Софья Могилевская
И ОНИ ПОСТРОИЛИ ВОЛШЕБНЫЙ ДОМ
Повести, рассказы, сказки
МОЙ ПАПА — ВОЛШЕБНИК
Уходи-ка поскорей,
Укушу до волдырей…
Наверно, это был очень сердитый огонь!
— Вообще никому не следует подходить к печке, когда печка топится, — сказал папа.
— А бабушке? — спросил Саша.
— И бабушке не надо.
Саша взглянул на маму. Папа его понял и опять сказал:
— Ни-ни…
Значит, и маме нельзя было подходить, когда в печке был огонь. А про Машеньку даже и спрашивать не стоило: и так было ясно — нечего ей делать возле печки!
А огонь за печной дверцей так и шумел, так и бушевал, так и ворчал на все лады:
Уходите поскорей,
Укушу до волдырей,
Уходите, уходите,
Укушу до волдырей…
Возможно, это приговаривал сам папа, когда время от времени подходил к печке и, открывая дверцу, помешивал дрова длинной чёрной кочергой. Всякий раз после этого огонь злился ещё сильнее. Сердито фыркал, и куда-то вверх взлетали золотые искры.
— А тебя он почему не укусит до волдырей? — спросил Саша.
— Пусть попробует! Я его кочергой, кочергой…
И правда, папа ни капельки, ничуть не боялся огня. Он всё ворошил да ворошил дрова, пока в печке остались одни только красные угольки.
И тогда вдруг…
Нет, не вдруг и не сразу, а понемножку и постепенно в доме становилось теплее и теплее. Бабушка перестала ёжиться и кутаться в платок, а потом и вовсе скинула платок на стул.
— Вот тепло, вот благодать! — приговаривала она. — Замечательная печка…
Саша удивился: за что же бабушка хвалит печку? Если бы не папа, разве дома стало бы тепло да ещё благодать?
История вторая
Про белку, которая обиделась на папу
Весна в тот год стояла долгая и холодная. Никак не хотела пускать к ним лето. И к утру из дома вся теплынь и вся благодать куда-то убегала.
— Щели-то какие между брёвнами, — сказала бабушка. — Всё и выдувает! Разве натопишься?..
Папа недолго думал.
— Не хитрое дело заткнуть щели паклей, — сказал он и пошёл в чулан, где лежало много всякой всячины. И пакля тоже. Она была серая, мягкая и какая-то клочковатая.
Вот тогда-то и вышла история с белкой, которая жила у них в саду. Папа рассердился на белку, а белка очень обиделась на папу.
Это была весёлая и проворная белка. И такая непоседа! Каждое утро Саша видел её то на ёлке, то на сосне. Она прыгала с ветки на ветку, с верхушки на верхушку, да так быстро и ловко, что за ней и уследить-то было трудно.
А уж как Сашеньке хотелось с ней познакомиться, уж как он её привечал и задабривал!
Бывало, вынесет ей кусок хлеба и спросит:
— Белка, а белочка, хочешь хлебушка?
А белка глянет на него глазами-бусинками, усмехнётся — и нет её! Она уже на другом конце сада.
Один раз Саша даже решил дать ей половину карамельки. Вкусную, с вареньем. От карамельки кто же откажется?
Но белка и на карамельку смотреть не стала. Опять усмехнулась, прыг-скок — и нет её…
Вот с пакли, которую папа вынес из чулана, чтобы заткнуть между брёвнами щели, всё и началось…
Что и говорить — это была интересная работа. И Саша изо всех сил помогал своему папе. Он подавал ему всякий раз такой клочок пакли, какой просил папа. То большой, то поменьше, а то совсем маленький.
И вдруг Сашенька увидел: сидит белка на ёлке, и совсем недалеко от них. Сидит и поглядывает на их работу. Поглядывает, а сама вроде бы что-то обдумывает. Глаза у неё хитрющие и хвост торчком.
— Наверно, ей интересно, как мы щели затыкаем, — сказал Саша, кивнув на белку.
— Да нет, — ответил папа. — У неё другое на уме…
И правда, едва папа кончил работать, чуть только отошёл в сторону, как белка мигом с ёлки к дому — и хвать кусок пакли, именно тот самый, которым папа только что заткнул щель.
Схватила, обратно на ёлку — и была такова!
— Вот плутовка! — сказал папа и засмеялся. — Настоящая плутовка…
Но это было только началом. С этого дня белка повадилась таскать у них паклю. И обязательно ту, которой папа затыкал щели между брёвнами. Один раз утащила. Другой раз утащила. Третий раз…
— Смотри у меня, — сказал однажды папа. — В конце концов я на тебя рассержусь.
