– Только не это… Пощадите!.. Я все вам скажу… Три месяца назад я находился в Канди[17], человек, назвавшийся Бизантеном… – Зефирина еле удержалась, чтобы не вскрикнуть. Значит, Бизантен, вернейший сообщник доньи Гермины, уцелел во время извержения Этны.
– …Пришел поговорить со мной в порт, сославшись на одного из моих венецианских друзей. Тем же вечером он назначил мне встречу. Я отправился туда. Меня приняла дама, лицо ее скрывала вуаль. Она дала мне тысячу золотых цехинов и обещала, что я получу столько же, если сейчас же отправлюсь на Мальту и… займусь вами. Я должен был представить ей доказательство, что вы мертвы… но, главное, она хотела…
– Этот медальон… – Зефирина показала золотой кулон, который всегда носила на груди.
– Да… Но, клянусь небом… я не знаю зачем… Она хорошо мне заплатила… и все… Клянусь, я ничего не имею против вас, синьора.
– Я убью его, – прорычал Ла Дусер.
– Отпусти этого человека! – приказала Зефирина.
– Но…
– Слушайся меня.
Ла Дусер убрал колено, позволив венецианцу подняться, схватил своей огромной ручищей его запястья и крепко связал их ремнем.
Зефирина присела на сундук и на несколько минут погрузилась в размышления.
– Если ты говоришь искренне, даю тебе честное слово, что тебя оставят в живых… Если нет, мой оруженосец придушит тебя, как крысу.
– Сударыня… – взмолился убийца.
– Отвечай просто и кратко. Ты знаешь имя этой дамы?
– Бизантен представил мне ее как синьору Триниту Орандо.
«Имя, под которым обычно путешествует донья Гермина!»
– Где ты должен был с ней встретиться, чтобы доложить об успехе своего предприятия?
– Я обещал вернуться в Канди в следующем месяце, если бы мне удалось сесть на корабль, после того, как… гм…
– Убил бы меня, – спокойно закончила Зефирина.
– Ну да… хм… Но вас хорошо охраняли рыцари и… я вместе с вами сел на «Святую Маргариту», но…
– Ты не ответил на мой вопрос. Теперь тебе нужно возвращаться в Канди?
– Нет, прошло два месяца, и я должен отправиться в Мадрид… Синьора Орландо будет там уже завтра.
Зефирина с трудом сдерживала дрожь. Она попыталась сохранить спокойный тон, когда задала следующий вопрос:
– Где?
– Что где, синьора?
– Где у тебя встреча с синьорой Орландо?
– Она сама должна оставить мне свои распоряжения у оружейника на площади Майор… Больше я ничего не знаю…
Человек казался искренним. Какой слабый след! В который раз волчица недосягаема. Зефирина откашлялась.
– А эта дама была одна в своем доме в Канди?
– Во всяком случае, я видел только ее, вернее, вместе с Бизантеном, могу поклясться в этом…
На какое-то мгновение Зефирина поддалась отчаянию, но затем вновь продолжила допрос.
– Я верю тебе, но попытайся вспомнить… Говорила ли она о ком-нибудь? Называла ли кого-нибудь, чье-то имя?
Мужчина наморщил лоб, затем прошептал:
– Нет, ничего не помню, кроме того, что какой-то младенец где-то рядом орал во все горло, а госпожа Орландо крикнула: «Каролюс, утихомирь же Рикардо, у нас деловой разговор…»
Видимо, бледность Зефирины испугала венецианца, потому что он пробормотал:
– Это вы и хотели услышать, синьора?
Зефирине удалось овладеть собой, и она проговорила:
– В конце концов, ты просто хочешь получить свою тысячу цехинов… Если я дам их тебе, ты поступишь ко мне на службу?
– Это не очень-то правильно… Договор есть договор… Теперь вы, наверное, захотите, чтобы я свернул шею этой Орландо. Честно говоря, это мне не слишком-то по нутру… Все-таки и у нас есть свое достоинство.
– Он еще говорит о достоинстве, этот головорез. Я убью его! – воскликнул Ла Дусер.
– Успокойся. Слушай внимательно, венецианец, эта женщина похитила моего ребенка, моего сына Луиджи… итальянца, как и ты.
Венецианец перекрестился.
– О, мадонна, я этого не знал, синьора… Украсть ребенка у матери, это… это очень плохо.
