– Ну, за такие слова ты даже запаха медовых пряников не услышишь. А ну не мешай... не видишь, – я «в ударе»!
Я сам не выношу, когда вопят «клиенты»,
Когда сочится кровь и лают сторожа...
У нас, у мастеров, другие инструменты:
С «клиентом» мы дружны в процессе грабежа!
И опять он требовал в припеве, чтоб уважали его плутовской талант! Людвиг пытался перебить:
– Ну отдай же копилку, Лабан! Пожалуйста! Я не верю, что ты такой гад... Ну пошутил – и ладно... Отдай, я отнесу им!
Отброшенный после очередного наскока, Людвиг полетел в лужу...
Меня смешит до слез мечтатель и чистюля –
Такой он честный весь, от носа до хвоста...
Но ежели в обед пуста его кастрюля,
То, значит, голова – тем более пуста!
Людвиг крикнул напоследок:
– С тобой никто водиться не будет! Вот увидишь... От Косули до Медведя! От Черепахи до Кабана! Ни у нас, ни в лесу Святого Августина... нигде, никогда!
А Лабан отвечал припевом своей наглой песенки:
Хоть убейте, не вижу стыда,
Если дельце сработано чисто...
Глава 6.
«Если любящий взгляд не перехватит их мысли...»
Когда Людвиг, мокрый весь, с засохшими на лице полосками слез и грязи, вернулся домой, сестричка Лаура преградила ему дорогу в гостиную. На подносе, который она держала перед собой, стояли кофейник и молочник со сливками.
– Умылся бы сперва, поросенок! Фру Алиса у нас. Что смотришь? Да-да, в твою честь!... Мама ушла за рыбой, отец на работе – так что пока мы сами принимаем ее...
– А Лабан где? – быстро спросил Людвиг. Впечатления, доставленные старшим братом, были еще слишком остры, чтобы переключаться с них на какие-то новые...
– Спать завалился...
– Лаурочка, это... это такой подлец! Он не брат мне больше...
– Фу ты, ну ты, елки гнуты! Не тебе, желторотому, решать, кто подлец, кто молодец. Брысь умываться!
Лаура прошла в гостиную, оставив Людвига одного в длинном коридоре. Нужно заметить, эти узкие, петляющие коридоры – важная конструктивная особенность жилища Ларсонов. Один из них мог привести в детскую, минуя гостиную, – Людвиг как раз им и воспользовался.
В детской он увидел старшего брата, который и в самом деле спал безмятежно... Ничего странного: ведь с момента, когда они расстались прошло часа два. Тогда, оглушенный поступком Лабана, Людвиг еще ошалело бродил по лесу, еще долго сидел на пеньке – в позе «Мыслителя» работы скульптора Родена, только без его мускулов (а разве нужны они, чтоб до чего-то додуматься?).
Приставшая к нижней губе Лабана пушинка дрожала от негромкого его храпа... Сильно захотелось чем-нибудь треснуть по этому довольному, спокойному, розовому лицу! Но Людвиг удержался. Вместо этого он встал на стульчик, снял со стены картину (это был натюрморт: изображалась приготовленная к пиру дичь), – и там, на месте картины, нашел то, что искал – это была дырка в стене, про которую не знали родители, через нее можно было наблюдать за событиями в гостиной...
Сестра на этот раз не обманула: действительно, сидит фру Алиса, она и здесь не сняла своей рыжевато-седой шапки. Луиза с Лаурой показывали учительнице последний журнал мод, и она, попивая из крохотной чашечки кофе, говорила:
– Гляди-ка, снова муфты в ходу... Но не из чернобурки, надеюсь? Нет, вижу: это – ондатра...
– А вон та – беличья, – сказала Луиза.
В этот момент в гостиную вошла Мама с увесистой сумкой:
– Батюшки... фру Алиса! Какая радость!