И рассердился.
В тот день вместе с паклей папа захватил из дома огромный-преогромный кухонный нож. Сашенька даже испугался:
— Зачем тебе такой?
— Увидишь, — сказал папа и принялся за работу. Этим огромным-преогромным кухонным ножом он глубоко запихивал паклю между брёвнами.
А белка сидела на своём всегдашнем месте и внимательно наблюдала за папиной работой.
— Гляди, гляди на здоровье, — приговаривал папа, усердно орудуя огромным-преогромным кухонным ножом. — Теперь-то тебе нипочём не достать…
Но только он отошёл от стены дома, как белка прыг-скок — и прямо к тому месту, где трудился папа. Прицепилась к бревну коготками, покопошилась и обратно на ёлку.
И что же?! С огромным куском пакли в зубах.
Вот тут-то папа и рассердился.
— Ах ты такая-сякая-эдакая! — крикнул он и погрозил белке пальцем.
Белка же, глянув на папу, подняла парусом рыжий хвост и перелетела с ёлки на сосну. Потом ещё на другую сосну. На третью… Только её и видели!
На следующий день её никто не видел.
И ещё на следующий день её тоже не было.
И на четвёртый день… И на пятый…
Значит, не только папа рассердился на белку, но и белка рассердилась на папу, а может быть, даже очень-очень на него обиделась.
Неужто она больше никогда к ним не вернётся? Саша то и дело спрашивал у мамы, у папы, у бабушки, у Машеньки:
— Она от нас совсем убежала? Не вернётся?
И все отвечали по-разному.
— Вероятно, у неё маленькие бельчата, — говорила мама. — Ей не до нас. Для гнезда она таскала паклю.
А бабушка говорила:
— Ох, боюсь! Подшиб её из рогатки какой-нибудь озорник мальчишка…
— Просто наша белка переселилась в лес, — говорила Машенька. — Там ей раздолье! Грибы, ягоды, орехи и разные другие штуки. А у нас что?
И только один папа сказал то, что хотелось Сашеньке:
— Она вернётся, мальчик! Обязательно вернётся. Перестанет на меня дуться и вернётся.
— И тогда ты с ней помиришься?
— А ты как считаешь?
— Я думаю, вы помиритесь.
— И я так думаю. Дай только срок, потерпи немного…
Но день шёл за днём. И холода прошли. И наступило тёплое душистое лето. А белки всё не было. И Сашенька забыл о ней думать…
История третья
Про мухомора, который стал великаном
Сад у них был очень большой. Такой большой, что в нём ничего не стоило заблудиться. Особенно Сашеньке. Ведь он был ещё совсем маленький.
Росли в этом саду разные деревья: сосны, ёлки, берёзы и даже одна груша. Но больше всего в саду было вишнёвых кустиков и кустов бузины. В одном месте, как раз за домом, были настоящие заросли бузины. Прямо бузиновый лес!
Однажды утром папа сказал:
— Пошли, мальчик! Сейчас я тебе кое-что покажу…
Он взял Сашу за руку, и они отправились как раз к тем зарослям бузины, которые росли за домом. Когда же они подходили к этим зарослям, папа вдруг замурлыкал тихим-тихим голосом:
— Тирли-мирли-пирли-гиб,
Мы сейчас увидим гриб!
И что же! Среди кустов бузины в зелёной траве они увидали маленький грибок. Его красная шляпка была вся в белых пятнышках.
— Му-хо-мор! — сказал папа. — Красивый гриб, только очень ядовитый. Трогать его нельзя. Понял?
— Понял, — ответил Саша.
Они полюбовались красным грибком с белыми пятнышками на шляпке, а потом пошли заниматься важными хозяйственными делами. А дела были такие: они с папой чинили забор. Папа приколачивал гвоздями жерди в тех местах, где они были сломаны, а Саша подавал ему нужные гвозди — то очень большие, то средние.
На следующее утро папа опять сказал Саше:
— Пошли, мальчик, поглядим, как поживает наш мухоморчик…
А утро было тёплое-тёплое. Птицы пели. Солнечные лучи так и бегали, так и прыгали, так и шныряли по всему саду, по всем деревьям, по всей траве, по всем цветам и по всем кустам бузины с кистями красных ягодок.
И опять папа замурлыкал тихим-тихим голосом:
— Тирли-мирли-пирли-гоп,
Очень вырос наш грибок!
Ну и папа! Всё-то он знает… Тот самый грибок, который вчера еле-еле высовывался из травы, теперь стоял на высокой белой ножке, а шляпка у него была с чайное блюдце.