Видимо, у бандита были абсолютно четкие представления, что является христианским поступком, а что нет.
– Подожди!
Зефирина наклонилась и вынула из потайного кармашка на юбке, пришитого Плюш, кошелек.
– Вот пятьсот реалов. Обещаю тебе столько же, когда найдется мой сын, если нам поможешь.
Она положила кошелек на сундук.
– За такую цену, Principessa[18], я его и в аду сыщу, твоего сынишку! – заявил венецианец, с вожделением покосившись на золото.
– Освободи его, Ла Дусер. Этой ночью ты будешь спать в сарае. А завтра мы вместе отправимся в путь.
– Разрази меня гром! Тысяча чертей! Вы не в своем уме, мамзель Зефи! А если он смажет пятки салом, этот недоделанный рогоносец.
Ла Дусер кипел от бешенства.
– Я его лучше в пруд закину! Понятно тебе!
Ударом кулака великан уложил венецианца на землю.
– Я дала слово. Слушайся меня, Ла Дусер.
Гигант пропустил это мимо ушей, он прошептал:
– Нужно его прирезать, мамзель Зефи… Я сделаю это за гумном, ни одна живая душа ни сном ни духом…
Валяясь в пыли, венецианец с вполне понятным беспокойством прислушивался к этому разговору. Ла Дусер пнул пленника ногой в бок.
– Теперь ты будешь отвечать за венецианца, Ла Дусер. Если с ним что-нибудь случится, я тебе никогда не прощу.
Молодая женщина отвела оруженосца в сторону, чтобы итальянец не смог их услышать.
– Разве ты не понимаешь, что он – единственная нить, связывающая нас с Луиджи? Он стал мне почти симпатичен, после того как рассказал, что мой ребенок жив… Прошу тебя, Ла Дусер, помоги мне!
– Гром и молния! Теперь, когда нам все известно… можно и того… чик-чирик.
– Развяжи его, – приказала Зефирина.
Со слезами на глазах бедный гигант повиновался хозяйке.
– Semon! Sardine![19] – казалось, Гро Леон был недоволен так же, как и оруженосец.
– Вот золото, венецианец, теперь ты можешь убежать, предать меня или остаться с нами, чтобы получить остальное, – произнесла Зефирина.
Растерев затекшие запястья и спрятав кошелек, мужчина бросил не слишком приветливый взгляд на Ла Дусера, затем, прижав руку к сердцу, поклонился:
– Меня зовут Тициано, синьора… всеми святыми клянусь, теперь, когда познакомился с вами, сожалею, что обещал пришить вас. Слово Тициано, вы мне нравитесь, вы храбрая дамочка… И вы спасли мне жизнь! Мадонной клянусь, я выручу вашего мальчонку… Тогда мы будем квиты… По рукам, principessa!
Под укоризненными взглядами великана-оруженосца и галки Зефирина пожала венецианцу Тициано руку, украшенную большой бородавкой.
ГЛАВА VI
НРАВЫ И ОБЫЧАИ
Против всех ожиданий, на следующее утро венецианец появился у дома в момент отъезда.
Зефирина представила его своим людям, а те, предупрежденные Ла Дусером и Гро Леоном, бросали на него красноречивые взгляды. Когда Тициано хотел помочь мадемуазель Плюш забраться в портшез, достойная Артемиза закричала:
– Убери лапы, висельник проклятый!
В последующие дни венецианца, который молчал, словно воды в рот набрал, постепенно приняли, или, по крайней мере, стали терпеть в маленьком отряде.
Пикколо и Эмилия были с ним почти любезны. Только Ла Дусер и Гро Леон держались неприступно. Они неустанно следили за всеми поступками и словами Тициано, а галка без конца кружила у него над головой.
Одно только утешало исполина. Ослушавшись Зефирину, он все-таки предупредил великого магистра. Вилье обещал дать подкрепление рыцарю Фолькеру, который неотступно следовал за ними.
Таким образом, день за днем рыцари из ордена и княгиня Фарнелло двигались по Испании на расстоянии лье друг от друга.
Дорога, местами немощеная и ухабистая, вела через Утиел, Кастильо де Гарсимуньос, Алкасар де Сан Хуа прямо в Гвадалахару…
Одно обстоятельство очень удивило Ла Дусера: в Испании все говорили по-испански!
