Марципановый промысел — очень древний промысел Эстонского края. В других концах света тоже делают марципаны. Но в Эстонии все эти овощи, фрукты и мячики раскрашиваются вручную. Поэтому здесь самые что ни на есть красивые марципаны — ведь художники их разрисовывают своими тонкими, специальными кисточками.
Милэ росла. Из бедной девочки превратилась в бедную девушку. А в те времена был обычай: для того чтобы выйти замуж, надо было иметь приданое. У Милэ никакого приданого не было — ведь она была очень бедной, — но руки у неё были золотые. И вот она всё ж таки вышла замуж.
Вскоре у, Милэ народился сын. И случилось большое горе: умер сын у Милэ. С тех пор Милэ полюбила всех на свете детей, даже таких, с которыми не могла разговаривать, потому что не понимала их языка, — все они для неё были её собственными детьми.
Она их всех полюбила и продолжала делать для них марципаны.
Всё изменилось со временем. Эстония стала равноправной Советской республикой. Тётушку Милэ пригласили на фабрику «Калев» и предложили ей стать бригадиршей. Под её началом работали в марципанном цеху двадцать работниц — старых и молодых. У всех работниц, которыми руководила она, руки были умелые, почти такие же, как у тёти Милэ. И марципаны стали такие красивые, что однажды их заказала себе английская королева.
На фабрику «Калев» пришла телеграмма:
«Пришлите, пожалуйста, два килограмма картошки из марципана для королевы».
Молодая картошка, которую изготовили для королевы Англии, была нежная, розовая. Картофелины все, как одна, неровные, все, как одна, с глазками.
Шёл новый год. Королева надела корону. Но когда к столу её подали марципановую картошку, изготовленную под руководством тёти Милэ, королева, увидев это дивное чудо, сказала: «Ах!» И легонько дрогнула её бриллиантовая корона.
Кто знает, было ли это на самом деле или об этом только писали в газетах Англии… Может, корона не дрогнула, но одно известно доподлинно: что картошка была. Марципановая, с глазками.
Вот какие дела.
Тётя Милэ уже не была молодой, в волосах у неё появились серебряные волоски, а во рту — первый красивый золотой зуб. Веснушки у тёти Милэ на носу превратились во множество крошечных плоских солнц. Это было в то время, когда она начала богатеть: в саду у неё зацвели такие красивые розы, что впору было им позавидовать даже самой королеве Англии.
Тётя Милэ купила себе мотоцикл. И брюки. И шлем, в котором ездила на мотоцикле.
Надев штаны и красивый шлем, она садилась на мотоцикл и отправлялась на фабрику «Калев». Она ехала очень быстро. Ветер бы свистел у неё в ушах, если б не шлем. Конечно, очень жалко, что шлем. Но иначе никак нельзя: без шлема не разрешают милиционеры.
И как же было обидно ей, жившей и работавшей для ребят, что дети её обозвали «тётка Зубная Боль», что пришлось на фабрику вызвать милицию и что милиция увезла куда-то Ганса и Машу…
Между тем, пока мы рассказывали эту историю — историю тёти Милэ, милицейская машина с Гансом и Машей прибыла по назначению: в милицию. Она вздрогнула и остановилась.
Прохожие увидели: из милицейской машины вышел милиционер, за ним — мальчик. Потом улыбающийся милиционер подошёл к подножке и вынес белокурую толстую всхлипывающую девочку.
— Как тебя зовут, девочка? — спросил приветливо милиционер.
— Ма-ма-ма-ша!.. Ой, Ма-аша меня зовут!..
Глава двенадцатая. Акт (или протокол) — как вам будет угодно
Дети: мальчик — Ганс Иванов, постоянное место жительства — город Москва, прибыл на летние каникулы к деду со стороны матери, мальчику семь лет от роду; девочка — Кононенко Мария, постоянное место жительства — город Москва, находится здесь с отцом, прибывшим в командировку на завод «Калев» с целью обмена опытом. Проживают оба на даче: мальчик — у дедушки, девочка — у бригадирши фабрики «Калев» Эмилии Даур.
Девочке пять лет от роду.
Утром этого дня дети, сбежав из дома, первым делом направились в ресторан (в Пирита).
Далее, как выяснилось, дети проследовали на выставку кондитерских изделий фабрики «Калев». Там они разбили красивую лампу. Детей хотели тут же препроводить домой, так как было ясно, что они здесь без сопровождения старших. Но в общей сумятице дети исчезли и в парке обнаружены не были.
Как выяснилось, они проследовали в одну из местных кондитерских, где спустились в пекарню.
Далее дети, добравшись до фабрики «Калев», проскользнули под носом у контролёрши в цех шоколада, откуда и были направлены через дорогу в цех марципана, к отцу Кононенко Марии.