— Ну и вымахал! — сказал папа. — Видно, по душе ему пришлось это местечко.
А местечко и правда было славное — тёмно-зелёные листья бузины и мягкая травка. Такая мягкая, что ходить по ней босиком было одно удовольствие.
— Его всё равно трогать нельзя? — спросил Саша. — Он всё равно ядовитый?
— Очень ядовитый. Особенно для мух. Потому и называется мухомор. Мух морит, понял?
А ещё на следующее утро уже сам Саша позвал папу смотреть мухомор.
— Пошли? — сказал он папе.
— Пошли! — И папа положил на пенёк возле забора молоток, которым вбивал гвозди.
— Спой ему песенку, — попросил Сашенька, когда они подходили к бузиновым зарослям.
И папа снова запел тихим-тихим голосом:
— Тирли-мирли-пирли-бам,
Стал грибок наш великан!
— Вот это да! — воскликнул Саша, когда увидел мухомор.
Теперь шляпка у него была чуть ли не с суповую тарелку, а каждое белое пятнышко с большую горошину. Он стал настоящим великаном, их красный мухоморчик!
— Я хочу его немножко потрогать, — сказал Саша и подошёл к мухомору-великану.
— Разве ты забыл? — спросил папа. — Мы же с тобой договорились…
— Немножко, совсем немножко, — не отставая, просил Саша и даже протянул руку к мухомору. Ему хотелось не только погладить красную шляпку с белыми пятнышками, но даже отщипнуть кусочек: а может, он сладкий вроде леденца?
— Пошли, мальчик, — сказал вдруг папа. — Нас с тобой работа ждёт, а мы тут прохлаждаемся.
Он взял Сашину руку, и они отправились чинить забор: работы у них было ещё порядком.
А к вечеру из Москвы ждали Машеньку. К вечеру она и приехала.
— Вот она, наша старшая дочка, — сказал папа, поглядев на калитку.
И бабушка сказала:
— В самый раз! Сейчас будем ужинать, всё готово!
И загремела, зазвенела, забренчала кастрюльками, тарелками, ложками, вилками… Очень много всего нужно поставить на стол, когда они впятером — папа, мама, бабушка, Машенька и он, Саша, — садятся за стол ужинать или обедать!
Но Саша не стал ждать, пока Маша подойдёт к крыльцу, он сам кинулся ей навстречу. Скорей-скорей по дорожке мимо грушевого дерева, на котором не было ни одной груши, мимо раскидистой яблоньки, мимо клумбы с высокими жёлтыми цветами, мимо вишнёвых кустиков… Скорей-скорей к калитке, навстречу Машеньке!
— Сашка, как живёшь? — крикнула Маша и подняла его выше своей головы.
— Хорошо живу, — сказал Саша. — Пошли, я покажу тебе великана…
— Настоящего? — удивилась Машенька.
— С красной шляпой на голове. — И Саша потянул её к кустам бузины. Не дойдя до кустов, он запел, точь-в-точь как папа, тихим-тихим голосом:
— Тирли-мирли-пирли-бам,
Наш грибок стал…
Ну и чудеса творятся на свете!
— Где же твой великан в красной шляпе? — спросила Маша. — Ну? Где он?
Сашенька и сам не знал. Никакого мухомора-великана тут и в помине не было. Только зелёная трава чуть-чуть шевелилась, только зелёные листья на бузине чуть-чуть колыхались да солнечные зайчики бегали и тут и там.
— Ну? — снова спросила Машенька. — Где он? Это ты нарочно про великана выдумал?
— Нет, я не выдумывал, — сказал Саша. Он совсем расстроился.
— Выдумал, выдумал… — засмеялась Маша. А потом крикнула: — Папа, ты только послушай, что наш Сашурик сочиняет… Про какого-то великана! Выдумщик…
А папа тут как тут. Шаги у него большие, широкие. Три шага — и он уже рядом, возле дочки и сына.
— Ничего он не выдумывал… Сейчас ты увидишь нашего великана. Просто он немного позабыл к нему дорогу.
Папа взял Сашу за руку, обогнул куст бузины и запел тихим-тихим голосом:
— Тирли-мирли-пирли-бом,
Полюбуйтесь-ка грибом!
И они увидели: под кустом бузины стоит мухомор-великан во всей своей красе. Пожалуй, он ещё подрос и стал теперь Саше по коленки.
— Ну? — спросил Сашенька. — Теперь видишь?
— Ну, теперь-то я, конечно, вижу! — ответила Маша.