– Дорогая фру Ларсон, я позволила себе заглянуть, потому что ваш младшенький...
– Знаю, милая, все знаю... Сегодня вообще не был в школе, так? Мы с отцом – в шоке, просто в шоке... А долго вы меня ждали? Знаете, я польстилась на карпиков... давненько, думаю, мы карпиков не пробовали...
– Карпики – это вещь, да. А где давали?
– Давали, да не всем. Лично я обязана этой удачей Бобру Вальтеру. Если б не его изумительная запруда...
Людвиг не стал подслушивать и подглядывать дальше. У него поважней было дело! И выполнить его предстояло быстро, пока не проснулся Лабан. Прежде всего – поиск: куда мог он упрятать то, что отнял у Зайцев с помощью своей хитроумной отмычки? Найти надо обязательно, причем бесшумно и за считанные минуты, найти любой ценой... Людвиг ползал под кроватью.
– Людвиг! – раздался мамин голос. – А где Людвиг, девочки?
– Да тут я, – пришлось высунуться в коридор, чтобы родные не полезли сюда. – Сейчас... переоденусь только... У меня колготки порвались.
В гостиной Мама Лора сделала девочкам знак, что им не место на столь серьезном совещании взрослых. Оставшись с мамой с глазу на глаз, фру Алиса спросила:
– Скажите честно, дорогая фру Ларсон... как ни глупо это звучит – «скажите честно»... Я хотела бы знать: когда Людвиг был еще совсем мал, вы, прошу прощения, не роняли его случайно? Он нигде не мог удариться головкой? И вообще – что говорили специалисты о его способностях?
– Вы думаете... – ужаснулась Мама Лора, – он... как бы это сказать... не в себе?
Лео в этот момент доложил:
– Ма, Людвиг там ползает! Он у нас вместо швабры: всю пыль на себя собрал!
– Людвиг, прекрати сейчас же! Приведи себя в порядок – мы ждем тебя! – громко распорядилась Мама. Она нервно сплетала и расплетала пальцы. – Нет, фру Алиса, я не роняла его! Кроме гланд и частых простуд, ничего такого... Мальчик пропустил несколько занятий, – вот и оказался слабее других на этом вашем тренажере...
– Кстати, – засмеялась учительница, – аппарат был в неисправности! Сам господин завуч захотел проверить на нем свою сообразительность – и теперь весь в бинтах и пол-лица дергается!
– Вот видите! Видите!
– Да, но господин завуч, даже контуженный, не скажет ведь при всех, что ему ПРОТИВНО ХИТРИТЬ! Нет, фру Ларсон, трудность в том, что и прежде Людвига увлекали больше стишки да песенки, чем практическая хитрология! Не в тренажере, а в нем, в самой, так сказать, душе его случилось «короткое замыкание»; вот когда и почему – это вам лучше знать...
– Значит, ничего... совсем ничего утешительного вы не скажете?!
Фру Алиса прошлась по гостиной, остановилась над сумкой с рыбой. Проникновенно и грустно глядя на карпиков, она подытожила:
– Учитель, дорогая фру Ларсон, не в силах забраться в каждую из 30-ти душ... высморкать каждый из 30-ти носов... Вам – проще, у вас только пятеро. И если они карпиков недополучат – это не страшно... А вот если любящий взгляд вовремя не перехватит их мысли, если допустит, чтоб они по опасному руслу пошли... это, как вы сами понимаете, гораздо, гораздо хуже... Хотелось мне застать господина Ларсона, ну да ладно...
– А с Людвигом как же? Я все-таки приведу его...
И Мама Лора вышла. В узком коридоре ее чуть не сбил с ног Людвиг, обхвативший большой пакет. Он крикнул:
– Ма, я скоро! Я только туда и сразу обратно...
– Куда «туда»? Ты нужен сию минуту! А ну вернись!
– Я ско-о-рооо!- это она услыхала уже издали.
