А оттуда ты астральным способом попадаешь в роддом, и там врач со всей силы ка-ак даст тебе по попе! За что? Просто потому что ты родился. И с этой роковой минуты начинается твоя жизнь в Карабанчеле или в Голливуде, это уж куда тебя забросит здоровенная ручища. Меня вот, например, занесло в Карабанчель. Правда, ты не очень-то верь. Этот задавала Джиад вечно несет какую-нибудь фигню, мозги всем пудрит. В общем, я тебя предупредил, а ты думай, что хочешь.
Так вот, короче говоря, тут я взял и родился. Дальше я рассказал, как моей маме сделали ужасную и опасную операцию, а то я никак не мог пролезть наружу. Вроде, голова у меня была великовата. Мама очень любит про это рассказывать: ее хлебом не корми, только бы выставить меня дураком.
Потом я рассказал, как за три месяца прославился на весь подъезд, потому что все время ревел и никому не давал спать, а однажды так расхохотался, что потерял сознание. А еще я рассказал, что моя мама говорит: «Этот ребенок (то есть я) с самого рождения рта не закрывает».
В общем, я рассказал все, что знал про свою жизнь лет до трех или четырех. И тут «сита» Эспе с таким лицом, как будто сама еще плавает в лимбе с мертвецами, сказала, что я могу идти домой. А я ей:
— Почему, «сита» Эспе, я что, плохо рассказываю? Может, надо поподробнее?
— Ты все замечательно рассказываешь, — сказала «сита» Эспе, — просто прошло уже полтора часа.
Полтора часа? Надо же, я и не заметил. Кажется, это были самые счастливые полтора часа в моей жизни. «Сита» Эспе сказала мне «до свидания» и зевнула. Мама бы сказала: «Это или от голода, или со сна, или с недосыпа». Наверное, от голода.
Я вышел страшно довольный, что так классно все рассказал. Прямо как в кино, когда действие начинается еще до рождения главного героя. Я рассказал даже про то, как мои папа с мамой закрыли лоджию алюминиевой стенкой, чтобы мы с дедом там спали. Мамины подруги всегда друг другу рассказывают про то, как кто-нибудь стеклил лоджию или циклевал паркет. «Сита» Эспе сказала мне прийти через неделю.
* * *
Всю неделю я записывал все, что смог вспомнить про то, что со мной происходило с трех лет до восьми. Я спрашивал у мамы, у папы, у дедушки, у тети Луисы и у всех, кому повезло знать меня с самого рождения. За два дня я исписал тетрадку, и мама купила мне другую, в линейку, потому что я сказал, что она мне нужна для занятий у «ситы» Эспе.
В следующий раз я принес к «сите» Эспе три тетрадки в линейку про всю мою жизнь со всей ее проблематикой. К каждой тетрадке я придумал заглавие. В первой говорилось про то, как я жил с трех до пяти лет, и ее я озаглавил:
«Моя жизнь без Придурка».
В этой тетрадке речь шла о том, как хорошо было жить на свете, пока Придурку не приспичило заявиться сюда из лимба. Люди тогда были добрые и вежливые, то и дело говорили «спасибо» и «пожалуйста», террористы не захватывали самолеты, на мотоциклах стояли глушители, в Африке никто не голодал, а у нас в туалете еще не протек потолок, из-за которого мама так переживает. Когда мы с Придурком начинаем хлюпать носом, дедушка говорит:
— А потолок в туалете течет, потому что сосед сверху писает мимо толчка.
Это он так говорит, потому что знает, что, как бы мы ни ревели, мы сразу же плюхнемся на пол и начнем дрыгать ногами от смеха. А мама всегда ужасно злится и говорит деду:
— Мало они сами говорят всяких гадостей, так и ты туда же!
Честное слово, пока не было Придурка, я вообще почти что никаких гадостей не говорил. Только попробуй удержись, когда твой братец ржет, как ненормальный, стоит сказать какую-нибудь гадость. Ясное дело, после этого так и будешь говорить одни гадости. Вдруг он когда-нибудь возьмет и лопнет со смеху.