– Рогоносцы недоделанные! Не могут, как порядочные люди, болтать по-французски! – ворчал великан.
Второе наблюдение, проезжая мимо маленьких городков, сделала Плюш:
– Фижмы здесь носят пышнее, чем в Италии, сударыня… Вам нужно сменить гардероб…
В Сицилии Зефирина потеряла все: те несколько платьев, что у нее были, она приобрела на Мальте, где и не слышали о последних веяниях моды.
Словно провинциалка, ослепленная роскошью, молодая женщина из окна портшеза или со спины мула, если ехала верхом, смотрела на дам высшего общества, прогуливавшихся возле церкви, всегда в сопровождении лакея или дуэньи.
Скрывая лица мантильей, прекрасные испанки с гордостью демонстрировали свои «гуардаинфанте», гигантские фижмы, на внутренних негнущихся обручах, благодаря которым топорщились, начиная с талии, все нижние юбки и платье, придавая одежде форму колокола.
Глядя на них, Зефирина чувствовала себя неуютно. Но у нее не оставалось времени грустить по этому поводу, ибо она была занята материальной стороной путешествия.
Десять тысяч цехинов таяли на глазах.
По вечерам Зефирина должна была удостовериться, купили ли Ла Дусер и Пикколо кур и жаркое у крестьян или куропаток и кроликов у охотников. На это уходило несколько реалов.
В противоположность гостеприимным французам, у которых пища имелась в изобилии, на испанских постоялых дворах было лишь то, что привозил с собой сам путешественник.
На остановках Зефирине удавалось раздобыть для себя и своих женщин кровать, а для мужчин – охапку соломы в общих комнатах. Один Ла Дусер спал, завернувшись в одеяло, на пороге комнаты Зефирины.
Но и в комнатах, и в конюшне кишели блохи, с которыми соперничали только клопы. Наутро все начинали беспрерывно чесаться. Зефирина, узнав, что здесь продается все, даже то, чего не существует, сделала еще одно открытие: вентерос[20] были большими мошенниками, чем разбойники с большой дороги. На каждой остановке Зефирина и ее люди «теряли» один сундук из багажа. Если так продолжалось бы дальше, они приехали бы в Мадрид с пустыми руками.
Ла Дусер решил следить за багажом, чтобы поймать вора, но испанцы оказались ловчее его.
Прекратить кражи удалось только Тициано, вступившему с вентерос в переговоры.
– Чтобы не случалось больше «пропаж», синьора, нужно платить на чай пять реалов сверху!
Зефирина так и поступила, и кражи прекратились, словно по волшебству.
С этого дня Ла Дусер стал вести себя почти вежливо по отношению к венецианцу.
Зефирину удивлял гордый и обидчивый характер жителей этой страны. Хотя все испанцы были чрезвычайно любезны, у молодой женщины сложилось впечатление, что все они, от мала до велика, презирают остальной мир.
Горожане и крестьяне, с которыми доводилось общаться Зефирине, казалось, с трудом верят, что в мире существуют, кроме Испании, другие земли и другие короли.
Чем дальше Зефирина продвигалась по стране, тем сильнее ее мучило нетерпение. Ей хотелось подстегнуть мулов и помчаться к цели во весь опор.
Однажды утром ее постигло огромное разочарование.
– Эта венецианская задница исчезла!
Сообщая новость, Ла Дусер с упреком смотрел на Зефирину. Она поверила в клятвы Тициано, надеялась, что ее снисходительность не будет иметь слишком тяжелых последствий. Чтобы Ла Дусер не слишком торжествовал, она заявила:
– Этого я и желала.
Ла Дусер удалился, бормоча что-то невразумительное.
Кроме беспокойства, которое испытывала Молодая женщина при мысли о том, что Тициано может поставить в известность донью Гермину о ее намерениях, Зефирина вспомнила об отданном ему золоте. Она оплакивала свою тысячу реалов, как настоящий скупец, и думала, не лучше ли было послушать Ла Дусера и позволить прикончить венецианца.
Она как раз размышляла об этом, когда на девятнадцатый день пути, гораздо более утомительного, чем путешествие на корабле, перед маленьким отрядом показались стены Гвадалахары.
Зефирина заметила крест, возвышавшийся на высокой башне Аламбры.
