глава седьмая
Со следующего дня Шурка начал заниматься по книгам, которые приносила ему Синусоида. Никто в классе так и не понял, что же такое произошло и почему Шурка снова сидит на уроках, да к тому же становится постепенно школьной достопримечательностью. Ни сам Шурка, ни Володя объяснять никому не стали. А Шурка оставался после уроков, шёл к Синусоиде в кабинет, и они там обсуждали вместе математические теории. И когда однажды другая учительница спросила Синусоиду, пойдёт ли та в субботу в театр, Синусоида гордо ответила:
– Конечно нет. Мы с учеником идём в Дом учёных, на лекцию академика Александрова.
– С каким учеником, с тем самым? – спросила учительница.
– С ним, у меня пока только один такой ученик, – подтвердила Синусоида.
И Володя, который слышал этот разговор на школьной лестнице, понял, что Синусоида говорила, конечно, о Шурке.
***
Некоторые люди, их немного, мгновенно различают остальных по национальностям – кто к какой нации принадлежит. Володя этого не умел. Негра от китайца он, конечно, отличить мог. А на большее не был способен, потому что об этом не задумывался. До пятого класса он и вовсе считал, что все вокруг него только русские. А какие ещё могут быть, если говорят по-русски, по-русски думают и видят русские сны.
Первый раз он задумался о нациях вскоре после того, как Шурка Абуалиев навсегда помирился с Синусоидой и мгновенно из умственно отсталого превратился в школьного математического гения.
Они шли с Шуркой всё той же дорогой из школы домой, Шурка молчал, а потом вдруг таинственно спросил:
– Как ты думаешь, я – кто?
– Инопланетянин, что ли? – Володя даже приостановился от неожиданности. Честно говоря, он был к этому готов. Но, слегка подумав, добавил: – Нет, если у тебя родители есть, значит, человек.
– Вавилов говорит, что я – чучмек.
– Какой ещё чучмек?
– Ну, этот, чёрный. Чечен, может быть, или ещё кто…
– Это ты-то чеченец?! – Володя даже рассмеялся. – Сам он чеченец, вот что. Откуда он это взял?
– У меня уже усы начинают расти, видишь. И волосы чёрные.
– Волосы у тебя и правда чёрные… Зато фамилия русская.
– Нет, фамилия у меня тоже не русская.
– Ну и что? В России каких только фамилий нет! Я как раз вчера по радио слышал: есть даже человек с фамилией Ю. И ничего, живёт. Картины пишет.
Володя об этом разговоре больше не вспоминал, но на следующий день по дороге из школы Шурка вдруг спросил:
– А ты бы стал дружить с человеком, если бы про него узнали, что он не русский?
– Да откуда я знаю. Негра Васю из седьмого «а» знаешь? С ним же все дружат!
– То с негром, – согласился Шурка, – а то – с чёрным.
– Да иди ты знаешь куда! – разозлился Володя. – Нашёл о чём говорить!
Володя и не думал, что Шурка заговорит снова.
– Никому не скажешь? – спросил вдруг тот уже не по дороге домой, а в первую перемену, уведя Володю наверх, к металлической чердачной двери. – Я правда не русский.
Шурка проговорил это почти с отчаянием и, отвернувшись от Володи, приложился, как когда-то Анатолий, лбом к железной двери.
– Кто тебе такую чушь наболтал? Выброси её из головы и не думай об этом, – заспорил Володя. – Русский ты, понял?
– Я у отца спросил…
– А он?
– Подтвердил.
– Откуда отец-то знает? Мало ли что он сказал! Ты русский. Русский и всё, понял?!
Шурка посмотрел на Володю с сожалением.
– А кто же ещё знает? Отец сказал, что мы с ним – копты.
– Кто-кто? – переспросил Володя. – Те, которые коптят что-нибудь, что ли? Так это профессия. А национальности такой нет.
– Есть, – упрямо не согласился Шурка. – Есть такая народность. Копты – это древние египтяне.
– Не может быть!
Во всю уже дребезжал звонок на урок, но они по-прежнему стояли у металлической чердачной двери.