Не помню, прочитал я «сите» Эспе про потолок в туалете или нет, потому что на втором занятии мы успели дочитать только первую тетрадку. Пока я читал, мне показалось, что «сита» Эспе клюет носом, как дедушка после обеда. Это он так делает, потому что у него простатит. Я спросил «ситу» Эспе, почему она клюет носом: из-за простатита, или нет? Она сказала, что носом не клевала (на самом деле еще как клевала!) и что простатита у нее никакого нет, потому что женщины простатитом не болеют. А еще сказала, что уже прошел час и больше мне к ней приходить не надо.
* * *
«Сита» Эспе не нашла у меня никакой травмы. По-моему, это она чего-то недосмотрела. Маме она сказала, что мне просто надо выговориться, очень-очень надо, прямо-таки до ужаса, но это вовсе никакая не болезнь, а просто тяжесть, вроде тяжести в желудке. Тоже мне диагноз! Такой диагноз и я кому хочешь поставлю, это же раз плюнуть.
А еще «сита» Эспе сказала моей маме, что надо, чтобы меня иногда хотя бы немножко слушали дома. А мама ей:
— Да куда ж больше?!
На переменке Джиад мне сказал, что «сите» Эспе просто неохота было два раза в неделю терпеть такого зануду, как я. Конечно, он нос задирает: его-то она не выгнала. Выгнали только меня. Меня одного. Если бы не очки, я бы, наверно, подрался с Джиадом, но мне уже и так надоело получать тумаки с двух сторон: сначала от Джиада, а потом от мамы за разбитые очки. Я вообще из тех, кто подставляет вторую щеку. Папа говорит: «Когда тебя бьют, надо давать сдачи».
Ага, чтобы еще раз схлопотать! Ну уж это дудки!
Честно говоря, я жутко расстроился из-за «ситы» Эспе. Представляешь, сдаешь ты, например, мочу, забираешь результат, а там написано: «А вы, батенька, зануда», и подпись: «доктор Мартинес».
Обидно же. Маме, похоже, это все тоже совсем не понравилось, потому что она сказала:
— Умная выискалась. Можно подумать, я своего ребенка не слушаю. Да он мне даже белье в машинку положить спокойно не дает!
В конце концов пришлось мне разреветься, ты на моем месте сделал бы то же самое. Мама пообещала, что вечером они все как один придут меня слушать, чтобы чужим людям неповадно было болтать, что меня в родном доме никто не слушает.
Короче, вечером все заявились ко мне в комнату. По правде говоря, я даже растерялся немножко. Дедушка улегся на кровать. Мама с Придурком на руках уселась рядом. Папа сразу повалился на диван. И говорят:
— Ну давай, выкладывай.
Елки, не люблю я импровизировать. Пришлось достать две оставшиеся тетрадки. Я прочел первую и взялся было за вторую, но тут папа ка-ак захрапит! Он у меня храпит так, что стены дрожат. Я прямо не знал, куда деваться. Они все разлеглись у меня на кровати, даже пристроиться было негде. В общем, я их так там и оставил, пусть себе валяются вповалку. Я им свет погасил, радио выключил, накрыл их дедушкиным покрывалом. Когда мама завтра проснется, будет ныть, что у нее все кругом болит, как будто на ней воду возили. Сами виноваты. Вот дослушали бы до конца историю моей жизни… А так я скоро начну думать, что от моих тетрадок даже мухи дохнут.
Наверно, завтра меня будут ругать. Не знаю, за что, но обязательно будут. Про такие вещи всегда знаешь заранее, как про то, что схлопочешь двойку на экзамене. Сусанка сказала, что к психологам отправляют таких, кого отовсюду выгнали, а раньше их отправляли на необитаемый остров. Если бы мне пришлось выбирать между «ситой» Эспе и необитаемым островом, я бы выбрал… папину и мамину кровать. Я в жизни еще не спал на такой большой пустой кровати. Хотя она шириной всего метр тридцать пять сантиметров. Как говорит мама, чтобы спать в обнимку. Правда, насчет «в обнимку» она всегда потом добавляет, что это просто так говорится.
Капитан Килька
Пару дней назад я пропустил школу, потому что мы с папой ходили к глазному. И все из-за уголовного элемента по прозвищу Капитан Килька. В эти жуткие дни мою жизнь захлестнула чудовищная волна насилия. Хотел бы я посмотреть на Рембо, окажись он на моем месте! Да этот слизняк описался бы от страха.