Вышла в коридор фру Алиса, поправляя свою сумку на длинном ремне. Она скорбно улыбалась, она всем сердцем сочувствовала госпоже Лоре Ларсон... Но она отвечала за тридцать душ, а Мама Лора – за пять; чья доля труднее?
Ну и братец у нас – его только в музей!
Чтобы все с отвращением видели:
Вот посмешище леса, лопух, ротозей,
Чудо-юдо, ошибка родителей!
Если в пользу чужих
ты свихнулся, милок, –
Отправляйся к своим зайцам-кроликам!
Мы возьмем еще с них, лопоухих, налог!
Доведем это племя до нолика!
Может быть, ты – Гусак?
Может быть, – Павиан?
Может быть, ты из рода Овечьего?
Кто б ни был – Ишак,
Поросенок,
Баран,
Нам с таким церемониться нечего!
За подмогу чужим, посторонним зверям
Мы прибьем твои уши к дверям!
Стишки накручивались еще и еще, не желая кончаться, они уточняли и совершенствовали способ наказания, которое грозило Людвигу:
Проучить его надо, изменника -
Привязать его у муравейника!
Пусть покажут его Муравьи -
КТО ЧУЖИЕ ЕМУ, КТО – СВОИ !
После долгих издевательских примерок остановились на маске Барана. В ней Людвига повели в столовую, к родителям, причем сестры успели связать ему руки за спиной, чтобы он не сорвал, не скинул маску...
Глава 8.
У папы – заветное слово. У Лабана – крутое дело. А у Людвига – поцелуй натощак...
– Кто это у нас в гостях? – воскликнул Папа, сразу включаясь в игру. Он только что вернулся с работы (то есть с охоты), он еще не знал, что это у детей не игра, а кое-что похуже. – Гляди, Лорочка: дети уже забыли про твоих карпиков, им весело... Забудь и ты, милая.
– Погоди радоваться, – остановил отца Лабан. – Этот ненормальный обманул меня! Я учил его... я дал ему сногсшибательный урок, а он... он предал меня! Обманул... обжулил...
– Тебя? Учителя своего? – переспросил Папа и сделал неожиданный вывод: – Значит, у вас обоих большие успехи в хитрологии и обмановедении! Вас поздравить надо!
– Зайцев поздравь! – Лабан даже зубами скрипнул. – Это они, безмозглые, наворачивают сейчас пряники, которые я купил, я лично!!!
Из-под маски Барана послышалось уточнение:
– На их монеты. Из их копилки...
– Да они мне совали их сами! Упрашивали, чтобы взял! Не ври, что не помнишь!
– Потому что они доверчивые... а ты их ... это... объегорил... Да снимите же маску с меня! Надоело! – дернулся Людвиг, задыхаясь от всего сразу – и от бараньей морды, и от возмущения...
Папа поднял его маску так, что лицо она открыла, но шапочкой осталась на Людвиговой голове. Отец честно хотел понять:
– Погодите... где были пряники? Позвольте: пряники или карпики? Какие-то 22 несчастья у вас сегодня!
– Карпики – это другая история! – сказала Мама. – О, как бы я хотела глянуть сейчас на чью-то плиту... с поличным поймать кого-то за лапу! – и зубами Мама рванула свой шелковый платочек так, что он затрещал...
Конечно, врубаться во все это папе пришлось долго. Когда главные факты улеглись в его мозгу, когда оба родителя узнали про последний «подвиг» младшенького, тяжкое молчание повисло над столом. Такая правда плохо переваривалась.
– Людвиг, так оно и было? Ты побежал к Зайцам, чтоб отдать им все пряники? – переспросил Папа со слабой надеждой, что все было не так глупо.
– Да. То есть нет! Сперва я хотел сам... но я сразу встретил Гиену Берту – она ведь теперь у нас почтальонша, да? – и передал ей этот пакет. Она сказал: через полчаса доставит его по адресу...