– Отец мне всё рассказал, всю историю нашей семьи.
– То есть ты настоящий древний египтянин? – переспросил Володя с восхищением. – Вот это да! Чего ты тогда страдаешь-то?! Этим гордиться надо, понял? На Ти-Ви выступать. Ты, может, родственник фараонам.
– Нет, – и Шурка помотал головой. – Мы из феллахов, из крестьян то есть. А прадедушка захотел стать моряком, приплыл в Одессу и там женился на русской. И в гражданскую войну был кавалеристом.
– Колоссально! – сказал Володя с восхищением. – Вот это история! Древний египтянин – кавалерист. Он за кого был – за Будённого или за этого, Деникина?
– Отец сам не знает. Знает, что кавалеристом.
***
На урок они, конечно, опоздали. А после школы Володя понёс эту новость старшему другу, Анатолию. Тем более что Анатолий был главным Шуркиным спасителем.
– А Шурка Абуалиев – по-научному копт, – сообщил он таинственным голосом, – древний египтянин. Он мне сам об этом сказал.
Володя ждал, что Анатолий удивится, но тот спокойно проговорил:
– Такой же древний египтянин, как ты – древний славянин. Мы, если разбираться, все происходим от древних людей.
– А его кое-кто евреем считает или чёрным.
– И что?
– Я им всем буду говорить, что он не чёрный, а копт.
– А что, если бы еврей или, как это, лицо кавказской национальности – так плохо?
– Конечно, плохо! Чего в этом хорошего.
– Балда ты, оказывается, Вовик! – удивился Анатолий. – Говорим с тобой, говорим, а самое главное ты не усёк. Ты что, всерьёз так думаешь, что еврей и чеченец хуже египтянина и русского, или только придуриваешься?
– Не знаю, – смутился Володя.
– Сам подумай, если бы Шурка оказался не коптом, а грузином или евреем, он что – сразу бы стал хуже?
– Нет, конечно.
– Ты это запомни на будущее: если где услышишь человека, который убеждает, что его нация – самая красивая, самая добрая и самая умная, сразу высекай, что это вшивый оратор, или полный идиот, или политический жулик.
глава восьмая
Раньше многое было по-другому, не так, как сейчас, в пятом классе. Например, тогда Володя влюблялся каждую неделю, а иногда и по нескольку раз в день. И в разных девочек. Кто на него посмотрит внимательнее или нечаянно ему улыбнётся, в ту и влюбится… А сейчас, в пятом классе, Володя вовсе влюбляться перестал. И удивлялся – чего это взрослые вокруг него как будто с ума посходили.
Уже месяц милиционер дежурит около их парадного, мёрзнет на ветру, ждёт маму, и каждый день – с новым букетом. Мама сначала букеты эти не брала, гнала милиционера прочь, но однажды цветы пожалела – очень были красивые, редкого оттенка.
– Дамский угодник несчастный, потому в городе столько жулья и развелось, что милиция на свиданиях торчит, – ворчала мама, аккуратно подрезая цветы, чтобы поставить их в вазу, – Такую красоту ведь не выбросишь! – оправдывалась она перед Володей.
И постепенно с того дня их квартира стала всё больше походить на оранжерею или цветочный магазин. Скоро цветы стояли всюду – в банках из-под зелёного горошка, в молочных пакетах, в бидоне. И милиционер продолжал ежедневно приносить новые.
Эти цветы Володе очень пригодились. Для Анатолия и Зинаиды.
***
Зинаиду Володя увидел в воскресенье утром, в булочной.
– Ты что такой грустный, Вовик? – спросила Зинаида и сама печально вздохнула.
– Я не грустный, – удивился Володя и чуть не добавил: «Это ты грустная».
Но выглядела Зинаида при этом так красиво, что Володя, если бы он был взрослый, как Анатолий, наверно, на ней бы женился. Обязательно бы женился! Анатолий же лишь вспоминал про неё изредка, потому что считал, что главное для мужчины – любимое дело. Так он недавно объяснил Володе. И дел у Анатолия, в самом деле, было сейчас много.
