— Мама явится самолично. Любопытна, ну точно как Габриель.
Франк тушит сигарету, приглаживает волосы.
Фрау Шуман вносит бутылку пива и небольшой бокал. Франк поднимается.
— Добрый день. Так это вы, стало быть, Франк. — Мать пристально разглядывает мальчика и улыбается. — В метро вы показались мне выше и старше. Да что там, было далековато.
Катрин замечает, что мать привела себя в порядок, у нее свежий вид, усталости как не бывало.
— Я вижу на столе учебники. Хорошо, если вы возьмете нашу Катрин на буксир. Сдается мне, ей это сейчас очень нужно.
— Каждому когда-нибудь нужна помощь друга, — говорит Франк.
— Это вы очень мудро сказали!
— И очень верно, — вставляет Катрин, она рада, что учебники лежат на столе.
— Пейте пиво, — угощает фрау Шуман и уходит.
Чуть позже Франк замечает:
— Твоя сестра точная копия твоей мамы.
— Многие говорят.
— А ты на отца похожа?
— Я скорее смесь.
— А твой брат?
— Об этом я как-то не думала. Он человек мирный, погружен в свой собственный мир.
Они болтают о том о сем, ищут в приемнике музыку, чтоб по душе была; вернее говоря, Франк ищет и находит то, что любит — джаз.
Катрин с растущим беспокойством думает об отце, который сегодня так запаздывает. Может, встречу Франка с отцом стоит все-таки отсрочить? В последнее время ее отношения с отцом резко изменились.
Возвращаясь с работы, отец больше не заходит к ней в комнату, как делал раньше. Когда же они вместе сидят за столом, что, впрочем, в последнее время случается весьма редко, отец едва слово роняет, а прямо к младшей дочери почти не обращается. Иной раз это Катрин огорчает, но не надолго: мальчик, Франк, целиком занимает ее мысли.
Что уж даст отсрочка? Отец все равно узнает, что Франк был у них.
Катрин с трудом скрывает беспокойство. Она лишь прикрыла дверь и сидит, насторожившись, на краешке стула. Услышав, что открывается входная дверь, Катрин понимает, что пришел отец, и на полуслове обрывает разговор.
— Твой отец? — спрашивает Франк.
— Что-то он сегодня поздно.
— Ты боишься отца?
— Боюсь?
— Так мне кажется.
— Он приходит иной раз такой усталый.
— Ну кто по нынешним временам не устает!
Катрин берет пустую бутылку, чтобы отнести ее в кухню; по правде говоря, она хочет увидеть отца, хочет предупредить его о Франке.
В прихожей она останавливается, слышит, как отец на кухне спрашивает:
— Кто у нас?
— Приятель Катрин. Ты же знаешь.
— Ничего я не знаю.
— Не говори так, Дитер. Мальчик с катка.
— Ты накрыла праздничный стол. Случилось что?
— Просто было время и охота.
— Катрин сильно изменилась. Разумная дружба или пусть хоть любовь не превращают человека в упрямца, — говорит господин Шуман.
— Что значит — упрямца, это тебе только так кажется, — возражает фрау Шуман.
— А тебе — нет?
— Нет. Ясно, человек меняется. Подумай. Да как иначе? Именно в этом возрасте.
— Стало быть, в этом вопросе у нас с тобой нет единого мнения?
— Ты все обостряешь. Ведь и ты изменился, стал другим, чудным каким-то.
— Как ты волновалась, когда все начиналось у Габриели.
— Вполне может быть. И наверное, поэтому я сделала выводы.
— У Кати все-все может быть испорчено, — резко говорит отец.
— Что может быть испорчено?
— Она влюбится. А потом?
— Ты же совсем не знаешь пария.
— Я видел его на станции. Как он стоял в дверях. Кивнул, и она уже помчалась к нему.
— Но образумься же, — говорит мать, — поезд стоит минутку, вот она и помчалась.
— Ты накрыла на пятерых?
— Да.
— Нас только четверо.
— Нас четверо и друг Катрин.
— Можешь один прибор убрать, — говорит отец, — либо я сижу за столом, либо он.
— Дитер, — пытается успокоить его мать.
Но Катрин ничего больше слышать не хочет. Она влетает в свою комнату, со стуком ставит бутылку на стол.
— Что с тобой? — удивляется Франк.
