Глава первая
СТРАНА МОЕГО ДЕТСТВА
Я живу в солнечной квартире. На моём столе груда бумаг и глубокая чернильница. Я макаю в чернильницу перо, беру лист бумаги и всё время пишу. Пишу с утра до вечера. Такая уж у меня работа.
Но прошлым летом в городе наступила страшная жара, чернила в чернильнице высохли, писать стало нечем — и я собрался в отпуск.
Я сложил бумаги в стопу, плотно закрыл письменный стол, сказал соседям «до свидания» и укатил далеко-далеко.
Я уехал в самый любимый уголок Страны Моего Детства!
Там всегда хорошо. Там шумят четыре миллиона сосен, зеленеют над грибными полянами сто двадцать тысяч берёз и течёт одна-разъединая речка Нёндовка, чистая, неглубокая — как раз для ребячьего купания.
А за речкой
По светлой горушке,
По траве
К теремку-избушке
Тропка вверх повороты вьёт.
Та избушка ходить не может,
У избушки нет курьих ножек —
Очень ласковая старушка
Припеваючи в ней живёт!
Есть на всё у старушки уменье,
И друзей самых добрых не счесть:
В теремок по утрам
Варенья
Прилетают шмели поесть.
И ведут себя тихо, скромно,
Не толкутся, не точат жал.
Раз к старушке медведь огромный
Прямо из лесу прибежал!
Но и он
Головою косматой
Не мотал,
Не ревел что есть сил,
А касторки больным медвежатам
Смирно,
Вежливо попросил.
Мишка ахал и охал горько,
И конечно же
Сразу он
Получил пузырёк с касторкой
Да ещё и медку бидон!
Целый день там,
С утра до заката,
Самых лучших гостей полно.
В избу солнечные зайчата
Так и прыгают
Через окно!
И не зря…
Та старушка
Ватрушки
Печь умеет на зависть всем:
Глянешь раз —
Откусить захочешь!
А откусишь —
Язык проглотишь! Понарошку,
Не насовсем.
Вот какая старушка живёт в Стране Моего Детства!
И это, конечно, моя бабушка — самая на свете добрая волшебница.
Как только я с нею встречаюсь, как только приезжаю к ней, вокруг меня и со мной самим непременно случается что-нибудь интересное.
Вот и сейчас, не успел я прикрыть за собой калитку, не успел обнять бабушку, как вдруг — чик-бац! ой-ой-ой! — произошло что-то странное.
Мой собственный пиджак стал мне очень велик, из брюк и туфель я прямо вышагнул на траву, а чемодан сразу потяжелел вдвое и вырвался из рук.
Сначала я испугался, но потом сообразил: это бабушка устроила так, что я снова стал маленьким, таким, каким был в детстве!
Я засмеялся и сказал:
— Ну что ж, бабушка, тогда помогай мне. Ведь силы-то у меня тоже убавилось.
Вдвоём мы затащили чемодан в избу, и там на него сразу же уселись солнечные зайцы. Бабушка поцеловала меня в макушку:
— Умница, Лёвушка! Наконец-то ты хоть на время, да покинул свой город. Наконец-то отдохнёшь по-человечески! Беги в светёлку, открой сундук и оденься как полагается мальчику…
При слове «сундук» я подпрыгнул на месте, крикнул «ура!» и помчался в светёлку. В светёлке почему-то оказался петух. Тот самый петух Петька, который в прошлом году выклюнулся из яйца на печи. Он похаживал по крашеным половицам и что-то высматривал около сундука, а когда я хлопнул дверью — выскочил в раскрытое окошко.
Но про петуха я позабыл сразу. Я торопился к сундуку. И неспроста!
Старый бабушкин сундук всегда притягивал меня, как притягивает большой магнит маленькую иголку. Притягивал не потому, что был красиво расписан жёлтыми и красными цветами, а потому, что я знал:
Добром чудесным он набит!
Чего в нём только нет!
Калоши. Банки. Пузырьки.
Бумажки от конфет.
Шпагат. Сапожная игла.
Утюг. Дверной засов.
Часы без стрелок и стекла.
Пружина без часов.
И неизвестно чей портрет.
И школьный мой пенал.
Ошейник пса…
Но пса здесь нет,
Сюда он не попал!
Зато под ворохом калош
Хранится зонтик тут;
Его раскрыть — и он похож
На гулкий парашют!
А если надо, парус он
Заменит хоть сейчас:
Его над чудо-сундуком
Я поднимал не раз.
И яхтой быстрою сундук
Летел в морской рассвет,
И крепкий шторм свистел вокруг,
И чайки мчались вслед.
Я мог бы новый путь открыть
Вокруг земли вполне!
