Уже просто черепа, так как птицы выклевали глаза и плоть, хотя на одном из черепов ещё болтались остатки волос с лоскутом желтеющей кожи. Пустые глазницы вглядывались с мрачным предостережением на подножие холма. «Развернись сейчас, — говорили глазницы, — развернись и уходи».
Сабан продолжил путь.
Он запел. Ему едва хватало дыхания на это, но он не хотел, чтобы стрела просвистела среди листьев, и поэтому было лучше дать знать о своём присутствии воинам, охраняющим эти края. Он пел историю Дикэла, бога белок. Это была детская песенка с весёлой мелодией, и она рассказывала, как Дикэл хотел обмануть лису, чтобы заполучить её большую челюсть и острые зубы, но лиса повернулась задом во время заклинаний Дикэла, и белка вместо челюсти получила пушистый лисий хвост. «Дёрни хвост, дёрни хвост», — пел Сабан, вспоминая, как мать пела ему эти же слова, и тут услышал позади себя шорох листвы, и остановился.
— Ты кто такой, «Дёрни хвост»? — спросил насмешливый голос.
— Моё имя Сабан, сын Хенгалла, — ответил Сабан. Раздался резкий вздох, и он понял, что человек позади него хочет его убить. Он заявил, что он брат Ленгара, а на этой земле этого было достаточно, чтобы приговорить его к смерти, и поэтому он заговорил снова.
— Я принёс подарок, — сказал он, приподнимая свёрток с засохшей на нём кровью.
— Подарок для кого? — спросил человек.
— Для вашей колдуньи.
— Если ей не понравится подарок, — сказал человек, — она убьёт тебя.
— Если ей не понравится этот подарок, — сказал Сабан, — я заслуживаю смерти.
Он обернулся и увидел троих. Все с татуировками убийства на груди, все с луками и копьями, и у всех были горькие и осторожные лица людей, сражающихся в бесконечной битве, но сражающихся со страстью. Они охраняли границу, защищённую черепами, и Сабану стало интересно, вся ли территория Каталло окружена головами его врагов.
Люди раздумывали, и Сабан понял, что они всё ещё хотят убить его, но он был безоружен и не выказывал страха, поэтому они неохотно оставили его в живых. Двое повели его на восток, а третий тем временем побежал вперёд рассказать о незваном госте. Сабана торопили, так как наступала ночь, однако летние сумерки были долгими, и небо ещё было светлым, когда они пришли в Каталло.
Раллин, новый вождь, ожидал Сабана на окраине селения. Дюжина воинов стояла рядом с ним, и всё племя собралось позади, чтобы посмотреть на брата Ленгара, осмелившегося прийти к ним. Раллин был не старше Сабана, но выглядел грозным, так как он был высоким мужчиной с широкими плечами и неулыбчивым лицом, на котором шрам протянулся от бороды до уголка левого глаза.
— Сабан из Рэтэррина, — сухо встретил он Сабана.
— Сабан из Сэрмэннина теперь, — сказал Сабан, почтительно кланяясь.
Раллин проигнорировал слова Сабана.
— Мы убиваем людей из Рэтэррина на этом месте, — сказал он. — Мы убиваем их везде, где бы они нам не встретились, отрубаем им головы и насаживаем их на шесты.
Толпа зашепталась, некоторые выкрикивали, что голову Сабана нужно присоединить к остальным.
— Это правда Сабан? — прозвучал другой голос, Сабан повернулся и увидел Мортора, главного жреца с пустыми глазницами, стоящего среди толпы. Его борода была седой.
— Рад видеть тебя, Мортор, — сказал Сабан, и тотчас пожалел об этих словах.
Но Мортор только улыбнулся.
— Рад слышать тебя, — ответил он, и повернулся своими невидящими глазами по направлению к Раллину. — Сабан хороший человек.
— Он из Рэтэррина, — спокойно сказал Раллин.
— Рэтэррин сделал это со мной, — ответил Сабан, поднимая вверх левую руку без мизинца. — Рэтэррин отдал меня в рабство и изгнал меня. Я не из Рэтэррина.
— Но ты рождён в Рэтэррине, — упорно настаивал Раллин.
— Если телёнок появился на свет в твоей хижине, — спросил Сабан, — делает ли это его твоим сыном?
Мгновение Раллин обдумывал эти слова.
— И зачем ты пришёл сюда? — спросил он.
— Принести подарок дочери Мортора, — ответил Сабан.
— Какой подарок? — спросил Раллин.
