Они вернулись победителями и должны были поэтому разделить свою радость хотя бы с рекой, лесом, камышами…
Желудки у обоих подвело.
Никита взялся бросать в кучу хворост для костра, Петька стал развязывать мешок.
Но в свертке, который дала им на дорогу Прокопкина жена, оказались мятные конфеты.
Петька застонал от разочарования. Когда мечтаешь о ломте хлеба с салом, о миске хорошей каши — чего стоят эти леденцы!
Оставшийся у них кусочек хлеба превратился в жалкий, слипшийся от сырости катышок, сала могло хватить лишь для запаха — на зажарку.
Петька в досаде бросил мешок, схватил удочку и побежал на старицу за новой добычей.
Никита грустно поглядел на конфеты, съел несколько штук, потом еще несколько и отправился на поиски грибов.
О карасе как о рыбе и о плотичке как о селявке
Дождя давно не было, и не было грибов. Кроме нескольких червивых маслят, которые годились только на то, чтобы запустить ими в какого-нибудь Мишку, Никита ничего не нашел.
— Ладно, — утешил Петька. — Сейчас мы…
И перебросил удочку. Перебросил ее точно на то же место, где ловил в прошлый раз. Но поплавок оставался без движения.
Сначала Петька еще повторял: «Сейчас, сейчас…» Потом замолчал. Потом сел на ту же корягу, на которой сидел в прошлый раз. Потом даже принял точно такую же позу, как тогда, приготовившись моментально шлепнуться на спину, если поплавок дрогнет. Но поплавок не шелохнулся.
Уж такая это дурная рыба — карась.
Он будет, как ошалелый, лезть на удочку, к примеру, до двух часов. И только успевай выкидывать его на берег. А в два часа кончится жор, и тогда ты хоть сто наживок перемени, хоть кашу с маслом предлагай карасю — он и глазом не поведет.
Петька просидел на коряге больше часа, но шлепнуться на спину ему не пришлось.
Никита, из сочувствия, ушел к Туре и, сидя около незажженного костра, стал нехотя сосать мятные конфеты.
Петька подошел к нему, сел рядом и с горя тоже поел конфет. Но выгребать против течения на голодный желудок — пустое дело. А конфетами сыт не будешь.
Решили попытать счастья на Чернавке.
Котомку с библией Никита положил в другую котомку и, усевшись в лодке, стиснул ее между ног.
Пока гребли до Чернавки, животы у обоих словно приросли к позвоночнику. А от конфет во рту стало до того вязко, что Никита даже прополоскал горло мутной туринской водой.
— Ставь котелок! — распорядился Петька, когда они вытащили свою долбленку на песок рядом с Чернавкой, и опять, решительный, взялся за удочку.
Но скоро котелок закипел, а рыбы все не было.
Никита разыскал немного щавеля и опустил его в воду, потом набросал туда мелкими кусочками заячьей капусты, лебеды и даже белых корешков осоки.
Тогда Петька махнул рукой на честь бывалого рыбака, снял грузило, уменьшил глубину до десяти сантиметров, разыскал под камнем несколько муравьиных яиц и закинул на плотичек.
Плотичка, или селявка, как называли ее в Белой Глине, — это не рыба, это так — промысел Кольки тетки Татьянина. Хороший рыбак постыдится удить селявку — это все равно что с дробовиком охотиться на цыплят во дворе. Но делать было нечего. И Петька, не оглядываясь, стал кидать на траву позади себя крошечных, с палец величиной, селявок.
Никита понимал всю бедственность положения и молча подбирал «добычу», молча потрошил ее, молча опускал в котелок. Потом объявил:
— Хватит!
Петькина досада прошла, когда он увидел, до чего — невпроворот — густым получилось варево.
Никита сполоснул ложки.
Сели друг против друга у котелка и, опять счастливые оба, разом зачерпнули по ложке темного цвета жижи с пеплом.
Петька со смаком втянул в себя первый глоток и поперхнулся. Горло его сжали спазмы. Уха была горькой, как хина.
Петька вопросительно глянул на Никиту. Но Никита, скосив глаза, глядел в собственную ложку и глотал варево как ни в чем не бывало.
Петька решил, что горечь во рту — это у него после конфет. И вторую ложку проглотил, стараясь не чувствовать, какой вкус имеет Никитина уха.