Они получили в булочной хлеб и вышли на улицу. Теперь Зинаиде надо было налево, а Володе – направо.
И Зинаида вдруг положила Володе руку на плечо.
– Что-то ты мне давно про Анатолия не рассказывал. Ну как вы там, часто про меня разговариваете? Только честно! – Она пыталась спрашивать весело, а получилось грустно.
И Володе так жалко её стало. Красивую и печальную Зинаиду.
– Часто! – произнёс он вполне искренне. – Вчера как раз он меня пошёл провожать – и опять разговаривали.
– Честно? – обрадовалась Зинаида как маленькая. – Честно-честно? А что он говорил?
– Ну, про разное… – Придумать, о чём был разговор, оказалось не так-то просто. – Ну, что он с тобой в Эрмитаж хочет пойти… Только боится, вдруг ты не согласишься.
– В Эрмитаж? – удивилась Зинаида. – Ну да! Конечно, в Эрмитаж! Он меня звал ещё в восьмом классе! А я его обманула. Володь, ты только не говори Анатолию, ладно? Я же глупая была девчонка, Володя! Я же ничего не понимала! Ты ему намекни, что я каждый день себя проклинаю за те годы. Я очень хочу пойти с ним в Эрмитаж. Очень! Володя, намекнёшь?
***
Володя Зинаиде эту глупость про Эрмитаж сочинил, а в результате получилась совсем не глупость.
В понедельник, только Володя успел прийти из школы и разогреть суп, как позвонил Анатолий. Голос у Анатолия был смущённый.
– Я через час, понимаешь, должен с Зинаидой встретиться, около Эрмитажа. Обегал кругом – ни одного цветочка. Не видел, на нашей улице в цветочном киоске что-нибудь есть?
Смешно! С какой стати Володя, проходя по улице, стал бы отмечать – есть в киоске цветы или нет? Зато в квартире цветов было навалом.
– Есть! Есть цветы! – закричал Володя. – Какие хочешь! Я тебе сейчас привезу, к Эрмитажу!
Он быстро собрал все цветы, какие были в комнате. Получился огромнейший букет. Володя с трудом завернул его в две газеты.
***
С этим букетом он едва втиснулся в троллейбус. На него давили, его толкали со всех сторон и легко могли изломать цветы. Володя оберегал букет изо всех сил. Наконец, его прижали к заднему сиденью.
Там, у окна, сидела девочка, а рядом – женщина, может быть, девочкина мать, и лица их отчего-то показались знакомыми.
– Мальчик, давай цветы нам, – и женщина улыбнулась Володе, – мы едем до кольца, подержим.
И девочка тоже ему улыбнулась. У женщины на коленях была большая сумка. Она взяла Володины цветы и протянула их дочке.
Тут Володя вспомнил их обеих, понял, почему их лица ему знакомы.
Это же была его сестра! Да-да! Если бы не цветы, он бы, возможно, и не догадался. А тогда на кладбище у мамы тоже был большой букет, завёрнутый в газету.
Он часто думал о том, что где-то в городе живёт его сестра и даже не догадывается о нём, о том, что он существует на свете. И если они когда-нибудь нечаянно встретятся, он даже намекнуть ей об этом не имеет права, о том, что он – её брат. Так сказала когда-то мама, и он хорошо помнил её слова.
А сейчас Володя стоит со своей сестрой рядом. Она держит его цветы и по-прежнему ни о чём не догадывается.
Если бы не Анатолий около Эрмитажа, Володя бы так и ехал рядом с нею до конца и незаметно её рассматривал, а потом бы узнал, где она живёт, тайно проводив их до дома. И подружился бы с помощью какой-нибудь хитрости. И стал бы ей во всём помогать. Всю жизнь, до смерти. …Но нет. Троллейбус остановился напротив Эрмитажа, Володе надо было быстро сходить.
Он взял букет из рук сестры, тихо, почти не поднимая глаз, сказал ей «спасибо» и двинулся к выходу. Но в последний момент снова повернулся к ней, выхватил из букета самый большой красивый цветок и протянул ей. Она растерянно его взяла, а он тут же выпрыгнул из троллейбуса.
