белую фасолину.
— Вы будете жить, — подтвердил майор Ларош. — Отойдите, пожалуйста, в сторонку. Теперь очередь за следующим добровольцем.
Вперед вышел Длинноногий Уэллейс. Удача Калла убедила его в том, что в коричневом кувшине и впрямь лежат разноцветные фасолины. Поэтому он отказался от намерения напасть на солдата, выхватить у него мушкет и попытаться убежать через стену. На протяжении многих лет в ситуациях, когда возникал вопрос о жизни или смерти, удача всегда сопутствовала ему. Калл вытащил белую фасолину; вполне возможно, что и он вытащит такую же. Нет никаких причин выбывать из игры.
Голова у Длинноногого была под стать его более известной примечательности — большой ноге. Повязка, которой солдат с легкостью обмотал голову Калла, для его головы оказалась маловата. Хоть солдат и пытался потуже натянуть ее, все равно ее не хватило, чтобы связать концы.
— Вам надо бы подстричь волосы, месье Уэллейс, — заметил майор. — Повязка никак не налезает на вас.
— Я просто зажмурю глаза, — предложил Длинноногий. — Все равно кувшин с фасолинами позади меня. Видеть позади себя я не могу.