Гро Леон вспорхнул к воронам, которые кружились в голубом небе. На постоялый двор опустилась ночь, когда Вилье де Лиль-Адан через рыцаря Фолькера передал Зефирине записку:
«Сегодня, когда пробьет полночь, у южной потайной двери дворца де Л'Инфантадо».
ГЛАВА VII
СЕСТРА И ПРИНЦЕССА
Гвадалахара, как было известно Зефирине, служила в свое время оплотом римлян; затем завоеватели – мусульмане – прозвали ее «Каменная река», откуда и произошло испанское название.
Город, за который в течение всего XII века сражались христиане и арабы, был взят Альваром Фаньесом, боевым соратником Сида, но через некоторое время вновь отбит маврами. Добившись, наконец, в 1441 году статуса свободного города, Гвадалахара стала частью владений могущественной семьи Мендоса, герцогов де Л'Инфантадо и испанских грандов, она стала их главной резиденцией.
В пол-двенадцатого Зефирина в надвинутом на глаза капюшоне, в сопровождении Пикколо, поднималась к дворцу, совершенно не представляя, что ее ожидает.
Подозрительный Гро Леон летал вокруг своей хозяйки. Ла Дусера она предпочла оставить, чтобы тот охранял Коризанду, ибо опасность грозила отовсюду, в том числе и со стороны венецианца.
Ночь выдалась прохладная. Ожидая возле стены, Зефирина пожалела, что не надела под накидку шаль. С двенадцатым ударом, скрытая в небольшой стене низенькая дверь приоткрылась.
Человек с фонарем сделал знак молодой женщине и ее оруженосцу следовать за ним. Гро Леон, в свою очередь, хотел залететь вовнутрь. Мужчина захлопнул дверь перед самым его клювом. Обиженный Гро Леон поднялся над стенами и увидел, как его хозяйка пересекает двор, окруженный галереей, и входит в другую потайную дверь, ведущую во дворец.
Человек с фонарем молча поднимался по винтовой каменной лестнице впереди Зефирины и Пикколо. Дворец, казалось, никто не охранял, если только этот человек не выбрал дорогу, известную ему одному.
– Мы идем к великому магистру? – прошептала Зефирина.
Продолжая подниматься, человек приложил палец к губам.
Оказавшись наверху, он тихонько постучал в дверь. Ему открыл лакей без ливреи. Мужчина прошептал ему на ухо несколько слов. Лакей сделал знак пройти в коридор, который охранял.
Человек с фонарем продолжил путь. Миновав коридор, он открыл следующую дверь, ведущую в пустую приемную.
– Останьтесь здесь, – прошептал он Пикколо.
Оруженосец сделал протестующее движение. Зефирина успокоила его жестом.
Человек с фонарем приподнял ковер, отделяющий приемную от молельни.
– Никуда не уходите, сударыня… мы пришли… – сказал он на очень хорошем французском.
Зефирина хотела что-то спросить, но проводник уже исчез.
Зефирину начали раздражать все эти тайны. Она подождала несколько мгновений, которые показались ей вечностью. Терпение никогда не входило в число ее добродетелей. Она стала нервно постукивать ногой.
Молодая женщина уже собиралась вернуться к Пикколо, когда женская рука приподняла ковер, и в комнату вошла одетая во все белое дама.
Зефирина мгновенно узнала ее.
– Ваше королевское высочество!
Зефирина склонилась в глубоком реверансе. Она хотела поцеловать край белого платья, но принцесса удержала ее.
– Встаньте, дорогая Зефирина…
Маргарита Ангулемская нежно заключила ее в свои объятия. Поцеловав Зефирину в лоб, принцесса повлекла ее к скамье. Молодая женщина хотела остаться на ногах, но Маргарита заставила ее сесть рядом.
– В подобной ситуации не до церемоний. Разве мы могли подумать всего пять лет назад в Блуа, что встретимся вот так, дорогая Зефирина. Я все знаю, Вилье де Лиль-Адан поведал мне о ваших несчастьях… и я хочу помочь вам.
– Сударыня… – прошептала Зефирина, – признательность моя…
– Не будем меняться ролями, ведь это наша признательность – моя и моей матери – навсегда принадлежит вам. Нам известно, как бесстрашно вы вели себя в Пиццигетоне и в Риме, пытаясь освободить короля[21]. Мы бесконечно вам благодарны. После Павии мы поняли, кто нам предан по-настоящему… Итак, что я могу сделать для вас? – просто спросила Маргарита.