— Пошли, мы должны уйти, и поскорее, — отвечает Катрин.
Франк больше не задает вопросов. Они одеваются в прихожей.
Из кухни до них доносятся взволнованные голоса родителей.
Катрин подталкивает Франка к двери, а сама идет в кухню. Мать стоит у плиты и испуганно восклицает:
— Катрин!
Но Катрин смотрит только на отца, который повернулся к ней.
— Можете убрать со стола два прибора, да, два! — кричит она и бежит назад в прихожую, откуда тянет Франка на лестницу.
Внизу, в парадном, Катрин плачет. Франк стоит рядом, он растерялся. Но Катрин уже вытирает глаза.
— Пошли куда-нибудь!
— Куда бы ты хотела?
— Может, в какой-нибудь клуб?
— В диско?
— Да, пошли, — торопит она.
— А твои родители? Они же наверняка хотят, чтобы ты поскорее вернулась.
— Не знаю, что это с отцом, — упрямо отвечает Катрин.
Они едут на трамвае в сторону Шёнхаузер-аллее, стоят в углу последнего вагона, раскачивающегося на ходу из стороны в сторону. Катрин в спину больно ударяют поручни. Франк обнимает ее одной рукой. И Катрин всем своим существом ощущает его близость. А он как-то странно смотрит на нее, кажется ей; никогда еще не смотрел он на нее так.
Клуб, в который они идут, находится на одной из тех улиц, где стоят сплошь старые дома. Катрин и Франка пропускают без всякого, хотя молодежи у входа много. Просто Франк знаком с дежурными, а когда окружающие пытаются возражать, Франк заявляет:
— Мы из актива!
Франк здоровается направо и налево, видимо, он и правда в активе клуба. Катрин кажется, что она тут лишняя. Но клуб ей нравится. Повсюду небольшие ниши, везде можно посидеть.
— Станцуем? — предлагает Франк, и вот они опять так близко друг к другу, хотя касаются друг друга редко.
Танцуют они много.
Время от времени пьют кока-колу, а один раз даже добавляют в нее водку, что тотчас действует на Катрин.
Все вдруг становится простым и легким.
А когда они опять сидят в одной из ниш, Франк говорит:
— Ну вот, ты и успокоилась.
Гремят ритмы, мелькают пестрые огни, выхватывают лицо Франка из темноты. Окрашенное разными цветами, оно все время меняется, то кажется мягким и юным, то взрослым и жестким.
Катрин трогает Франка рукой.
— А здесь хорошо, — говорит она.
— Пошли? — спрашивает он и поднимается.
Она идет перед Франком к танцплощадке, но руку его по отпускает, поэтому пробиваться им довольно трудно. Во время танца Катрин опять вспомнила родителей. И тут же остановилась.
— Что случилось? — шепчет ей на ухо Франк.
— Мне нужно домой, — говорит Катрин и уходит с площадки.
Крайне удивленный, Франк следует за ней.
— Мы здесь всего какой-нибудь час, — удивляется Франк, — ты же сама хотела в клуб?
Катрин не отвечает.
— Ну сядь, посиди. — Франк вытаскивает из-под кого-то кожаную подушку и подсовывает ее Катрин. — Нельзя же так быстро скисать.
— Нет, я все делаю неверно, — говорит Катрин. — Ты старше. И твой отец иначе смотрит на вещи.
— Ты вдруг чего-то испугалась, вот и все.
— Испугалась? Нет, но я хочу домой.
— Почему вдруг такая спешка, нелепо же!
— Вот как ты считаешь, — тихо говорит Катрин.
— Нет, я так не считаю, — примирительно отвечает Франк. — Понимаю твое состояние.
Но в словах его нет убежденности, чувствует Катрин.
Громкая музыка, сигаретный дым, голоса, внезапно все сливается для нее в едва ли не физическое ощущение боли. Ей хочется уйти, но хочется, чтобы Франк ушел вместе с ней.
Но Франк и не собирался уходить, он принес себе кока-колу и водку.
— А что, если твой отец запретит тебе со мной дружить? — спрашивает он.
— Этого он мне не может запретить.
— Ну, трудности создать может.
— Мы с отцом всегда хорошо понимали друг друга.
— Да, пока ты была для него маленькой девочкой.
— Может быть.
Франк льет водку в кока-колу и пьет маленькими глотками, потом закуривает сигарету.