Да жаль, в такую даль уплыть
Не разрешают мне…
Только я чуть задержусь, бабушка кричит:
— Ну что ты там застрял! Не придавило ли тебя крышкой, упаси господи?
Вот и теперь я услышал то же самое и опять не успел как следует налюбоваться бабушкиными сокровищами.
Я быстренько сунул в сундук свой городской костюм, надел короткие трусы, лёгонькую майку, попробовал поскакать на одной ножке и вдруг подумал: «Хорошо бы мне остаться таким подросточком на весь отпуск! Хорошо бы на все эти дни сделаться мальчиком настоящим, а не в шутку».
А бабушка вновь заторопила меня:
— Садись пить чай да рассказывай про своё городское житьё-бытьё. Ведь у тебя, наверное, полно всяких новостей.
Я сел за стол, положил в стакан ложку варенья, потом добавил ещё две и задумался: какие же самые важные новости лучше всего рассказать?
Может, о моей работе и о том, как опустела чернильница?
Но в голове у меня будто что-то щёлкнуло, и я выпалил:
— А в городе, у нас на крыше, подрались воробьи! Один воробей свалился в трубу и вылез оттуда чёрным-пречёрным, весь в саже!
Выпалил я эту новость и покраснел. Вот, думаю, сморозил так сморозил! Важнее ничего придумать не мог!
Но бабушка посмотрела на меня без усмешки и сказала:
— Ая-яй! Вот бедняга воробей, каково-то ему теперь, чумазому!
И тут меня как ветром понесло! Я начисто забыл о своей работе и, торопясь и обжигаясь чаем, рассказал:
во-первых, про знакомого чемпиона по боксу, который год тому назад поздоровался со мной за ручку;
во-вторых, про то, что ребята нашего двора сделали из пустых банок заправдашнюю ракету и запустили бы её в космос, если б ракету не отобрал дворник;
в-третьих, про то, что у нас в зоопарке катают мальчишек и девчонок на лошадке-пони всего за одну маленькую монетку, а иногда и бесплатно.
А дальше… Я не помню, что рассказывал я дальше, но было нам с бабушкой очень хорошо. Слушали мои россказни и солнечные зайчишки. Они сидели на самоваре, на самом ярком месте, и подмигивали мне. Они, наверное, хотели сказать: «Как славно быть маленьким не в шутку, а по-настоящему!»
Но это я знал теперь и без них.
Глава вторая
ПЕТУШИНАЯ ТАЙНА
Когда чай был выпит и новости рассказаны, бабушка прилегла отдохнуть, а я выскочил на крыльцо.
Мне не терпелось поскорее обежать, осмотреть все знакомые уголки Страны Моего Детства.
Первым делом я заглянул в огород. Там пахло укропом, смородиной, там всё зеленело и поспевало. Вокруг тонких колышков завивался горох. Рядом, на самой земле, из-под широких резных листьев выглядывали крепенькие огурчики. Они сами просились в рот, и я наклонился над грядкой.
Но тут до меня донеслись очень подозрительные звуки. В дальнем конце огорода, в густой крапиве, словно бы кто-то разговаривал.
Я подумал: «Не мальчишки ли забрались в огород?» — и на цыпочках стал подкрадываться к тому месту. А потом опустился даже на четвереньки и увидел среди волосатых стеблей крапивы тёмный лаз. Обжигаясь и оцарапывая колени, я пополз по нему.
Голоса приближались. Я полз бесшумно, как индеец-охотник. И вот увидел впереди лужайку, а на лужайке множество кур. Над куриной толпой возвышался бабушкин петух Петька. Он стоял на опрокинутой кадушке и… разговаривал с курами на человеческом языке!
Я притаил дыхание и стал смотреть, слушать: что же происходит?
Петух царапнул по дну кадушки лапой, выпятил грудь, сказал:
— Уважаемые дамы курицы! Уважаемые петушки! Всем ли охота выслушать меня?
— Ох! Охота! Куд-куда как охота! — ответили куры и придвинулись поближе к кадушке.
— Чив-чито вы! Чив-чито вы! Очень охота! — прочивкали цыплята и встали впереди своих мам.
Петух ещё круче выпятил грудь, заложил крылья за спину, громко произнёс:
— Так вот, уважаемые! Всем вам давным-давно известно, что я петух не совсем нормальный… То есть, я хочу сказать, не совсем обыкновенный! Вы согласны со мной?
— Ко-конечно! Ко-конечно! Ведь вы же вывелись не под ко-корзиной в курятнике, а на бабушкиной печке. А это удаётся не каждому! — прококовали две рябенькие курочки, Петькины сестрицы.
— Чив-чив… Да! Да! — поддержали их цыплята.
