— Разве что в огонь и в воду, а больше, по-моему, ни на что не пригодны. Коров у нас нет, чтоб им хвосты крутить…
— Мы и стрелять умеем! Вот спросите у моего дядьки Михайла, как я из двуствольного…
— О, ложкой из миски стреляли бы хорошо! — шутил солдат.
— Не смейтесь, товарищ красноармеец, — сказал Мишка. — Мы знаем, что вояки из нас плохие, но что же нам делать? Не бросите же вы нас фашистам!
Солдат перестал смеяться. Помрачнел, задумался. Он понимал переживания этих малышей и не шутил больше.
— Воевать вам еще рано: мало каши ели. Но в тыл… по-моему, вас можно отвезти… — И, как бы оправдываясь перед мальчиками, добавил — Но я тут младший чин, от меня это не зависит. Разве вот что… Поведу вас к старшему лейтенанту. Как он скажет, так и будет.
Дорогой он, как старый и добрый учитель, наставлял:
— Вы ему только по всей форме, чтобы без слез, значит, и прочего. Так, мол, и так, товарищ старший лейтенант, не хотим пропадать от фашиста проклятого! Он поймет. А главное — не плакать.
— Да мы…
— Тсс…
Мальчики увидели старшего лейтенанта. Он сидел под вербой на пне, а к нему подбегали бойцы, командиры и, козыряя, докладывали о чем-то. Ребята растерянно остановились неподалеку. Даже смелый и говорливый Тимка не знал, что теперь делать.
Ребят выручил солдат. Выбрав момент, когда возле командира никого не было, он отрапортовал:
— Добровольцы тут объявились, товарищ старший лейтенант.
Старший лейтенант повернул в их сторону утомленное лицо, удивленно посмотрел сухими, воспаленными глазами. От этого взгляда у мальчиков сильнее забились сердца. Старший лейтенант спросил:
— Опять добровольцы?
— Опять, товарищ лейтенант! — выпалил Тимка.
— Уже втроем? Был один, а теперь уже трое?
— Нет, эти сами по себе! — послышался звонкий голос со стороны кустов, и оттуда вышел мальчик небольшого роста.
— А, бригадир! — радостным возгласом встретил его старший лейтенант. На усталом лице командира заиграла улыбка, глаза стали теплыми и веселыми. — Ты, вижу, скоро приведешь в часть всю свою бригаду.
Мальчик вступил с командиром в деловой разговор. Это был Василий Иванович, пятнадцатилетний паренек, которому, правда, все давали с первого взгляда не больше двенадцати лет. Василек словно докладывал старшему лейтенанту:
— Ребята они хорошие, товарищ командир. И Мишка, и Тимка, и Савва были в прошлом году премированы за сбор колосков на поле. А в этом году, сами знаете, не собирали. Но они возили зерно на станцию, работали по-военному. Возьмите и их, товарищ командир, эти не подведут!
Мальчики росли в собственных глазах. Они были уверены: если уж за них просит бригадир, отказать им никто не посмеет. Командир улыбнулся:
— Да что ж я буду делать с твоей бригадой? Сам хорошо знаешь, что колосков мы не собираем. Тут головы люди кладут…
— Мы не боимся, товарищ командир! — заявил Тимка, пристально вглядываясь в лицо старшего лейтенанта.
Но тот, казалось, не услышал его слов.
— Нелегок труд солдата. Не под силу он вам, ребятки.
— Мы будем работать! Давайте какие угодно задания, — сказал Мишка, не поняв слов командира.
Старший лейтенант хотел еще что-то сказать, но вдруг словно застыл, к чему-то прислушиваясь. Насторожились и мальчики. Лицо старшего лейтенанта снова посуровело, исчезли следы оживления, навеянного разговором с ребятами. Он резко повернул голову в сторону колонны:
— В укрытие! По щелям!
Ничего не понимая, мальчики смотрели, как расползалась во все стороны колонна, как масса людей и обозов таяла на глазах. Командир строгим взором следил за тем, что делалось вокруг, совсем, казалось, забыв о ребятах. Они стояли и удивленно посматривали на него, как будто всю эту суматоху он поднял только для того, чтобы воочию показать им, как тяжел труд солдата.
Они поняли все, когда командир повернулся к ним. Глаза его вспыхнули гневом, и он набросился на оторопевших мальчиков так, словно они были тут во всем виноваты:
— Что вы здесь торчите? Ну-ка, марш в щели! Сейчас узнаете, что такое война. Вояки!
