В Охотске уже давно ожидают самолеты, наш был первым и единственным в этом году, посетившим Охотск.
В столовой нас угостили какой то необыкновенной колбасой из рыбы, а на ночь уложили на койки, и мы опять еще раз на короткое время окунулись в налаженную повседневную жизнь.
Вылет из Охотска задержался до полудня. Погода сначала мало благоприятная, и до полуострова Лисянского мы видели под тучами и в дымке только ближайшие горы, и даже Мареканский хребет, выходящий близко к морю, едва серел во мгле.
Из Охотска мне очень хотелось совершить полет внутрь страны, до верховьев Индигирки: этот маршрут связал бы побережье с нашими работами 1926–1930 гг. и разрешил бы ряд важнейших географических вопросов: вопрос о мифическом горном узле Суантар-хаята на стыке трех хребтов — Верхоянского, Станового и Колымского, и вообще вопрос о существовании этого последнего хребта, на месте которого я наметил ряд плоскогорий и поперечных хребтов.
Но время не позволяло боковых экскурсий даже для решения важнейших вопросов и надо было спешить на Чукотку. Мы решили, что на обратном пути, когда здесь будет еще тепло, мы сделаем полеты из Нагаева на Колыму и из Охотска на Индигирку.
Половину пути до Нагаева сделали мы на небольшой высоте, но зато были вознаграждены редким зоологическим зрелищем: на одном из мысов п-ва Лисянского мы увидели целое стадо рыжих сивучей, похожих на плюшевые игрушки, которые лежали на плоском огромном камне, и испугавшись самолета стали медленно сползать в воду - Невдалеке, на другом мысе того же полуострова, десяток оленей бежали (как им вероятно казалось) впереди самолета, желая спастись от него — но быстро остались позади. Северные олени в тундре даже с самолета мало заметны—их пестрая или серая шкура очень похожа на мох.
Дальше нам повезло, тучи остались позади, и мы быстро набрали высоту 1 500 м. Вдоль берега тянулся довольно высокий (1000 м) Приморский хребет, — а за ним серела долина Ковы, реки текущей вдоль моря, в продольной долине, представляющей ступень громадного сброса, окаймляющего Охотское море с севера.
Приморский хребет — передовая гряда — упирается в Та-уйскую губу разорванными полуостровами и далее скалистыми островами переходит через нее, чтобы снова возобновиться на востоке хребтами полуострова Кони. А в глубине, в этой впадине — широкая Тауйская губа, и в ней первоклассная гавань, бухта Нагаева.
С высоты, на которой мы летели, далеко на север видны были сияющие горные цепи—это конец громадного хребта Черского, открытого мною и Салищевым в 1926 г., который пересекает всю восточную Якутию и упирается в Охотское море.
Но на этой высоте становится здорово холодно. Ноги мерзнут нестерпимо—и нельзя больше геройствовать в обычных русских сапогах, особенно летчикам, сидящим почти неподвижно и нам с Петровым в передней летнабовской кабине, где двоим не повернуться, но где мне необходимо сидеть для непрерывных наблюдений, фотосъемки и руководства кораблем. Когда холодно, весь мир кажется холодным: и солнце — холодный блестящий шар, и море внизу — наверно почти застывающее, такое стеклянно-неподвижное. При спуске становится теплее, — и весь мир теплеет и оживает, появляются волны на море, загибаются на них гребешки, ветер шевелит кусты.
Тауйскую губу мы пересекаем еще на большой высоте, и идем прямо к бухте Нагаева.
Только поздно ночью кончилась эта скучная процедура. Мы перебрались на ночевку в город и с любопытством побродили по его улицам.
Нагаево[4] действительно город, с несколькими улицами, взбирающимися во все стороны на крутые горы. Ровного места здесь почти нет. Но по этим крутым улицам ползают трактора, тяжело гремят грузовики, вывозя с набережной бесконечные грузы—начиная с экскаваторов и кончая живыми курами для фермы. Два года назад здесь был только один дом — а сейчас в бухте постоянно стоит несколько больших пароходов, и в истинно-американских темпах выбрасываются тысячи и тысячи тонн на берег.