— Ну, если так, если вы со мной согласны, то знайте, что я больше не хочу называться глупым деревенским именем Петька! С этой минуты называйте меня по-другому, — сказал петух.
— А как же вас теперь называть? — опешила куриная публика.
Петух прищурил один глаз и уверенно объявил:
— С этого дня, с этого часа нужно называть меня: месье Коко! Это имя почётное, заграничное. А я не позже как сегодня собираюсь уехать за границу, посетить славный Городок по названию Валяй-Форси. Вы слышали что-нибудь о Валяй-Форси?
— Нет! Откуда нам слышать?
— Эх вы, неучи! Так вот послушайте:
В тот город быстрые пути
Дано не каждому найти,
Туда не всяк домчится!
За сотни вёрст отсюда он,
В нём населенья — миллион,
И каждый житель — птица!
А назван он — Валяй-Форси.
В нём куры ездят на такси
В любой конец бесплатно.
В столице птичьей
Без хлопот
Легко прожить хоть целый год —
И сытно, и приятно.
Там каждой курице сошьют
И плащ, и капор в пять минут
С большим
Куриным
Вкусом.
Не надо яйца там нести,
Не надо лапами грести
С утра до ночи мусор!
Всем петухам такая честь,
Что нам лишь сниться может здесь,
А там
Любой отпетый,
Любой задиристый петух
Имеет шпаг не меньше двух
И носит эполеты!
Что ни петух — то генерал!
Пускай он даже ростом мал,
Пусть глуповат немножко,
Но украшают ленты грудь
И петушиный устлан путь
Ковровою дорожкой.
И королём петух идёт,
И сдуру в суп не попадёт,
Ощипанный жестоко.
Там, в городке Валяй-Форси,
Лишь знай себе гуляй, форси!
Но он, друзья, далёко…
Тут бывший Петька, а теперь «месье», немножечко задумался, помолчал, а потом опять гордо вскинул голову:
— Так вот! Я всё равно найду этот городок, займу курятник побольше и вернусь за вами.
— Ах, Коко! Ка-кой вы кавалер! — умилились куры. — Мы ко-который год мечтаем о плащах и капорах. Только капоры нам нужны не ко-кой-какие, а с ко-ко-шниками…
— Будут вам и с кокошниками! — пообещал петух.
— И ко-кое-кто из нас покатается на такси?
— Не кое-кто, а все!
— Ах-ах! Кудах! — обрадовались куры и восторженно закачали головами.
А я чуть не хихикнул, но вовремя спохватился. Спохватились и куры:
— Постой, Петька! То есть, прости… Месье Коко… Как же ты уедешь за границу?
Месье потоптался и сказал:
— Это моя тайна.
— Тайна? Так раскрой же её скорее. Здесь все умирают от любопытства!
— Вы умрёте не от любопытства, а от страха, когда узнаете эту тайну. Поклянитесь, что не разболтаете!
— Клянёмся! — хором ответили куры и цыплята.
— Поклянитесь ещё раз!
— Клянёмся, но нам уже страшно…
— Поклянитесь в третий раз!
Куры хотели дать клятву и в третий раз, но тут самый маленький, самый жёлтенький цыплёнок, должно быть чересчур испугавшись, пискнул:
— Я хочу пи-пи! — И куриные ряды смешались. Мамаша подхватила малыша под крылышко и побежала с ним в кусты.
— Какое невежество! — возмутился петух и спрыгнул с кадушки. Теперь он говорил шёпотом; и мне пришлось почти высунуться из крапивы, чтобы узнать тайну.
— Я уеду по меридиану, — зашептал петух. — Меридианы — это линии, которые опоясывают всю землю с юга на север. Люди думают, что меридианы есть только на карте. Но они крепко ошибаются. Люди не знают о том, что, кроме нарисованных, придуманных меридианов, есть ещё и серебряные, волшебные. Их можно трогать, по ним можно кататься, как по перилам на лестнице на крыльце, или как катаются солнечные зайцы после дождя по радуге…
Петух перевёл дыхание, оглянулся и, наверное, заметил бы меня, если б не так волновался.
— Один Серебряный Меридиан проходит здесь. Рядом с нами. Как раз под бабушкиным сундуком. Но увидит его только тот, кто посмотрит в Зелёное Стёклышко. А Стёклышко в сундуке, в кофейной коробке. И вот, — бормотал петух, — мы сегодня же после обеда залетим в светёлку, я сяду в сундук, а вы толкнёте его…
Тут я чуть не всплеснул руками от изумления. Так вот оно что! Так вот почему сундук всегда мне казался необыкновенным! Вот почему бабушка не давала в нём как следует порыться! Но уж теперь-то я знаю, что делать…
И я потихоньку выбрался из крапивы, побежал к избе.