— Странное ты существо. Но я тебя люблю, может, именно поэтому. — Он протягивает ей бокал: — Глоток?
— Я бы хотела уйти, — просит его Катрин.
— Ну, если тебе так надо. Иди, пожалуйста.
— Станцуем еще раз?
— Неохота.
Катрин надевает куртку, и ей кажется, все видят, что она уходит одна.
Трамвай кидает и толкает, как и раньше. И Катрин опять стоит в последнем вагоне, но теперь ее никто не опекает, и она задумчиво глядит в темноту.
Отчего же она не осталась с Франком? Он ее не понял или не хотел понять. Это может быть конец, а ведь по-настоящему никакого начала и не было.
Медленно бредет Катрин по Ревалерштрассе. Дождь прошел, небо проясняется.
Из темноты их подъезда отделяется какая-то фигура, идет к ней — Франк. Она слышит его голос:
— А такси все же быстрее, чем трамвай.
Катрин горячо его обнимает.
Он тянет со в подъезд.
— Ну ты сумасшедший, — бормочет Катрин.
— Ты уходила такая грустная.
Когда в подъезде кто-то зажигает свет, Франк говорит:
— Пошли пройдемся немного.
Катрин охотно идет за ним. А ведь хотела домой, чтобы не было лишних разговоров, но теперь она эту мысль отгоняет.
Ничего, значит, не кончилось, Франк с ней. Они идут к мосту Модерзонбрюкке, останавливаются там и стоят, облокотившись на перила.
— У меня, — говорит Франк, — есть знакомые девчонки, с двумя-тремя я даже дружил. Но пройдет, бывало, какое-то время, и мне с ними делалось скучно. Они так много болтали, и чушь какую-то несли. А ведь не глупые девчонки, им незачем важничать. Мне же было смешно, я начинал иронизировать над ними, и на этом все кончалось… Смотри-ка, отсюда, с моста, отличный вид. Ты уже бывала здесь вечером?
— Никогда еще не останавливалась, — отвечает Катрин, раздумывая над словами Франка.
Надо же, он именно ей все это рассказал.
— А надо мной когда ты иронизируешь? — спрашивает она.
— Что? Над тобой? Нет, над тобой я никогда не стану иронизировать.
Он обнимает Катрин. Они идут назад, проходят мимо электролампового завода.
— Здесь работает мама, — говорит Катрин.
— Мне как-то на каникулах пришлось постоять на конвейере, — вспоминает Франк, — ох и утомительно!
— Но там много народу работает.
— Зато прилично получают.
— Мама здесь уже больше двадцати лет.
— А ты тоже хочешь на завод?
— Не знаю. Я вообще-то с любой работой справляюсь.
Неожиданно Франк обхватывает ее голову обеими руками и поворачивает так, чтобы на ее лицо падал свет уличного фонаря. Сам он остается в тени.
— У тебя чуть раскосые глаза. Оттого у тебя порой такой загадочный вид.
— Твои руки, какие они холодные, — шепчет Катрин.
— Я согрею их о твои щеки.
— Я все время думаю о тебе. Никогда со мной такого не бывало.
Под мостом громыхает поезд.
— Он идет на Варшаву.
— Откуда ты знаешь?
— Я как-то раз ехал в этом поезде, с классом.
— Хорошая поездка?
— Да, очень интересная.
— Твой отец тоже много разъезжает.
— Ну, он-то. По всему свету.
— А ты, ты хотел бы ездить по всему свету?
— Кто бы не хотел.
— Вот я не очень.
— У тебя и случая еще не было.
— Может.
Они переходят мост Варшауэр-брюкке, идут до Карл-Маркс-аллее, но временам останавливаются, и Катрин видит свое отражение в витринах.
Когда они проходят мимо книжного магазина, Франк убежденно заявляет, что путного тут ничего не купишь. А Катрин всегда казалось, что в этом магазине огромный выбор книг, и она говорит ему это.
— Ну что здесь купить? Глянь сама получше. Две-три залежавшиеся книжонки да что со склада поступило.
У фотоателье Франк останавливается и разглядывает выставленные портреты.
— Подумать только, — говорит он, — у меня нет ни одного твоего фото.
— И у меня твоего.
— Почему же это?
— Да мы видимся каждый день.