Нагаево теперь — головной пункт автомобильной дороги, которая проводится отсюда на Колыму, в Колымский золотоносный район.[5] Дорога пройдет в очень тяжелых условиях — через высокий хребет Гыдан, по вечной мерзлоте, и много надо сил и средств, чтобы создать ее. Но без нее не может быть разрешен вопрос об освоении и правильном снабжении верхней Колымы — района, имеющего громадное будущее по своим горным богатствам.
Самолет в Нагаеве
Автомобильная дорога уже начата и несколько десятков Километров были готовы во время нашего посещения. А за холмом, В долине речки Могодон, на просторной и свободной площади, построен другой городок Могодон, — современная Столица побережья (Нагаево — только портовый город).
В него из Нагаева ходят автобусы (пока еще грузовики со скамейками), и даже, как говорят, цивилизация зашла так далеко, что в этих автобусах надо остерегаться карманных воров.
7 ЧЕРЕЗ КАМЧАТКУ К БЕРИНГОВУ МОРЮ
Следующий день, 20 августа, нам предстояло совершить огромный перелет — пересечь Гижигинскую и Пенжинскую губы, перевалить через Камчатку и выйти к ее северовосточному концу — к бухте Корфа, — всего около тысячи километров.
Крутский с удвоенным вниманием осматривал моторы и так при этом перемазался, что пришлось мыть бензином куртку. Потом — сушить ее на фюзеляже, а потом, как всегда — ее снесло ветром от пропеллера. Так к длинному списку предметов, похищенных воздухом у Крутского, прибавился еще один.
Перелет сегодня начинается благоприятно — безоблачно, синее небо, волна небольшая, даже слишком мало ветра для отрыва с полной нагрузкой. Мы набираем высоту и идем на пересечение торчащего здесь к юго-востоку куска земли—полуостровов Кони и Пьягина. Это высокие скалистые массивы, вытянутые по той же линии, что и Приморский хребет; они слагают передовую гряду хребта Гыдан, частью разрушенную морем. Особенно красив первый из них, скалистый, падающий во все стороны утесами.
Мы повертываем на север, через Ямскую губу. Обширная долина, примыкающая к ней с юга, переполнена странными озерами, прямоугольной формы, с закругленными углами. Это недавно покинутая морем страна и озера образовались из лагун, расчлененных косами.
Позже в Анадырском крае мне удалось найти такие-же озера в глубине страны и правильный анализ их формы позволил выяснить происхождение больших озерных равнин.
От Ямской губы мы должны итти на северо-восток вдоль побережья; чтобы изучить морской склон хребта Гыдан — громадного хребта, составляющего водораздел Колымы и Охотского моря.
В 1930 г. мы видели его с запада, но восточный, морской склон остался неизвестным и на карте пришлось нанести его условно, по старым данным. Оказывается, он совсем не такой, как его изображали—и падает круто к морю: уже в 20 км от берега высятся цепи в 1 500 м высоты.
Мы с Салищевым работаем с лихорадочной поспешностью: на его обязанности лежит зарисовка рельефа и рек — маршрутно-глазомерная съемка, а на моей описание форм рельефа, геоморфологические наблюдения (выяснение зависимости форм рельефа от их происхождения) и фотосъемка.
Наш маршрут проложен на большом протяжении вдоль берега, и я знаю, что можно до самой Гижигинской губы научить хребет.
Но внезапно, вскоре после Ямской губы, Петров отворачивает самолет в море. Я спрашиваю с негодованием: „Почему вы не ведете самолет по прокладке?“ (в письменной форме, конечно—потому что на „Даше“ так ревут моторы, что даже крик не слышен; и негодование выражается только в жестах). — „Так ближе“. — „Предлагаю Вам вести по прокладке“. — „Я имею от вас задание вести самолет в бухту Корфа и веду кратчайшим путем“. — Объяснение кончено; некоторая неясность условий договора позволяет Петрову воспользоваться своим правом командира, и мне не остается больше ничего, как повернуться спиной к нему и постараться записать хоть что-нибудь о быстро убегающем в северную синь береге.