В этот миг донесся приглушенный рев многих моторов. С запада, поблескивая на солнце металлическими крыльями, летела стая самолетов.
Мальчики бросились к глубоким извилистым траншеям, только теперь поняв, зачем их копали.
Им вдогонку летели слова командира:
— Втискивайтесь в землю, ребята, в землю! Она одна теперь…
Что сказал он потом, они уже не слышали…
С ясного неба
Начиналась жара. Солнце стояло высоко, туман рассеялся, в небе не было ни единого облачка. В такие дни даже птицы с утра прятались в лесной чаще, ожидал вечерней прохлады.
Но стальные стервятники не боялись жары. Целой стаей они налетели на переправу через полувысохшую речку, на небольшое украинское село.
Сделав круг над селом, вражеские самолеты пошли один за другим к мосту.
Ведущий, увеличивая скорость, ястребом ринулся вниз. Казалось, он потерял управление и теперь стремглав падал на землю. Еще мгновение — и от него останутся клубы дыма и груда обломков… Но вместо этого от черного туловища самолета оторвались бомбы. Они словно растворились в воздухе. Самолет выходил из пике, набирая высоту. За ним уже заходил на цель другой.
Земля дрожала и стонала от взрывов. Над рекой поднялись столбы дыма, глины и песка.
Поверхность речки покрылась серебряными пятнами убитой и оглушенной рыбы, мост закрыла черная завеса дыма и пыли, а обнаглевшие стервятники шныряли над землей, ревя моторами, со свистом разрывая воздух. Они распоясались потому, что на этой небольшой переправе не было зенитной артиллерии: она была сосредоточена где-то на Днепре, куда фашисты летали не очень охотно.
Разгрузившись на переправе, самолеты теперь низко носились над селом, густо поливая землю пулеметным огнем. Запылали и хаты. Черные столбы дыма потянулись к небу. Гром стих, но буря росла, бушевала. Туча над рекой медленно таяла, а над селом, наоборот, росла, разбухала.
Высушенные горячим летним солнцем солома и дерево вспыхивали, как порох; факелами пылали строения. Догорали одни, занимались другие. Все вокруг трещало и ревело. Люди даже не пытались гасить страшный пожар. Они поспешно бежали из села, испуганно оглядываясь на бушующее пламя. Прижимаясь к земле, гитлеровские самолеты торопливо уходили на запад.
Наши «добровольцы» долго не могли прийти в себя. Неподалеку от их блиндажа одна возле другой разорвались две тяжелые бомбы. Мальчиков забросало землей, оглушило взрывом. Вернул их к сознанию голос знакомого солдата.
— Ну, орлы, живы? Убитых, раненых нет? — пробасил он над головами мальчиков. — Вылезайте! Война окончилась.
Мальчики подняли головы. Они удивленно смотрели на солдата, словно не узнавая его: он был весь в пыли, только белки глаз и зубы блестели на грязном, потном лице.
Ребята вылезли из окопа. Они посмотрели вокруг и разом ахнули: там, где прежде росли вербы и густой орешник, лежали стволы разбитых деревьев, земля зияла глубокими ранами. Над селом стоял густой, застилающий небо дым. Было сумеречно, как во время солнечного затмения.
Когда ребята лежали в окопе, у них была только одна мысль: никто не останется в живых, весь мир гибнет. Хотелось только одного: чтобы все быстрее кончилось. Теперь они увидели, что вышли живыми из этого ада, что вокруг них уже зашевелились люди. В ушах у каждого стоял неумолчный звон. Казалось, в воздухе висят сотни самолетов и беспрерывно жужжат, как назойливые шершни.
Под уцелевшей вербой ребята увидели командира. Он как будто и не прятался никуда. К нему подбегали бойцы и командиры. Рядом стоял Василек. Мальчики хорошо помнили, как он вместе с ними прыгал в щель, но они даже не заметили, как он очутился раньше них здесь, наверху.
Знакомый ребятам солдат с товарищем нес из окопа тяжело раненого бойца. Когда мальчики увидели разорванное осколками снаряда тело, ноги у них ослабели, в лицах не осталось ни кровинки. Тимка не выдержал и сморщился.
— На войне не плачут! — услышали мальчики. К ним подходил старший лейтенант. — А еще воевать собрались! — пристыдил он их.