— Вот, — сказал Сабан. Он приподнял свёрток, но отказался развернуть его. А затем раздался крик, подобный визгу лисицы, и Раллин повернулся к огромному валу святилища.
Светлая фигура одиноко стояла в темноте храма. Она подзывала к себе, и Раллин послушно отступил в сторону и Сабан пошёл к женщине, ожидавшей у места слияния парных камней западной тропы с валом храма. Это была Дирэввин, и Лаханна сияла над ней, делая её прекрасной. Она была одета в простую рубашку из оленьей кожи, спадавшую до пят, и казавшуюся почти белой в лунном свете, вокруг шеи у нее было ожерелье из костей. Но когда Сабан приблизился, он увидел, что её красота была всего лишь лунным отражением, так как она сильно похудела, а её лицо стало злым, заострённым и печальным. Её тёмные волосы были завязаны на затылке в плотный узел, а рот, когда-то такой улыбчивый, превратился в узкую щель. В правой руке она держала бедренную кость, когда-то принадлежащую Санне, и Дирэввин подняла её вверх, когда Сабан дошёл до последней пары камней.
— Ты осмелился прийти сюда? — спросила она.
— Чтобы принести тебе подарок, — ответил Сабан.
Она посмотрела на свёрток и коротко кивнула. Сабан развязал плащ и вытряхнул его содержимое на голую залитую лунным светом землю между ними.
— Джегар, — сказал Дирэввин, узнав голову, несмотря на кровь, запёкшуюся на бороде и залившую всё лицо.
— Джегар, — сказал Сабан. — Я отрезал ему голову его собственным мечом.
Дирэввин разглядывала её, затем скривилась.
— Ради меня?
— А ради чего ещё я принёс бы тебе голову?
Она посмотрела на него, и показалось, что с её лица слетела маска, так как она улыбнулась ему усталой улыбкой.
— Значит ты теперь Сабан из Сэрмэннина?
— Да.
— И у тебя есть жена? Возлюбленная Слаола?
Сабан проигнорировал язвительность вопроса.
— Все Чужаки любят Слаола.
— А теперь ты пришёл ко мне, — сказала Дирэввин, гневная маска вернулась на место, — ты приполз ко мне с подарком! Зачем? Потому что тебе нужна защита от Ленгара?
— Нет, — запротестовал Сабан.
— Да, — сказала Дирэввин. — Ты убил его друга, и думаешь, он не отплатит тебе за это? Тронь одну из этих червей Рэтэррина, и все остальные будут преследовать тебя, — она хмуро посмотрела на него. — Ты думаешь, Ленгар не убьёт тебя? Ты думаешь, он не отберёт твою жену, как когда-то отобрал меня? Ты оскорбил его!
— Я пришел, чтобы принести тебе это, — сказал Сабан, показывая на голову Джегара, — и всё.
По правде говоря, он мало думал о реакции Ленгара на смерть Джегара. Его брат будет кипеть от гнева, в этом Сабан не сомневался, и наверняка захочет отомстить, но Сабан был уверен, что в Сэрмэннине он будет в безопасности.
— Значит, ты принёс мне подарок, и всё, — сказала Дирэввин. — На что ты надеялся, Сабан? На мою благодарность? — она подняла края своей кожаной тунике, подтянув их почти до пояса. — Ты этого хочешь?
Сабан отвернулся, оглядывая темнеющие поля.
— Я хотел, чтобы ты знала, что я не забыл.
Она бросила края одежды.
— Что не забыл? — её голос был сердитым.
— Что мы любили друг друга, — сказал Сабан, — и что я был счастлив с тобой. И с того времени до нынешнего не было ни одного дня, когда бы я не думал о тебе.
Дирэввин долго смотрела на него, потом вздохнула.
— Я знала, что ты не забыл, — сказала она, — и я всегда надеялась, что ты вернёшься. — Она пожала плечами. — И вот теперь ты здесь. И что? Ты останешься? Ты будешь помогать нам воевать с твоим братом?
— Я вернусь обратно в Сэрмэннин.
Дирэввин презрительно ухмыльнулась.
— Чтобы переместить ваш знаменитый храм? Храм, который приблизит Слаола к Рэтэррину? Выжигая небеса, когда он примчится по вашему зову? Ты, правда, веришь в его приближение?
— Да, — сказал Сабан. — Верю.
— И что произойдёт? — на этот раз в голосе Дирэввин презрения не было.
— Что обещает Камабан, — сказал Сабан. — Больше не будет зимы, болезней и горестей.