Только после того как Никита обсосал и выбросил последнюю плотичку, после того как в котелке не осталось ни щавелинки, Петька, лизнув свою ложку, спросил:
— Чтой-то горьковато вроде?..
— Может… Чуть есть, — сказал Никита. — Это я для вкусу травой приправил…
Потом, лежа на траве, отдыхали перед дорогой.
Сначала отдыхали рядом. Потом у Никиты заурчало в животе. Он встал и отошел, чтобы лечь подальше. С полчаса поурчали врозь. Петька же слышал только свое урчание и потому ничего не сказал. Раза два, правда, он взглядывал на начальника штаба. Но начальник глядел в синее небо и был спокоен.
Арестанты
Они услышали тарахтение моторки сразу, как только выплыли на середину Туры.
Петька перестал грести, чтобы не оказаться под носом у быстроходного катера.
Моторка появилась из-за поворота, и Петька уже рассчитал, что она пройдет метрах в трех по борту от их лодки, как неожиданно моторка пошла прямо на них.
— Эй, дяденьки! — крикнул Петька.
Красивая белая с продольной красной полосой моторка почти вплотную от них круто развернулась, мотор ее заглох, и здоровенный старшина в синей милицейской форме, перегнувшись через борт, крепко ухватил Петькину долбленку за отшлифованный стеклом буртик.
— Руки вверх! — скомандовал старшина.
Никита сначала поднял руки, потом опустил и спросил:
— Зачем?..
— Вы арестованы, — не глядя на них, объяснил старшина, подтаскивая долбленку плотнее к борту своей лодки. — А ну перебирайтесь сюда! — приказал он. И добавил: — Сопротивление бессмысленно.
Петька хотел было что-то возразить, но все было так неожиданно, а лица старшины и милицейского лейтенанта настолько суровыми, что путешественники переглянулись и молча, с упавшим настроением полезли в милицейскую лодку.
Единственная улика, за которую их могли арестовать, находилась в котомке, но эта была слишком драгоценная улика, чтобы расстаться с ней без боя, и Петька прихватил котомку с собой.
Старшина передал лейтенанту носовую цепь с долбленки, лейтенант молча укрепил ее на корме, рядом с мотором.
— Дя, за что нас?.. — попутался осторожно выведать что-нибудь адмирал-генералиссимус.
Но молодой красивый лейтенант с орденом на кителе не ответил. Даже не взглянул на адмирал-генералиссимуса, а, сдвинув тонкие черные брови, достал из-за пазухи какую-то бумагу и приказал старшине:
— Проверяй. Лодка долбленая…
— Так точно, — доложил старшина. — Долбленая.
— Нарушителей двое…
— Есть. Раз, два, — сказал старшина, зачем-то пересчитав Никиту и Петьку, сидевших на средней лавке, как будто двоих нельзя пересчитать в уме.
— Один стриженый, другой не стрижется… — мрачно, как приговор, известил лейтенант.
— Снять шапки, — приказал старшина. — Так точно, товарищ лейтенант, один не стрижется.
Никита и Петька только головы поворачивали, глядя то на одного, то на другого. Лейтенант сидел на корме, старшина — на носу лодки.
— Звать… Как звать? — спросил лейтенант, впервые поднимая суровые глаза на арестованных.
— Петька… — сказал Петька.
— Никита… — сказал Никита.
— Все правильно… — заключил лейтенант. — Дальше… Телогрейки. У одного синяя, у другого черная.
— Грязные у обоих, товарищ лейтенант, не разобрать.
— А ну, где у вас там есть чистое место? — спросил лейтенант. — Под мышками. Так. Все правильно: черная и синяя.
— Дя… — начал было Никита.
— Разговоры! — прервал его старшина.
— Ладно, — сказал лейтенант. — Сомнений быть не может. Время задержания… — Глянул на большие наручные часы. — Без пяти минут девять ноль-ноль… Запишем. — И карандашом записал на бумаге. — Следите за ними, товарищ старшина.
— Есть следить! У меня не сбегут, — ответил старшина.
Лейтенант обернулся к мотору, намотал на пусковое колесо тонкий ремешок, дернул его. Мотор сразу оглушил всех.