На нашем пути к Камчатке с севера выдвигается мрачный клин — Тайгонос. Он окутан низкими тучами, но южный конец его свободен. Это узкая стрела — с плоской поверхностью, покрытой тундрой, с крутыми обрывами скал, высовывающаяся к югу, а за ней на северо-востоке несколько красивых конических гор.
Дальше в Пенжинской губе чисто, сегодня нам везет. И море спокойно, только мелкие волны рябят просторную гладь. Сквозь воду виден косяк белух — крупных млекопитающих из китообразных. Это важная статья морского промысла. Белухи имеют вид громадных рыб, — до тонны каждая, — и действительно совершенно белые сверху. Они идут далеко одна от другой и напоминают мины Уайтхеда.
От Тайгоноса видна Камчатка — горная страна, перегораживающая горизонт. Но горная страна довольно однообразная, с бесчисленными острыми вершинами, с цепями, параллельными оси, Я напрасно ищу знаменитые вулканы, которые должны возвышаться над этими горами на 2 километра, они лежат слишком далеко к югу.
Теперь, предстоит серьезный этап перелета: надо пересечь Камчатку, — участок в 100 км без всяких посадочных площадок.
Мы идем сначала вдоль западного берега и поднимаемся до Паропольского дола, это давно известная в географической литературе громадная долина, которая начинается на западном берегу Камчатки и уходит куда то на северо-восток. Только исследования последних лет выяснили, что дол идет в виде узкой долины к бассейну Анадыря, но все еще неясно было — разрезает ли он Камчатку в самом узком месте, или центральный ее хребет продолжается без перерыва до материка. Нам предстояло через полчаса решить этот вопрос — и понятно, с какой жадностью и нетерпением мы глядели вперед. Я так тороплюсь с записями и фотосъемкой, что у меня ветер сносит светофильтр с камеры. На самолете стоит только зазеваться и высунуть над козырьком что либо неприкрепленное—мигом этот предмет улетает назад и с страшной силой ударяет о козырек кабины Салищева, или о хвостовое оперение. А если привстанешь—иногда от удара воздуха о тело завихрение в кабине делается таким сильным, что платки сами вылетают из карманов, а полы кожаного реглана задираются кверху.
Вот под нами Парапольский дол. Это возвышенная равнина, метров 100–150 над уровнем моря. По ней лениво текут реки, тянутся болота — и лишь приближаясь к морю речки начинают вгрызаться в дно, и прорезают узкие извилистые ущелья.
Пустынен и печален дол — нигде нет деревьев, только мелкий кустарник темнеет по речкам. И с нашей высоты не видно никаких живых существ. Но, как нам рассказывали позже, в это время по долу кочевали коряки, которые были чрезвычайно напуганы нашим перелетом и откочевали подальше.
На юге дол срезает, ряд цепей центрального хребта Камчатки — но самая центральная ось тянется все дальше на северо-восток.
Однако и в ней появился разрыв, и совершенно ровная поверхность дола плавно переходит на восточную сторону Камчатки. Задача решена: хребты Камчатки отделены от материка разрывом, правда небольшим — всего километроа в десять.
Дальше к северо-востоку возобновляются цепи с тем же направлением, и, постепенно нарастая, превращаются в мощный хребет, который громадной дугой идет вдоль морского берега к Анадырскому краю. Под нами—его начало, красноватые, голые, неприятные горы.
Но моторы жужжат равномерно и чувствуешь полную уверенность в самолете, в том, что не придется спешно выбирать место, где бы приткнуться машине. А приткнуться на этом пересечении негде—ни озер, ни больших рек. Разве только на болотистую тундру: как уверяют летчики, в таком случае только расползется по швам корпус, а все остальное, в том числе и люди, может сохраниться в целости. Один такой случай известен в истории самолетов Дорнье-Валь.