Дирэввин пристально посмотрела на него, затем откинула голову назад и расхохоталась, и её смех эхом отозвался от дальнего края сияющего в сумерках мелового вала.
— Не будет зимы! Не будет горестей! Ты слышишь это, Санна? Слышишь? Рэтэррин изгонит зиму! — она танцевала, насмехаясь, но теперь она остановилась и указала костью на Сабана. — Хотя мне не надо рассказывать это Санне, не так ли? Она знает, чего хочет Камабан, потому что он украл её жизнь, — не дожидаясь ответа, она сплюнула и шагнула вперёд, подняв голову Джегара за окровавленные волосы. — Иди за мной, Сабан из Сэрмэннина, — сказала она, — и мы выясним, сможешь ли ты одолеть зиму при помощи своих прекраснейших камней с запада. Только бы у тебя получилось! Мы могли бы опять стать счастливыми! Мы стали бы молодыми и счастливыми, без ломоты в костях!
Она повела его в храм. Там не было никого, только восходящая луна изливала свет на огромные валуны, на которых мелкими искорками отражался свет звёзд. Дирэввин вела Сабана к старой хижине Санны, всё также единственному строению внутри вала, и там она швырнула голову Джегара возле входа и стянула через голову свою рубаху и ожерелье из костей.
— Ты тоже, — сказала она, показывая, что он тоже должен снять одежду. — Я не собираюсь насиловать тебя, Сабан, просто хочу поговорить с богиней. Ей нравимся мы обнажённые, так же как ваши жрецы обнажаются, чтобы ничто не лежало между ними и их богами.
Она пронырнула в хижину. Сабан снял рубаху и обувь, и последовал за ней. Кто-то, по-видимому, Дирэввин, повесил детский череп над входом. Это был череп очень маленького ребёнка, так как родничок в его голове ещё не зарос. Внутри хижины ничего не изменилось. Те же вязанки, подвешенные к тёмной крыше, те же кучи шкур, корзины костей, горшки с травами и притираниями.
Дирэввин села у очага, скрестив ноги, и велела Сабану сесть напротив. Она подложила дров в очаг. Огонь ярко разгорелся, и крылья летучих мышей и оленьи рога на столбе поддерживающем крышу, начали отбрасывать устрашающие тени. Пламя осветило её тело, и Сабан увидел, что она стала очень худой.
— Я больше не красива, правда? — спросила она.
— Нет, — сказал Сабан.
Она улыбнулась этому.
— Ты лжёшь, так же как твои братья.
Она полезла в большой горшок, вытянула оттуда пригоршню сухих трав и бросила в огонь. Она бросала пригоршня за пригоршней, и мелкие светлые листья сначала ярко вспыхнули, а затем начали душить пламя. Оно почти угасло, и хижина заполнилась густым дымом.
— Дыши дымом, — приказала Дирэввин, и Сабан наклонился и сделал глубокий вдох. Он почти задохнулся, и голова у него закружилась. Но он заставил себя ещё раз глубоко вдохнуть, и почувствовал что-то сладкое и тошнотворное в грубом аромате дыма.
Дирэввин закрыла глаза и начала раскачиваться из стороны в сторону. Она дышала через нос, и каждый раз задерживала дыхание, а потом неожиданно начала рыдать. Её худые плечи затряслись, лицо исказилось, и полились слёзы. Словно сердце её было разбито. Она стонала, задыхалась и рыдала, слёзы ручьями стекали у неё по лицу. Потом она согнулась вдвое, как будто её затошнило, и Сабан испугался, что она уронит голову в дымящий костёр, но потом, так же неожиданно она выгнулась назад и, с трудом дыша, уставилась в остроконечную крышу.
— Что ты видишь? — спросила она его.
— Ничего, — сказал Сабан. Он чувствовал лёгкое головокружение, как будто он выпил слишком много хмельного напитка, однако ничего не видел. Ни снов, ни видений, ни призраков. Он испугался, что он увидит Санну, вернувшуюся из мёртвых, но кроме теней, дыма и белого тела Дирэввин с выступающими рёбрами не было ничего.
— Я вижу смерть, — зашептала Дирэввин. Слёзы всё ещё текли по её щекам. — Будет очень много смерти. Вы строите храм смерти.
— Нет, — запротестовал Сабан.
— Храм Камабана, — сказала Дирэввин, её голос был похож на дуновение ветра между деревянными столбами храма, — храм зимы, Храм Теней. — Она покачивалась из стороны в сторону. — Кровь будет испаряться из его камней, как туман.