— Мы… ничего, — оправдывался Мишка.
— Это от дыма, — пробормотал сконфуженный Тимка. Он грязным кулачком растер на щеках слезы, отчего сразу стал похож на замазулю из детского букваря.
Командир улыбнулся. Он хотел еще что-то сказать, но к нему подбежал солдат и доложил, что за мостом осталось одно орудие, а лошади во время бомбардировки разбежались.
— Возьмите бойцов. Орудие немедленно переправить!
— Есть! — козырнул боец. — Как прикажете быть с лошадьми?
— Надо найти. — Командир повернулся к Васильку. — Ну, бригадир, выручай! Лошади у тебя есть?
— Всех отправили еще позавчера, — виновато потупил глаза в землю бригадир.
— Эх ты, начальник! — укорил его старший лейтенант.
Василек ожил. Его черные, как переспелые вишни, глаза вспыхнули радостью:
— Лошади сейчас будут, товарищ командир!
— Будут, говоришь? — недоверчиво переспросил командир. — Ну-ну, давай! Где ты их возьмешь?
— Мы сейчас… Под землей найдем ваших лошадей! Они далеко забежать не могли, а мы тут знаем каждый куст… Правда, ребята, найдем? — обратился он к друзьям.
— Живо найдем! — хором заявили те.
Мальчики двинулись на поиски.
— Только мигом! — приказал командир.
— Есть мигом! — выкрикнул уже на ходу Тимка и даже поднес руку к запыленной фуражке.
Командир слабо улыбнулся и невольно потянулся рукой к козырьку…
Как ни свирепствовали гитлеровские летчики, сколько бомб ни было сброшено, а мост остался цел и невредим. Только во многих местах он был так выщерблен осколками, словно по нему протащили большую борону с железными зубцами. Мальчики побежали через мост, весело улыбаясь бойцам, с большим напряжением выкатывавшим на этот берег тяжелое орудие.
«Прощай, Савва!»
Было уже за полдень. Мальчики утомились, а дело не шло на лад. Отойдя от моста довольно далеко, они минутку постояли, печально глядя на село: там горели родные жилища, может быть погибли матери, братья и сестры… Сердца ребят сжимались от горя, слезы навертывались на глаза. Ничего не поделаешь — война! Сегодня они встретились с нею лицом к лицу. Теперь они бойцы, и командир дал им важный приказ. Но все складывалось против них. Лошади маячили перед ними, как привидения: манили к себе, но в руки не давались.
Василек заметил их, как только отошел от села. Через полчаса цель была совсем близка. Сердца мальчиков радостно стучали; еще минута — и кони будут пойманы…
— Эх, что-то скажет командир! — уже мечтал вслух Тимка, забыв обо всем. — «Молодцы, — скажет, — ребята! Садитесь на тачанку или становитесь к орудию». А ты знаешь, Савва, как нужно ответить командиру?
Савва, видимо, не разделял Тимкиных восторгов и хмуро ответил:
— Лишь бы ты знал.
— А вот и знаю! «Служу трудовому народу!» — вот как нужно говорить.
— Ну и хорошо. Ты вот лучше заходи сбоку. Видишь, тот черт с лысиной испугался и волком смотрит.
Здоровенный, откормленный конь с лоснящейся шерстью на спине и большой белой лысиной на лбу, глухо храпя, косил зеленым глазом на незнакомых людей. Он повернул к ним голову и застыл, как изваяние. Василек совсем уж было приблизился к нему, но конь вдруг так ударил копытом, что земля с головы до ног осыпала Василька. Другой, гнедой конь тоже сорвался с места, и через мгновение розовые мечты Тимки растаяли, как дым.
Лошади бежали лугом по направлению к Соколиному бору. Увлеченные погоней, ребята забыли обо всем. Солнце уже уходило на запад, они сильно устали, а лошади и не собирались даваться им в руки.
Разумеется, о том, чтобы вернуться без лошадей, никто не смел и заикнуться. Савва подумал и сказал:
— Лошади — умные животные. Думаете, хорошая лошадь пойдет к незнакомому? Отец говорил, что военный конь только своего хозяина знает.
— И в цирке так… только хозяина, — вмешался Тимка. — Дядя Михайла…
— Да подожди ты со своим цирком! — осадил его Василек и обратился к Савве. — Ну, что там о военных лошадях? Давай!