Не глядя на друзей, лейтенант развернул лодку, и, рассекая мутную туринскую воду, лодка стремительно полетела вверх по течению, а за ней так же стремительно понеслась арестованная долбленка.
Петька ждал каких-нибудь решений от начальника штаба. Но начальник глядел за борт, в искрящееся на желтой волне солнце, и никаких решений не принимал.
Весть о преступлении
Лодка шла так быстро, что минут через сорок уже показались Гуменки.
Петька заметил на берегу двух человек, один из которых был тоже в милицейской форме и сигналил руками: не то «я здесь!», не то «сюда!»
Это уж показалось вовсе не к добру, и Петька понадеялся, что милиционеры не заметят сигналов, но глянул сначала на лейтенанта, потом на старшину и убедился, что они видели все раньше него.
С заглохшим мотором лодка мягко выскочила носом на прибрежную гальку. Лейтенант придержал рукой долбленку, чтобы та не ударила в корму.
Милиционер на берегу отдал честь. Лейтенант тоже отдал честь и вышел на гальку. Старшина выпрыгнул сразу, как только лодка причалила.
— Чепэ, товарищ лейтенант! — доложил милиционер, по требованию которого лодка причалила к берегу. Штатский рядом с ним был, видимо, из колхозников. И только испуганно моргал глазами.
— Слушаю… — коротко сказал лейтенант.
— Покушение на убийство, — доложил милиционер. — Ограблен кассир сберкассы. Ехал с деньгами из района. Два выстрела: один пулевой, другой из дробовика.
— Кассир жив? — сразу спросил лейтенант.
— Жив. Пуля попала в лошадь, а его только поцарапало дробью. Но потерял сознание, когда падал с лошади. Это, думаю, и спасло его. Теперь уже в сознании.
— Денег много? — спросил лейтенант.
— Так точно, — доложил милиционер. — Около семи тысяч.
— Ничего не трогали на месте?
— Никак нет! Поставили охрану из колхозников.
Лейтенант обернулся и что-то негромко приказал старшине.
Старшина оттолкнул лодку и прыгнул в нее. Завел мотор. Лодка стала снова быстро набирать скорость.
А лейтенант в сопровождении милиционера и колхозника широкими шагами двинулся куда-то в сторону от Гуменок.
Старшина
Друзья поняли наконец, что никаких обвинений им не предъявят, что их попросту отбуксируют до Белой Глины и с рук на руки передадут бабке Алене и Петькиной матери.
Мысль об этом привела друзей в полнейшее уныние. Даже то, что они узнали в Гуменках, отошло на второй план. Даже то, что в котомке у них лежала таинственная библия, казалось малоудовлетворительным…
Вместо того чтобы возвратиться бывалыми, утомленными и вместе с тем готовыми к новым странствиям путешественниками, они должны будут предстать перед всеми (начиная с Мишки и кончая Семкой Нефедовым) как мальцы, вроде Кольки тетки Татьянина, которые заблудились и были найдены милицией…
Петька покраснел при мысли о грядущем позоре.
И когда вдалеке проглянули Марковы горы, он не выдержал.
— Дя, отпустите нас…
Старшина не взглянул на него. Старшина думал о том событии, которое произошло в Гуменках, и беспокоить его было опасно. Но Петька все же не мог молчать.
— Дя, мы сами доплывем… — неуверенно заканючил Петька.
Старшина молчал.
— Товарищ старшина, отпустите, — бравым голосом попробовал Никита.
Старшина глядел прямо перед собой.
— Мы больше не будем… — поклялся Петька, стараясь заглянуть в глаза старшине. Чего не будем — он и сам не знал.
Лицо старшины не дрогнуло ни единым мускулом.
— Дядь, мы сами, тут близко… — сказал Никита.
Старшина молчал.
— Дядь, нам нельзя так в деревню… — сознался Петька.
Старшина не ответил. Петька вздохнул и тоже замолчал.
— Дядь, отпустите, а?.. — сделал последнюю попытку начальник штаба. Но и на этот раз не получил ответа.
Друзья пали духом.
Петька подумал даже, не выпрыгнуть ли ему, чтобы вплавь добраться до берега. Но, во-первых, в телогрейке не вдруг доплывешь, а во-вторых, намокнет библия…
И вот когда по борту уже забелели Марковы горы, старшина заглушил мотор. Тишина ворвалась в уши так внезапно, что даже зазвенело в голове.