Троллейбус поехал дальше, и Володя увидел, как его сестра удивлённо смотрит на него через окно, по-прежнему ни о чём не догадываясь.
***
Анатолия Володя увидел издалека. Анатолий тоже его высмотрел, радостно взмахнул рукой и зашагал навстречу. А потом вдруг остановился испуганно, уставившись на огромный букет.
– Ты что, с ума сошёл? Я же просил цветочек, один. Это ты сколько денег угрохал! Мне теперь с тобой год расплачиваться.
Володя хотел объяснить, что цветы – задаром, потому что милицейские, но, к счастью, только проговорил:
– Да это так, задаром, подарок.
– Ладно, разберёмся потом, – и Анатолий нетерпеливо оглянулся. – Спасибо тебе, Вовик, ты – спаситель мой. Поезжай домой, а вечером разберёмся.
В голосе Анатолия почувствовал Володя то же самое отчуждение, которое уже было когда-то в давние времена. Он, первоклассник Володя, стоял тогда рядом с огромным Анатолием, а тот всё ждал и ждал мучительницу свою – Зинаиду. Неужели эти времена повторяются снова!
– Анатолий! Вовик! – послышался от набережной, от моста, зов Зинаиды.
Она быстро шла к ним, почти бежала в полурасстегнутой куртке, с развевающимся шарфом. И Анатолий с букетом в руках тоже бросился к ней, наперерез машинам.
А он, Вовик, остался. Он даже не стал смотреть, как они встретились, а медленно пошёл к троллейбусной остановке.
Он был не нужен им.
***
А вечером мама вошла в дом с новым букетом. И неожиданно спросила:
– Вовка, а где цветы? Куда цветы делись? Мне же их подарили.
Не думал он, что мама станет переживать из-за милицейских букетов. Сама ругала этого милицейского майора, а теперь переживает.
– Ты их что, выбросил? Неужели ты их выбросил?
И Володя согласно кивнул. Не объяснить же, что теперь букеты стоят дома у Зинаиды.
– Вовик, Вовик, что ты наделал! – Мама почти плакала. – А я пригласила его в гости… Он придёт, и как я ему объясню, куда дела цветы… Ладно, – и мама протянула ему деньги. – Сходи погуляй. Купи себе там мороженого какого-нибудь.
Так получалось, что он второй раз за день становился ненужным. Даже собственной матери.
Зато Шурке Абуалиеву Володя был нужен. Очень.
глава девятая
Володя и раньше видел в школе этого семиклассника. На переменах семиклассник почти всегда разговаривал по сотовому и чаще был не один – с приятелями.
Однажды Шурка остался в школе, делал лабораторные работы по химии в химическом кабинете за седьмой класс, и Володя пошёл домой один. Был конец апреля, солнце приятно грело лоб и щёки, и Володя шёл навстречу ему, зажмурившись. Как будто экстрасенс какой – глаза закрыты, а не спотыкается. На самом-то деле он смотрел сквозь тоненькие щёлки. И вдруг его кто-то сбоку спросил:
– Что, со своим хачиком больше не ходишь?
Володя открыл глаза и увидел семиклассника.
– С кем? – не понял он.
– С этим, чучмекским киндервудом.
Семиклассник смотрел на Володю как-то чересчур жёстко – так, что от этого взгляда Володе захотелось отвернуться или сказать что-нибудь плохое про Шурку. Но Володя взгляду не подчинился.
– Почему? Хожу, – проговорил он и упрямо не отвёл глаза.
– А ты сам-то кто? Русский?
– Русский.
– Так-так. Это ещё надо проверить, – сказал семиклассник многозначительно и отошёл.
***
Такой разговор был недавно, а сегодня Володя услышал разговор другой. В перемену он стоял в коридоре у окна, спиной ко всем, и неожиданно услышал:
– Ты сегодня куда?
– А никуда. Опустим там одного. Киндервуда.
– Из пятого, что ли? Который с десятиклассниками на олимпиаду лезет?
– Ага, чтоб не нарывался. Он как раз мимо забора ходит. Землю из-под собак поест…