Я тебе расскажу, как все было, от и до: гулял я себе спокойно в парке с Висельным деревом… Мы его так зовем, потому что там всего одно дерево, раскидистое такое, с Дальнего Запада. И вид у этого дерева самый подходящий, чтобы на нем повеситься. Мы с Ушаном Лопесом играли в слонов-людоедов, и тут заявляется этот громила Джиад, наступает мне на хобот — в смысле, не мне, а слону, — и говорит:
— Будем играть в капитана Америку.
И попробуй тут пикни. Джиад ткнул пальцем в Ушана и говорит:
— Ты будешь прекрасная принцесса, а Манолито — подлый предатель. Я с ним буду сражаться не на жизнь, а на смерть, отвоюю себе принцессу, а Манолито будет валяться в грязи с проломленным черепом.
Джиад — он такой, любит, чтобы всем сразу было понятно, по каким правилам играть.
Я тут же просек, что мое дело дрянь, и быстренько предложил:
— Может, лучше я буду за принцессу?
Только подлый трус Ушан, конечно, сразу ухватился за роль, которую ему впарил Джиад:
— Нет, я! Вот увидите, какая из меня получится суперская принцесса. Я так сыграю, что мне «Оскара» дадут за второстепенную женскую роль.
Я метнул в него довольно-таки злобный взгляд и на всякий случай спросил:
— Может, лучше завтра поиграем? А то мне надо морально подготовиться.
Но не тут-то было. Громила Джиад ка-ак рявкнет:
— Не завтра, а сейчас!
Тут Ушан начал вопить, как будто его режут, это он так изображал принцессу, на которую напали. А я дал стрекача, как будто собрался пробежать стометровку. По мне, отступление — вообще самая правильная боевая тактика. В этой жизни вообще все люди делятся на две категории: одни выигрывают стометровки, а другие проигрывают. Так вот, я как раз из таких, которые проигрывают. Задавала Джиад ухватил меня за капюшон и говорит: «Тебе повезло, Очкарик. Будешь драться с самым крутым парнем в классе, то есть со мной. Защищайся!»
Конечно, если так посмотреть, то мне вроде как и свезло. Ясное дело, лучше хвастаться, что это Рембо поставил тебе фингал под глазом, чем сознаться, что какой-нибудь дохляк шарахнул тебя мордой об стол.
Руками я отбиваться не мог, потому что в эту роковую минуту весь мой организм от такого накала страстей напрочь парализовало. Пришлось защищаться ртом. Это вообще единственный орган, который меня не подводит, когда я чувствую, мне вот-вот насмерть оторвут голову. Это не в том смысле, что я кусаюсь. Ты чего, думаешь, я совсем? Я просто зубы пытаюсь заговаривать.
— А я как будто король, а королей бить нельзя, потому что конституция запрещает, а то тебя сразу за шкирку и в тюрьму, и будешь ты враг всего испанского народа.
Согласись, если бы устроили международный конкурс на лучшую фразу, моя как минимум прошла бы в финал. Только Джиада никакими фразами не пробьешь. Он самый настоящий крепкий орешек, ему хоть кол на голове теши — все по фигу.
— Черта с два! Короли в очках не бывают. А если вдруг уродится какой-нибудь очкарик, его сразу отправляют куда подальше, а себе берут другого.
Такого поворота я не ожидал. Папа рассказывал, что из-за очков его не взяли в армию, но я в жизни бы не подумал, что с очками не берут в короли. Кстати, раньше эта профессия мне как-то не приходила в голову, но в ту роковую минуту мне казалось, что это единственная стоящая профессия на свете, только бы отвязаться от такого жутко опасного типа.