Но такие печальные мысли вряд ли часто приходят в голову экипажу—все заняты и незаметно проходит время. Вот и восточный берег, круглый залив Уала, Карагинский гористый остров — зубчатая масса (на нем питомники пушного зверя). Теперь — на северо-восток, вдоль берега. Впереди новые цепи, зубчатые, между плоскими долинами, уходящими, вопреки картам, почти параллельно берегу. Устье реки Вивник, в ней рыбалки, катера, а дальше громадные столбы дыма, на крутом склоне. Что это, еще новый вулкан? — Нет, только пожар, горят кусты и трава. Мы проходим над пожарищем, красные столбы поднимаются навстречу-
По берегу рыбалки; полоса пляжа под утесами узка, и одна из рыбалок приютилась в расщелине скал, у острого утеса. Сверху видны только крыши.
Длинная коса отделяет от бухты Корфа лагуну, и на ее берегу на косе — рыбалка, а на материке — поселок.
Это Тиличики, где нас должно ждать горючее (стоившее Мне, как и другие элементы нашего пути, бесконечного Количества усилий, грызни и телеграмм-молний). Лагуна спокойная, почти закрытая, превосходная для посадки, и после законного круга, самолет снижается. Приятно: ведь мы пробыли в воздухе 6 ч. 20 м. и изрядно намерзлись,
Тиличики районный центр: райисполком, кооператив и прочие организации, полагающиеся по чину. Кроме того — правление Оленсовхоза (сами олени рассеяны далеко по всему району) и „Пригородный совхоз“, который целиком, со всеми своим и огородами, помещается внутри „города“. Только совхозские коровы и крепкий породистый бычек бродят по густой траве побережья.
Тиличики довольно приятное место, которое мне очень понравилось. Но я не знал еще, что судьба сулит нам провести здесь поздней осенью целых две томительных недели. Сейчас нас занимало одно — сделать возможно быстрее последний перелет до Анадыря, Дальше до самого Анадыря баз горючего нет (счастье еще, что завезли в Тиличики) и если лететь вдоль берега, надо часов 8–9, т. к. здесь не меньше 1200–1300 км. Но если пересечь три полуострова, выдвигающихся в Берингово море, то можно сократить перелет до 6–7 ч. А так как мы сейчас берем горючего не более чем на 9 ч., то иначе нельзя и сделать: нужно, чтобы оставался навигационный запас часа на полтора, на случай встречного ветра или тумана.
Первый из этих полуостровов возвышается тотчас за бухтой Корфа, и по карте здесь низкие места, но в действительности это хребет до 1 300 м высоты с альпийскими формами — острая, скалистая гряда. Сразу после взлета надо набрать высоту и итти на неприятное пересечение.
Тиличики не имеют аэростанцни, далее к северу трасса изучена, но ее оборудование пока не начато. Мы пользуемся гостеприимством местных жителей, и после вкусного ужина сладко спим на оленьих шкурах — оленьих постелях, по техническому, очень меткому, северному наименованию-
Утром я бужу всех пораньше. Еще свежо, а в воздухе еще свежее. Сразу, после прощального круга над селением — прямо через полуостров Ровен. Под нами его дикие ущелья, пики, скалистые гребни. Только недавно ледники исчезли из этого хребта, и в полукруглых крутых карах еще лежат снега, на дне их — бугры морен, а ниже, в долинах — иссиня-зеленые ледниковые озерки.
Мы в Олюторском заливе, знаменитом своими туманами. Это обширный полукруг; в глубине темнеет устье реки Опуки, которая ошибочно на картах называлась Олюторкой, и в ее устье селение Олютопка. Тумана нет, но вся восточная часть залива покрыта низкими тучами, которые маленькими круглыми барашками выплывают навстречу нам. Чтобы пересечь полуостров Олюторского мыса надо итти над тучами. Из плотной белой массы их высовываются только самые высокие вершины — вся страна закрыта мягкой и упругой пеленой. Что нас встретит восточнее? Найдем ли мы чистую воду?