Старшина поймал догнавшую их долбленку, подтянул ее к борту.
— Быстро пересаживайся!
Друзья не успели сообразить, в какую сторону переменились события, но упрашивать себя не заставили и, будто по волшебству, разом очутились в долбленке. Уставились на старшину в четыре глаза, веря и не веря своему избавлению.
Старшина поднял палец.
— Домой поплывете?
— Домой! — быстро заверил Петька.
— Слово? — спросил старшина.
— Честное пионерское! — в голос поклялись путешественники.
— Ну, глядите у меня… — предупредил старшина, отталкивая долбленку. — В другой раз я прямо через всю деревню вас проведу! Если попадетесь еще.
— Не! — заверил Петька. — Мы в другой раз не попадемся!
— Ах! Вы еще собираетесь… — воскликнул старшина и сделал движение, чтобы снова поймать долбленку.
— Нет! Нет! — хором поклялись друзья, и от мгновенного волнения даже вспотели оба.
Старшина усмехнулся, развернул свою лодку и через минуту уже мчался вниз по Туре, к Гуменкам.
— До свиданья! — попрощался Никита.
Старшина не услышал, но оглянулся, погрозил пальцем и помахал рукой на прощанье.
— С одной стороны, нас арестовали, — сказал Никита, — а с другой стороны, подвезли к самому дому…
Землепроходцы
Все получилось как нельзя лучше.
Путешественники издалека увидели целую армию встречающих на берегу. Тут собрались и Колька, и Димка, и Светка, и кучерявая Кравченко, и Мишка, и Владька, и даже рагозинцы. Видимо, было заключено кратковременное перемирие по случаю такого важного события, как возвращение блудных сыновей.
Друзья всех разглядели издалека, чтобы ни на кого не глядеть вблизи. Подумаешь, событие: неделю-другую походить в тайге…
Вытащив лодку на песок, они в окружении толпы зевак по-деловому, как и подобает двум мужчинам, достаточно много испытавшим и привыкшим ко всякого рода невзгодам, собрали свое имущество, молча оглядели долбленку — нет ли где повреждений (может, не заметили, когда на рифы наскочили). Повреждений не было. Перевернули лодку. Взяли весла и молча, рядышком, сквозь строй расступившихся перед ними туземцев направились к деревне.
Колька тетки Татьянин пристроился шагать рядом. Хоть он и выслеживал их в последнее время, он же раньше всегда был на их стороне. И может, он нарочно молчал, а сам знал, куда они плавали.
Светка Егорова глядела с таким любопытством, что у Петьки аж спина окостенела — настолько невозмутимым стал Петька.
Димка-от-горшка-два-вершка глядел на них, разинув рот.
Владька все выставлял перед собой духовое ружье.
Нужно оно кому — ружье его… По людям из дробовиков стреляют…
А Мишка пытался подъехать то с одного боку, то с другого.
— Куда вы плавали, а?..
Друзья шли молча.
— Нашли что-нибудь?..
Друзья не дрогнули ни одним мускулом на лице.
— Подумаешь, важность…
Друзья продолжали глядеть прямо перед собой.
— А! — сказал Малыга рагозинский. — Если уж путешествовать, так в Индию, в Китай…
Друзья молчали.
— Тихарите, да? — спросил Мишка.
Путешественники — ни слова в ответ.
— Мы тоже скоро идем в поход!.. «С Валентиной Сергеевной», — хотел сказать Мишка, но понял, что с Валентиной Сергеевной — это уже не то, что самостоятельно.
Друзья молчали и шли к деревне в сопровождении растянувшегося за ними эскорта любопытных. Возглавлял эскорт Колька тетки Татьянин. Замыкали Светка с Димкой.
Единственно, кто мог испортить триумф, — это бабка Алена. И Петька давно тревожно вглядывался в каждый переулок, не сомневаясь, что женщин предупредили о возвращении путешественников.
Бабка Алена и Петькина мать стояли у калитки Никитиного дома. За преувеличенно спокойными позами женщин могло крыться что угодно, и путешественники, не сговариваясь, применили оригинальный тактический прием.