Здесь, в цеху марципана, дети обозвали почтенную женщину «тётка Зубная Боль», чем глубоко её оскорбили и довели до разбития одного потока изделий из марципана.
На вопрос, что заставило детей носиться по городу, заходя во всевозможные производства сладкого, Ганс Иванов сообщил:
— Мы не хотели ни шоколада, ни мармелада. Мы искали тётушку Зубную Боль!
На вопрос, что это за такая гражданка, мальчик ответил:
— Тётушка Зубная Боль терзает одного человека… Это её племянник.
— Да откуда он взялся?!
— Из сказки «Тётушка Зубная Боль». Мне дедушка рассказал… Конечно, всё это было очень давно. Но ведь «Зубная Боль» и сейчас на свете живёт. И живёт на свете её племянник… Потому что конец этой сказки Андерсен потерял. Племянник подходил к нашей изгороди, правда не в виде человека, а в виде тени. Он говорил, хватаясь за вспухшую щёку: «Тётка Зубная Боль, тётка Зубная Боль!» Тётушка Милэ на это не реагировала и притворялась, будто не слышит… Но мы с Машей всё поняли!
Мальчик Ганс Иванов заявляет далее: «Тётка Зубная Боль сильнее всего на свете. Она ненавидит сказки. Так, мол, прямо и говорит: «Когда у человека зубы болят ему не до сказок. Нет!»
Нами разъяснено, верней, я напомнил:
Глава тринадцатая. Белая ночь
Когда машина с милиционером, Гансом и Машей подкатила к садовым участкам, на даче у тёти Милэ был сильнейший переполох. Тётя Милэ рыдала. (Совершенно так, как будто бы не прекращала ни на минуту плакать с тех пор, как выронила из рук марципаны.) Девятый час вечера! Что же делать? Пропали дети!
Своим волнением она заразила Машиного отца, который уж было собрался бежать в милицию.
Скрипнула калитка. На садовый участок тёти Милэ возвратилась заплаканная Кононенко Мария (милиционер проводил Ганса на дачу к дедушке).
Перед тем как отпустить от себя детей, он сказал:
— Так что, вы понимаете сами, никакой «тётки Зубная Боль» мы теперь не боимся. Она боится нас. Мы с ней в два счёта справляемся при помощи врачей. Это раз. А второе то, что тот человек — тень от дерева, — он никакой не племянник. А тётя Милэ — почтенная бригадирша, а не тётка Зубная Боль. Вы оскорбили хорошего человека. Ясно?
— Ясно! — сказали дети.
Как только Маша переступила порожек, к ней бросилась тётя Милэ.
Она ещё громче заплакала и прижала Машу к своему садовому фартуку.
Что же касается папы, он тут же и успокоился. Не такой это был человек, чтоб попусту волноваться. Папе было двадцать шесть лет.
Он сказал громовым голосом:
— Дитя злосчастное! Тебе я не прощу.
Маша горько заплакала.
— Дитя коварное! Отца ты не щадишь.
Маша рыдала в голос.
— От этого позора покраснеют звёзды.
Маша плакала.
Рыдая, она начала икать.
— Нехорошо, скажу я кратко. И это всё, что я могу сказать.
После этого отец бодрым шагом прошёл на террасу, достал бритву, включил её в штепсель, натянул щёку и провёл бритвою по щеке.
Маша примолкла. Она решила, что всё потихоньку образовалось.
— И матери я опишу свои мученья. Как ты терзала сердце мне, Мария, — пробормотал отец во время бритья.
Маша опять заплакала.
Отец аккуратно провёл по щеке бритвой.
— Нехорошо! Ты опозорила во мне отца семейства.
Папа тщательно провёл бритвой по второй, ещё не бритой щеке.
Маша всхлипнула.
Тётя Милэ была не в силах вынести этого зрелища. (Тем более, что она ни слова не понимала.) Тётя Милэ прижала Машу к своей груди.
Папа побрызгался одеколоном из пульверизатора.
Неизвестно, чем бы всё это кончилось, если бы шумы вечера не были перекрыты двумя громкими красивыми голосами на соседней даче.
Пели милиционер и дедушка Ганса.
Они пели прекрасно.
Примолк и молодой Машин отец. Он с удовольствием слушал песню.
Замерла в восхищении тётя Милэ.
Тихо всхлипнув, перестала плакать бедная Маша.
А пели они вот что:
Бе-елые ночи-и!..
Тихие ночи-и.
Странные ночи.
Белые ночи.
Грозовые ночи — белые ночи.
И дрогнули крылья у старых мельниц,
И тени пошли плясать.
Сказочный час, час сумерек и теней.
Белые ночи, тихие ночи,
Белые, белые как молоко.
Вот и всё про белые ночи.
Ага!.. Вот то-то!
Мы надеемся, вы поняли теперь, до чего красиво поют те люди, что родились на чудесном острове Саарема!