— Нет!
— И невеста солнца умрёт там, — тихо напевала Дирэввин.
— Нет!
— Твоя невеста солнца, — теперь Дирэввин смотрела на Сабана, но, не видела его, так как её глаза закатились, оставив видимыми только белки глаз. — Она умрёт там! Кровь на камнях!
— Нет! — закричал Сабан, и его порыв вывел её из транса.
Её глаза сфокусировались, и она казалась удивлённой.
— Я только рассказала то, что я вижу, и то, что Санна позволяет мне видеть, а она ясно видит Камабана, так как он украл её жизнь.
— Украл её жизнь? — удивлённо спросил Сабан.
— Его видели, Сабан, — устало произнесла Дирэввин. — Ребёнок видел, как прихрамывающий человек на рассвете выходил из храма, и это же утро Санну нашли мёртвой, — она пожала плечами. — И теперь она не может отправиться к своим предкам, до тех пор, пока Камабан не освободит её. И я не могу убить Камабана, так как я убью Санну вместе с ним, и разделю её судьбу, — она выглядела очень печальной, затем покачала головой. — Я хочу к Лаханне, Сабан. Я хочу быть на небе. Здесь на земле нет счастья.
— Будет, — уверенно сказал Сабан. — Мы вернём Слаола, и больше не будет ни зимы, ни болезней.
Дирэввин грустно улыбнулась.
— Не будет зимы, — задумчиво сказала она. — И всё будет соответствовать рисунку, — она наслаждалась удивлением Сабана. — Мы знаем всё, что происходит в Сэрмэннине, — сказала она, — торговцы приходят и рассказывают нам. Мы знаем о вашем храме и о ваших надеждах. Но откуда ты знаешь, что рисунок нарушен?
— Знаю, и всё.
— Вы подобны мышам, — презрительно сказала Дирэввин, — которые думают, что пшеница растёт для них, и что, читая молитвы можно сохранить урожай.
Она смотрела в тусклый огонь очага, а Сабан пристально глядел на неё. Он пытался совместить в памяти эту озлобленную колдунью с девушкой, которую он когда-то знал, и вероятно, она подумала о том же самом, так как она внезапно подняла на него взгляд.
— Тебе не хочется иногда, чтобы всё стало так, как раньше? — спросила она.
— Да, — ответил Сабан, — постоянно.
Она улыбнулась горячности в его голосе.
— Мне тоже, — тихо сказала она. — Мы были счастливы, правда, ты и я? Мы были совсем детьми. Это ведь было не очень давно, а теперь ты передвигаешь храмы, а я отдаю приказы Раллину.
— Что ты приказываешь ему?
— Убивать всё из Рэтэррина, конечно. Убивать и снова убивать. Они постоянно нападают на нас, но нас защищают болота, а если они пытаются их обойти, мы встречаем их в лесах и убиваем одного за другим, — её голос был полон мести. — А кто начал убивать? Ленгар! А кому поклоняется Ленгар? Слаолу! Он сбежал в Сэрмэннин и научился там поклоняться Слаолу превыше всех богов, и с этого времени нет конца убийствам. Слаол выпущен на волю, и он несёт с собой кровь.
— Он наш отец, и он любит нас.
— Любит нас! — бросила Дирэввин. — Он безжалостный бог, Сабан, а зачем безжалостному богу уносить от нас зиму? Или избавлять нас от горестей? — она пожала плечами. — Когда ты поклонялся Слаолу как всего лишь одному из богов — всё было нормально. Но вы поставили его во главу всех богов, и теперь он занёс над вами свою плеть.
— Нет, — сказал Сабан.
— А я буду бороться с ним, — сказала Дирэввин. — Теперь я враг Слаола, Сабан, потому что его жестокость надо обуздать.
— Он не жесток, — настаивал Сабан.
— Скажи это девушкам, которых он каждый год сжигает в Сэрмэннине, — язвительно сказала Дирэввин, — хотя он уберёг твою Орэнну, не так ли? — она улыбнулась. — Да, я знаю её имя. Она хорошая женщина?
— Да.
— Добрая?
— Да.
— И очень красива? — многозначительно спросила Дирэввин.
— Да.
— Но её показали Слаолу, правда? Отдали ему! — она прошипела эти слова. — Ты думаешь, он забудет? Она помечена, Сабан, помечена богом. Камабан помечен! У него знак луны на животе. Нельзя верить людям, помеченным богами.
— Орэнна не помечена, — запротестовал Сабан.