— Военный конь не пойдет к тому, кто за ним не смотрит. Тут нужна какая-нибудь хитрость. Если бы была торба с овсом или кусочек хлеба — они это любят. Отец говорил, что у него конь был такой лакомка: сам из батькиного кармана хлеб доставал.
— Торбу можно сделать из рубашки, — вслух подумал Мишка.
Мысль понравилась, но где взять хлеба?
Перебрали все другие способы, и Василек нашел выход:
— Савва, сейчас же беги в село! Достань там веревку, хлеба и бегом назад. Не забудь сказать командиру, что коней нашли и скоро приведем.
Савва пустился во всю прыть.
— Ногами, ногами! — крикнул вслед ему Тимка.
Василек, Мишка и Тимка не спеша двинулись за лошадьми — пусть привыкают! — но совсем близко решили не подходить, чтобы не пугать.
Время тянулось необычайно медленно. Лошади спокойно переходили с места на место, пощипывая молодую травку. Мальчики лениво перебрасывались словами, думая каждый о своем. Они вспомнили, что с утра ничего еще не ели, и начали собирать молодые листья щавеля, жадно высасывая кислую, терпкую влагу. Вдруг Мишка указал рукой и воскликнул:
— Гляньте, гляньте! Что это с ним?
Ребята обернулись. С лысым творилось что-то неладное: он топтался на месте, как подстреленный, конвульсивно выбрасывая вперед одну ногу; другая была поднята почти на уровень головы.
— Запутался! Ногой заступил!.. — первый догадался Тимка.
Действительно, лысый передней ногой случайно попал в опустившиеся к земле короткие поводья и теперь бился, как зверь в капкане.
Через несколько минут лысый был в руках у Василька. Немного погодя и гнедой покорно шел под Мишкой. На гнедом, позади Мишки, пристроился и Тимка.
Утомленные, но счастливые, гордые собой, мальчики спешили к командиру.
…А Савва тем временем подходил к переправе. Он очень утомился. Ведь у него тоже с утра ничего во рту не было. Пережитая бомбардировка, неудачная охота за лошадьми заглушили голод. Только теперь, оставшись один, Савва почувствовал сосущую боль под ложечкой. Но все же, обливаясь потом и пошатываясь, он бежал не останавливаясь.
Как-то забылось все, что произошло сегодня. Казалось, все было обычным и не было войны. Вот он придет домой. Маленькая сестренка Верочка спросит о рыбе. А мать будет укорять за то, что он бродит не евши неведомо где. И дальше все пойдет по-старому, как всегда…
При мысли о матери и сестренке болезненно сжалось сердце. В сознании Саввы снова возникло сегодняшнее утро: сонная сестренка, мать с прижатыми к груди руками. «Не уходи из дому, не время!» уговаривала она Савву, когда он собирался…
Савва вышел из кустарника, и перед глазами встало село. Еще дымилось пожарище, осокори протягивали вверх черные, обгорелые ветви.
У Саввы подкосились ноги. Он сел на траву и горько заплакал.
Зачем он покинул в такое время мать и Верочку? Может быть, они лежат где-нибудь, убитые бомбой; может быть, сгорели в пламени пожара… А он им не помог, не спас от смерти!..
Отчаяние и горе снова подняли Савву на ноги.
— Мама! Верочка! Родненькие мои!.. — говорил он сквозь слезы.
Он снова побежал между кустами. Хотел рассказать своим, почему не мог остаться с ними, объяснить, что ни в чем не виноват. Не мог он иначе! Теперь он в Красной Армии, он будет бить фашистов!
Маленький?.. Что ж из того, что маленький!..
«Эх, если бы вы знали, мама, какое важное поручение я исполняю сейчас! Вы бы не думали, что Савва где-то баклуши бьет. «Молодец, Савва!» сказали бы вы…»
Он вспомнил, куда и зачем спешит.
«Думаете, один я, мама? — продолжал он свой немой разговор с матерью. — Кто со мной? И Тимка, и Мишка, и даже бригадир Василий Иванович. А знаете ли вы, мама, что мы делаем? Эх, если б вы только знали!»
Савва уже забыл, что село сгорело, что, может быть, матери и в живых нет. Сейчас он видел ее перед собой, как всегда озабоченную и ласковую. Вот сейчас он придет домой. На строгий, укоряющий взгляд матери он ответит весело, непринужденно, как тот солдат, что заходил однажды: