Франк удивлен, что она так быстро вышла.
— Дела как будто идут неплохо, — говорит он.
— Да, неплохо.
— А ты и не рада вовсе, — удивляется Франк.
— Нет, рада, — говорит Катрин и думает об отъезде в домик, о долгой неделе, когда ее не будет в городе.
— Я знаю здесь кафе-мороженое, — говорит Франк, — и приглашаю тебя.
Девочка согласна. Но с трудом подавляет уныние. Что о ней подумает Франк? Сочтет, пожалуй, кривлякой.
Кафе-мороженое находится неподалеку, на Карл-Маркс-аллее. По дороге туда Катрин обретает свою обычную невозмутимость.
— Дорогое заведение, — предостерегает она Франка.
— Может, чуть дороже, чем в других местах.
Он уверенно входит в кафе, оглядывается, замечает — сейчас еще утро — хорошее место, маленький столик у окна.
Впервые сидит Катрин напротив Франка и не может избежать его взгляда. У Франка худое лицо, от ветра чуть покрасневшее. А какого цвета у него глаза?
Катрин злится на себя за то, что сунула руки под стол; Франк, тот держится естественно, он уже взял меню. Внезапно, к собственному удивлению, она спрашивает:
— Какого цвета у тебя глаза?
Франк с изумлением глядит на нее и широко открывает глаза, опушенные невероятно густыми ресницами.
— Какого цвета глаза? Ну, сама погляди. — Он тянется к ней над столом.
— Так я вообще ничего не вижу. Смотри на свет.
— В удостоверении личности записано: цвет глаз серый, — говорит Франк и послушно поворачивает лицо к свету, падающему сквозь огромное окно.
— Верно. И все-таки неверно, — устанавливает Катрин, — какой-то еще цвет подмешан.
— Да, — подтверждает Франк, — желтый.
— Ты прав, какой-то у них золотистый отблеск. Катрин слышит собственный голос, ощущает теплое дыхание Франка и удивляется, что задала ему этот вопрос. Франк смотрит ей в глаза, и Катрин не избегает его взгляда, при этом еще раз обнаруживая своеобразный отблеск его глаз. Но тут же откидывается на спинку стула и быстро говорит:
— Ну что там есть? Дай-ка мне.
Франк протягивает ей меню, их пальцы при этом на мгновение соприкасаются.
— Там много чего есть, — отвечает Франк, — выбери, что хочешь.
— На цену тоже надо смотреть, — возражает девочка, — моя мама в этом случае очень внимательна.
— Здесь нас не собираются обводить вокруг пальца, — успокаивает ее мальчик.
Катрин выбирает какао-глассе.
— Что такое? И это все?
— Да, — говорит она, — я люблю какао-глассе. Недовольно бормоча себе что-то под нос, Франк заказывает официантке две порции.
— Почему ты не взял что-нибудь другое? — спрашивает Катрин. — Тебе ведь не обязательно брать то же, что я.
— Мне тоже хочется какао-глассе, — отвечает Франк. Катрин искоса приглядывается к нему, замечает его разочарование и, как ни странно, рада, что он так реагирует.
Катрин вообще проявляет к Франку слишком большой интерес. А он пьет свое какао, выражая, — так, во всяком случае, ей кажется — крайнее к нему презрение.
— Два шарика мороженого я бы, пожалуй, съела, — говорит она.
— Ну вот видишь! — радостно восклицает Франк.
Он подходит к официантке, заказывает мороженое, делая это, как считает Катрин, очень мило. Официантка быстро приносит мороженое и взбитые сливки.
— Это что, два шарика? — спрашивает Катрин.
— Разумеется. Фрукты и взбитые сливки полагаются к ним. Кстати, то, что тебе нужно. Фрукты — это витамины. А взбитые сливки полезны для твоего ослабевшего организма. Потеря крови и прочее.
Она насмешливо улыбается:
— Предлог ты, видно, всегда найдешь?
— Если человек не способен все объяснить, говорит мой отец, значит, у него кишка тонка.
— А твой отец все всегда объясняет?
— Да.
— Знаешь, он выглядит усталым.
— Ты находишь? Я как-то не заметил. Правда, у него вечно дела. Такая уж работа. Но он, как мне кажется, умеет компенсировать это напряжение. К примеру, водит сам машину.
— Водит машину? И это отдых?
— Да. По возможности на самых оживленных улицах. Тогда он может всласть ругаться, а это дает разрядку.
Катрин представляет себе господина Лессова, видит мысленно, как уверенно и величественно ведет он свою синюю «Ладу». Она еще слышит его замечания, вспоминает его испытующий, оценивающий взгляд. Интересно, какого он о ней мнения? Наверняка не очень-то высокого.
— Мне кажется, ты отцу понравилась, — говорит Франк, обрывая ее размышления.
— С чего это ты взял?
— Ну, чуть-чуть я отца знаю. Он так дружелюбно с тобой разговаривал.
— А обычно он не такой?
— Знаешь, вежливость и дружелюбие следует различать. Он может быть чертовски вежливым, но так свою вежливость выказывает, что она тебя изничтожает.
Длинной ложечкой Катрин достает из вазочки фрукты.
— Я рад, что мы с тобой сидим тут и что тебе хорошо, — говорит Франк, — а на катке я не стану больше выделывать такие отчаянные пируэты. Все могло плохо кончиться.
— Я уже сказала, что ты не виноват, — сердится Катрин, — это я замечталась. Со мной такое бывает. Даже иной раз в школе.
Франк выуживает из своей вазочки виноградину и протягивает ее Катрин:
— Вот тебе что-то вкусное.
Девочка открывает рот — так любит кормить ее лакомствами отец.
— Ты губы красишь? — спрашивает Франк.
— Изредка, — отвечает она в замешательстве.
— Тебе и не нужно, — говорит он, — у тебя изумительно красные губы.
Катрин хочет дать ему отпор. «Изумительно красные. Скажет же. Интересно, рассмеялась бы над этим Габриель? Но, собственно, какое отношение имеет ко всему этому сестра? Это только мое дело, — думает Катрин. — Вопрос о том, по вкусу ли это мне».
И она говорит:
— Красные? Какие уж они красные. Мама и Габриель часами могут обсуждать, какая помада бледнит, а какая подходит к той или иной блузке или прическе. Или какого цвета надо положить тени на веки.
Франк улыбается:
— Знакомая история. Но ты нравишься мне как раз без помады.
О, вот это ответ. У него наверняка много знакомых девчонок — конечно, в школе.
— Чашечку кофе? — спрашивает Франк.
— Да что ты. Я не привыкла.
— А мне нужно. И тебе тоже. Я же все понимаю.
— Чего только ты не понимаешь!
— Ну, — отвечает Франк, — мне бы хотелось понимать тебя еще лучше.
— Не разберусь я что-то, — говорит Катрин.
— Все еще впереди, — обнадеживает ее Франк и заказывает два кофе.
Пока им приносят заказ, они обмениваются двумя-тремя словами. Кофе согревает, он пришелся Катрин по вкусу. Надо только положить много сахару в этот темно-коричневый напиток.
Катрин чувствует на себе внимательный взгляд Франка, ей нравится сидеть с ним в кафе. Она ему это и говорит.
— Каникулы только начались, — отвечает Франк, — мы не раз здесь посидим. Или еще где-нибудь, как ты захочешь. На следующей неделе мои родители уезжают в горы. Весь дом остается мне.
«Следующая неделя, — думает девочка, — до нее осталось всего три дня».
— На следующей неделе я уезжаю, — говорит она.
Франк резким движением ставит чашку на блюдце.
— Неправда.
— Нет, правда, — подтверждает Катрин и рассказывает Франку об увлеченности отца, о том, что они каждый год зимой ездят в домик на озере.
— Каждый год в один и тот же домик? А это не скучно?
Никогда им не было скучно. Да, это всегда один и тот же домик, один и тот же лес, одни и те же лесные тропы, по которым они бродят. И все-таки им никогда не было скучно. И оттого она правдиво отвечает:
— Я никогда там не скучала.
— Это далеко от Берлина? — спрашивает Франк.
— Не слишком.
— Я навещу тебя, — объявляет Франк, — я приеду на мопеде. А если нельзя на мопеде, так автобусом, или поездом, или пешком. Уж как-нибудь да доберусь.
Катрин пугается, вспоминает их домик и чувствует, что для Франка он не очень-то подходит. Объяснить этого она не может, но чувствует, что должна отговорить его от поездки.
— Ты не можешь туда приехать. Найти домик трудно, и вообще…
— Что значит — вообще, — вспылил Франк, — ты не хочешь, чтобы я приезжал?
— Да, не хочу.
Франк, играя кофейной ложечкой, говорит:
— А ты не слишком-то церемонишься.
— Такая уж я есть, тебе придется привыкать.
— Это не плохо, — считает Франк, — только одно — жаль той недели. Мы бы многое могли предпринять. Я знаю дискотеку, в нее стоит сходить.
— Мимо цели, — отвечает Катрин, — моя нога.
— Ах да, — кивает Франк, — как это я забыл! Чудно, именно я.
За окном на улице мелькают желтые вспышки — это проходят первые снегоуборочные машины. Катрин и Франк обмениваются все более односложными репликами.
— Мне нужно домой, — внезапно говорит Катрин.
Франк озабочен:
— Ты переутомилась?
— Все-таки я еще не совсем здорова.
— Ну, ясное дело. И в таком состоянии ты хочешь ехать в лес? Твой отец не может взять на себя такую ответственность. А если там из-за чего-нибудь наступит ухудшение? Что тогда?
— Об этом я тоже думала, — говорит Катрин.
Ей ехать не хочется. Но рана тут не играет никакой роли.
— Слушай, давай выпьем еще кофе, — предлагает она, — но плачу я.
— Вот это дело, — Франк отправляется к официантке.
Катрин смотрит ему вслед. Ей нравится, как держится Франк. Мальчишки из ее класса зачастую бывают жутко неуклюжие. Не знают, куда деть руки, как поставить ноги.
От непривычно крепкого кофе у Катрин сильно стучит сердце. Но не только от кофе. Она знает: ей хочется почаще встречаться с Франком.
Когда они собираются уходить и Катрин хочет заплатить за кофе, оказывается, счет уже оплачен. Франк улыбается:
— Ты только официантке создала бы трудности.
— А ты меня не принимаешь всерьез, так не годится. — Катрин раздосадована.
Франк удивленно смотрит на нее:
— Ладно, это я запомню.
Франк провожает Катрин домой.
Они входят в подъезд, обметают друг с друга снег. Катрин стягивает с головы капюшон и встряхивает волосы. Снег на ее лице обращается в капельки воды.
— В понедельник я зайду к тебе, — говорит Франк, задумчиво глядя ей в глаза. — Почему ты молчишь, тебе что — плохо? — озабочен он.
— В понедельник, да, значит, в понедельник.
«А завтра, а послезавтра, — думает она, — где будет он в эти дни?»
— Отдохни, — говорит Франк, — тебе нужно поберечься. Твой отец согласится с этим. У меня много слайдов. Ты удобно устроишься в кресле, ногу вытянешь, положишь высоко. Мы и магнитофон послушаем. Видишь, на той неделе тебя ждет разнообразная программа.
— Может, ты еще пообещаешь мне камин, а перед ним на мягкой шкуре белого медведя огромного пса?
— Камин — да, пса — нет. Но если очень хочешь, одолжу дога у соседей.
— Я предпочитаю змей.
— Пожалуй, и в этом смысле кое-что можно будет предпринять. Я знаю одного любителя.
Катрин смеется. Стирает капельки с лица.
— Недурная перспектива, — говорит она, — все по высшему разряду.
Они прощаются — «привет», — и подают друг другу руку.
— Большое спасибо, — говорит Катрин, уже стоя на первой лестничной площадке, — отлично было в твоем кафе.
Она поднимается по лестнице, но не отрываясь смотрит на Франка. Он положил руку на перила и тоже смотрит ей вслед, но не делает попыток подняться за ней.
Почему? Так разве она предложила ему зайти к ней? Может, он думает о предстоящей неделе, о полуобещании Катрин не ехать в лес?
Или попросту не хочет?
Катрин поднялась уже на третий этаж, когда внизу сильно хлопнула дверь — автоматическое дверное управление испорчено.
У нее впереди длинный-длинный день. Она могла бы провести его с Франком. Почему же она не захотела?
У Катрин бездна времени, чтобы подготовиться к вечеру, к неприятному разговору с отцом. Но чем ближе подходит этот час, тем слабее ее решимость. Она боится, зная, что обманет ожидания отца. Он растеряется, начнет, только чтобы дать работу рукам, приводить в порядок вещи, которые и так лежат в порядке.
Мать по натуре куда решительней, она не согласится с доводами дочери. К тому же она тотчас увидит, что легкая повязка — никакое не препятствие.
Зато мать легко меняет спои позиции. Если, к примеру, ей придет в голову мысль, что в домике она сможет целую неделю отдыхать, не обремененная заботами, то, пожалуй, согласится с желанием дочери остаться в городе.
Единственная надежда Катрин — Габриель. Сестре она выложит все начистоту и попросит о помощи. У Габриель доброе сердце. Хотя все может получиться и по-другому. Если у нес нелады с другом, тогда к ней не подъехать, тогда она не выкажет Катрин никакого сочувствия. Если она несчастлива, никто не смеет быть счастливым.
Катрин не включила свет. Она лежит на кушетке и ждет. Весьма редкостная ситуация, признается она себе. Но она не может и не хочет ничего менять. Она думает о Франке, вспоминает все, что было утром, пытается истолковать каждую мелочь. Детали играют огромную роль. Он резким движением поставил чашку, когда узнал, что она на следующей неделе уезжает. Ведь он уже составил себе план и ни единого слова не сказал он из пустого каприза.
Катрин идет в ванную и встает там перед зеркалом. Н-да, лицо слишком широкое. Волосы всегда торчат. Лба совсем не видно, что и лучше, не очень-то он красивой формы. Нос? Только не надо так пристально вглядываться. Губы? Что он сказал? Изумительно красные. Допустим.
Девочка пытается то ли всерьез, то ли вопросительно изобразить такое лицо, как у манекенщиц в журналах мод. А чтоб глаза казались больше, таращится изо всех сил.
Трудится Катрин минуту-другую и наконец, показав себе язык, возвращается в свою сумеречную уже комнатку, укладывается там на кушетку. Оценивать лицо по составным частям нелепо. Что уж из этого получится?
А что, собственно говоря, нашла она в Франке? Как Катрин ни старается, никак не вспомнит его лица. Но точно помнит его походку и его голос.
Необычный этот день кончается поворотом замка в двери их квартиры, осторожным, тихим-тихим. Катрин знает: это вернулся отец.
А она ждала Габриель.
Сейчас, сейчас будет принято решение. Ей бы выйти навстречу отцу, хромая, разыграть перед ним комедию.
Но на это у нее не хватает духу.
Катрин включает торшер, садится и ждет отца. Тот входит в комнату дочери, внося с собой морозный воздух и хорошее настроение.
— Добрый вечер, Катя, — говорит он, — скоро скучать перестанешь.
Проходя к стулу у окна, он гладит дочь по голове.
— У меня хорошие новости, — продолжает он. — В субботу ты никаких трудностей не испытаешь. Мой коллега подвезет нас на машине.
Вот теперь и надо бы сказать, думает Катрин, но молчит.
— Какая же прекрасная зимняя погода на улице, — говорит мечтательно отец. — На ближайшее время она такой и останется.
— А снег все еще идет, — замечает Катрин.
— Ты ведь была у врача. Как твои дела?
— Перенапрягаться нельзя, — нерешительно бормочет Катрин.
— Никоим образом, — подхватывает отец, — мы починим санки. Я буду тебя возить, как в старые времена, я ведь всегда был хорошей лошадкой. Да и мне полезно.
«А мои руки отец упрячет в толстые варежки и натянет мне на голову шапочку с помпоном», — думает девочка. Она вспоминает зимний лес, видит мысленно белый дымок, вьющийся из трубы их домика, ощущает пряный аромат горящих дров…
— Ах, — слышит она собственный голос, — хоть бы поскорее там оказаться!..
Катрин понимает: в эту минуту она приняла решение.
Она видит радость на лице отца, слышит, как он говорит, что до субботы осталось всего две ночи.
Отец уходит. В коридоре он громко и фальшиво насвистывает старый-престарый шлягер. Такое с ним случается редко. А откажись Катрин, сейчас в квартире царила бы тишина.
Но что скажет Франк? В понедельник он будет стоять перед запертой дверью, недоумевающий и огорченный.