— Решено, мы фотографируемся. Но уж не с такими постными физиями, как эти. У меня в классе есть приятель, тот здорово снимает, договорюсь с ним. Он охотно нас щелкнет. Ты ахнешь.
— Любопытно.
— Договорились, на той неделе.
У станции метро Франк сажает Катрин на перила.
Теперь они сровнялись, и Катрин не смотрит на Франка снизу вверх. Она упирается коленями ему в грудь, а он крепко держит ее за руки. Свет фонарей на перекрестке создает таинственную атмосферу.
Время от времени из метро выходят люди, но вообще-то в этот холодный вечер на улицах пустынно.
— Как я рад, что ты у меня есть, говорит Франк.
Был бы день, он увидел бы, как покраснела Катрин.
— Я ведь парень шальной, — продолжает Франк, — ты еще меня не знаешь.
— Я тебя уже хорошо знаю, уверена Катрин.
— Слушай, я поговорю с твоим отцом.
— Не надо, не делай этого, — просит Катрин.
Франк отступает на шаг. Катрин тут же спрыгивает, отряхивает брюки.
— А теперь домой, — говорит Франк, — завтра я опять зайду.
Шагая назад, они уже не интересуются витринами. Их интересует сейчас их собственный мир.
— Мы будет жить иначе, чем наши старики, — высказывается Франк. — Невооруженным глазом видно, что многое в их жизни никуда не годится. Твой отец, к примеру, день за днем ходит в свои мастерские, день за днем, год за годом. Жуть берет. Его поезд когда-то ушел, а он и не заметил. А твоя мама? Нам все надо делать не так. Возьмем хоть и мою маму. Я иной раз спрашиваю себя: почему она ни о чем другом не говорит, кроме домашних дел, мод и кухни? Не знаю. Мне, правда, от этого только польза. Мама всегда рядом. А у меня много времени для разных занятий. Отец в нашем семействе — лидер. Мать все подчинила его работе. Многие ей завидуют. Мне же часто кажется, что отец нас едва замечает, что мы, особенно мама, просто предметы, его окружающие, как дом, как машина и другие вещи. Все это должно существовать рядом с ним, чтобы у него голова и руки были свободны для его работы. Верно, отец многого добился. Раньше я им безмерно восхищался. Он был отец с большой буквы, который все умеет, все может и к тому же еще такой веселый. Человек, о котором говорят, который разъезжает по всему свету и всегда и везде имеет успех. Теперь я иначе оцениваю отца. Не могу точно сказать, когда все переменилось. Как-то раз я случайно имел возможность наблюдать своих родителей. Болел, лежал в гостиной, а они считали, что я сплю. Я видел их в приоткрытую дверь. Они молча обедали, отец, как всегда, с наслаждением пил большими глотками пиво. После обеда сели читать. Мне кажется, они не обменялись ни единым словом. Только когда я шевельнулся, немая сцена кончилась, и они, каждый по-своему, захлопотали вокруг меня. Только тут у них появилась тема для разговора.
Франк останавливается, мысли его, видимо, витают где-то далеко-далеко… Но внезапно он обеими руками крепко обнимает Катрин, прижимает к себе, целует.
— Так дико и скучно мы жить не будем, ты не будешь, я не буду. — Он гладит Катрин по голове. — Нам нельзя терять друг друга, слышишь?
Они идут дальше, держась за руки.
— Мне иной раз боязно: может, я что-то не так делаю? Вот хоть в отношениях с тобой, — говорит Франк.
— Но отчего же?
— Боюсь что-нибудь ляпнуть сдуру или номер какой не к месту выкинуть.
— Мудрить надо меньше, — решительно заявляет Катрин.
— Знаешь, первая девочка, с которой я дружил, была на три года старше меня, — говорит Франк.
Они сворачивают на Ревалерштрассе. Франк идет, высоко подняв плечи. Катрин в эту минуту очень ему сочувствует, хотела бы сказать что-то доброе, да боится не найти верных слов.
Давно ли дружил он с той девочкой, что на три года старше? Может, они все еще дружат? Катрин вспоминает, как задумчиво смотрел Франк на Габриель.
В окнах своей квартиры Катрин видит свет. Родители, значит, еще не спят.
— Который час? — спрашивает Катрин.
— Двенадцатый.
— Ох мне и попадет!
— А ты держись, не поддавайся, завтра я опять приду, — подбадривает ее Франк.