Я как-то раз видел по телевизору, как один дядька рассказывал, что он летел себе спокойно на самолете, и вдруг капитан объявляет по радио, что моторы отказали и придется теперь заходить на самую настоящую аварийную посадку. Так вот, этот дядька (он был американец, но не артист, это точно) рассказывал, что пока самолет падал, он подумал: «Это последние минуты в моей жизни». И тут у него в голове как будто начали прокручивать кинопленку про все, что он делал с тех пор, как родился. В общем, у меня было то же самое, только наоборот. Пока этот зверюга Джиад держал меня за куртку и я вот-вот должен был повалиться в грязь с проломленным черепом, передо мной пронеслась вся моя жизнь, только не назад, а вперед. Я увидел свое будущее, прямо целые дни, только все крутилось так быстро, что я почти совсем ничего не успел запомнить. Запомнил я всего две вещи: как я сделался королем и как всю нашу семью каждый вечер показывали по телевизору после новостей, прямо как сейчас короля с королевой. В кадре я стоял в самом центре, в королевской мантии и с короной слегка набекрень, такой уж у меня фирменный способ носить корону. А рядом стояли дедушка в своем воскресном костюме, папа и мама с Придурком на руках. Мы все улыбались, а оркестр играл испанский гимн: «Пум-ба! Пум-ба! Та-пум-ба-пум-ба-пум-ба! Та-та-ти-та-ти-та-пум!» Тут Джиад еще сильнее тряхнул меня за воротник, и пришлось мне вернуться в ужасную действительность.
Значит, Джиад говорит, что короли в очках не бывают. Хорошо еще, что я не растерялся и быстренько врезал ему в ответ:
— Врешь ты все! Король Балдуин ходил в очках! Это был удар ниже пояса. Про короля Балдуина я вспомнил, потому что наша соседка тетя Луиса любит рассказывать, как она сильно плакала, когда умер Балдуин, король Бельгии. Летом его величество отдыхал в Мотриле, совсем как наша тетя Луиса. Она говорит, что король был очень хороший человек, потому что женился на испанке, которую звали Фабиола, прямо как какую-нибудь артистку. Правда, бедняжка оказалась из таких испанок, у которых ни кожи, ни рожи. Тетя Луиса говорит, что в Мотриле они с королем жили по соседству, прямо дверь в дверь. А мама у нее за спиной всегда ворчит: «Ну, конечно, дверь в дверь. Фантазия у нее разыгралась».
Похоже, Джиада уже здорово достал король Балдуин вместе со своими очками, потому что он сказал:
— Ну что, Очкарик, все еще хочешь быть королем?
Этот тип каждые пять секунд называет меня Очкариком. Тут я допустил политическую ошибку и ответил «да». Тогда Джиад без всякого предупреждения взял и звезданул мне кулаком по очкам, а потом повернулся спиной и объявил:
— Миссия выполнена.
Похоже, у некоторых в жизни одна миссия: двинуть мне кулаком в глаз в парке с Висельным деревом. В этих трагических жизненных обстоятельствах я заприметил дедушку. Он шел в нашу сторону, я решил, что отступление мне обеспечено, и крикнул громиле Джиаду:
— Никакой ты не капитан Америка! У тебя на морде написано, что ты капитан Килька! Так ты всю жизнь и будешь капитан Килька!
Это потому что баре «Спотыкач» его папу все зовут Килькой. Только ты не подумай, что он рыбой торгует.
Похоже, я попал Джиаду по больному месту, прямо как он мне по очкам, потому что он развернулся, на глазах у дедушки сорвал с меня очки и зашвырнул их высоко-высоко, так что они взяли и повисли на Висельном дереве. Дедушка за Джиадом не погнался, потому что с простатитом не побегаешь. Честно говоря, толку от него в таких делах, как от козла молока.
Очки застряли так высоко, что пришлось нам сбивать их камнями.
А потом мы с дедом поплелись домой. Мама меня сначала обняла, когда увидела фингал под глазом, а потом увидела разбитые очки и засветила подзатыльник. А дедушка кричал:
— Хоть ты-то его не бей! Парнишке и так сегодня досталось по первое число!
В общем, вечером все наперебой меня утешали и пересказывали фильмы, которые шли по телеку, потому что без очков я вообще ни фига не вижу.
Вдруг папа с места в карьер закатал рукава и говорит:
— Манолито, давай-ка я тебя научу одному нашему семейному приемчику, чтобы никакой Килькин сын больше к тебе не совался!
Не то чтобы я хвастался, но наш семейный приемчик — офигенная штука. Сначала папа объяснил мне теорию:
— Надо убедить противника, что ты собираешься ударить слева. Он закроет левый фланг, и тут ты ему засветишь мощный удар правой.