Касс Кристийна
С папой на санках
Зима потому классное время года, что идёт снег, можно лепить снеговиков, кататься на коньках и на санках.
— Ну-ка, доченька, одевайся потеплее, пойдем кататься на санках, — сказал однажды папа.
Если папа сказал, что пойдём кататься, то собираться нужно живо, потому что папа такое говорит нечасто.
Мама проверила, чтобы я надела теплую кофточку, колготки, рейтузы и шерстяные носки, шапку и шарф, толстую куртку и ватновые штаны, и непромокаемые варежки — это все, чтобы не замёрзнуть.
Папа надел только джинсы, футболку и куртку, а шапку надевать не стал.
Я сказала, что так нечестно, что папе не надо надевать шерстяной комбинезон и ватновые штаны, но папа лишь рассмеялся:
— Ха-ха! Вот когда вырастешь, то будешь надевать, что захочешь. Кроме того, на улице даже минуса нет.
На горке было много детей и мало взрослых. Почти все съезжали на санках или на лыжах и тотчас карабкались обратно. И почти все взрослые стояли на горе или по обочинам и кричали своим детям, мол, молодец, давай еще разок.
Но мой папа хотел быть лучше этих пап и мам, которые только криками подбадривают своих детей, машут руками и, дрожа от холода, смотрят на всё со стороны.
Мой папа сел со мною в санки, хотя двоим поместиться там трудно. Папа сильно оттолкнулся, санки понеслись вниз, и он закричал:
— Пропустите с ребёнком! Эй, внизу, поберегитесь, кому жизнь дорога!
На середине спуска папа вылетел из санок, но продолжал улыбаться.
— Бедненькие, стоят там и дрожат, — сказал папа. — Они и знать не знают, как здорово кататься на санках.
Мы съехали с папой еще пять раз, и каждый раз папа вываливался из санок. Последний раз он уже не улыбался, а только сказал, что на сегодня хватит, потому что штаны у него совсем промокли.
— Ты что, дома в туалет не сходил? — удивилась я.
А папа ответил, что это он не написал в штаны, а что они промокли от снега.
— Тебе тоже надо было надеть шерстяную кофту и толстые штаны, — сказала я.
И папа ответил, что я совершенно права.
Мне хотелось ещё покататься одной, и я забралась на горку и скатилась, потом опять забралась и опять скатилась, и мне было ужасно весело.
А мой бедный папа стоял под горкой в мокрых штанах, дрожал точно так же, как другие папы и мамы, и кричал мне, что здорово, давай еще разок.
Новогодний салют
Новый год — это так здорово. Если ты, конечно, не маленький и не боишься громких взрывов. И даже не решаешься выйти из дома, когда небо расцвечено разноцветными ракетами и папа зовет тебя во двор запускать салюты.
Папы такие смешные. Им прямо не терпится в Новый год устроить салют. Вот моему папе — точно не терпится.
— Сначала запустим штучки две… и потом ещё две… а потом ещё и ещё… они вон какие крутые! — приговаривал папа. — Ты пойдёшь смотреть папины салюты?
Я ответила, что я девочка, а девочки не любят, когда всё вокруг гремит. Мне бы понравились бесшумные ракеты.
Мама обещала пойти с нами. Она сказала, что после папиного салюта мы сходим на мост посмотреть большой салют. И мне разрешили одеть на шапку розовые наушники, чтобы не так сильно слышать грохотанье.
Мы вышли во двор, и папа запустил несколько ракет. Он радостно скакал по двору, прямо как я, когда получила от Деда Мороза в подарок санки с рулём.
Потом мы пошли на мост, потому что оттуда лучше всего видно салют, но там собралось столько народу, что было не протолкнуться.
И тут я увидела собачку. Маленькую, лохматенькую. Она была совершенно одна и боялась грохота, кажется, ещё больше, чем я, когда была маленькой. Какой-то мальчик поджёг бомбочку прямо рядом с этой собачкой. Пёсик страшно испугался и подскочил.
— Иди сюда, собачечка! — позвала я её. Она посмотрела в мою сторону, но подойти не решилась. Я снова поманила собачку, и она подошла ко мне. У неё тряслись уши, она вся дрожала, хотя шерсть у неё была густая. Я присела на корточки и погладила собачку, и она встала передними лапами мне на колени. Она вздрагивала и повизгивала при каждом взрыве.
Я взрывов так отчетливо не слышала, потому что на мне были шапка и наушники. А у маленькой собачки не было ни шапки, ни наушников, а просто голые уши. Тут мне в голову пришла хорошая идея. Я сняла наушники и одела их собачке. И надо же! Когда громыхнуло следующий раз, собачка не испугалась, а наоборот, стала лизать мне подбородок и вилять хвостом.
— Откуда взялась здесь эта собака? — спросила мама. — И почему на ней твои наушники?
Я рассказала, как собачка боялась громких хлопков, а мама рассмеялась и сказала, что я, конечно, очень добрая девочка, что одолжила собачке свои наушники, но её хозяину это может не понравиться.
— А у неё нет хозяина, она совсем одна, — сказала я и уже понадеялась, что мама разрешит мне оставить собачку себе.
— Во всяком случае у неё есть ошейник, — сообщил папа и погладил собачку. — И номер телефона есть!
Не успел папа достать из кармана свой мобильный, как вдруг к нам подбежала незнакомая толстая тётя и заголосила. Она кричала, что мы похитили её собаку и мучаем ее какими-то обручами. Толстая тётя подхватила собачку и скинула на землю мои наушники. Собачка страшно обрадовалась, хотя тётя была очень рассержена. Тётя даже не поблагодарила нас за то, что мы нашли её собаку, и ушла сердито топая.
— Таким вообще нельзя доверять собак! — проворчал папа и поднял мои наушники.
— Не стоит из-за таких людей портить встречу Нового года, — сказала мама. — Одевай-ка ты лучше опять наушники, тут ещё будет греметь и греметь.
Но я ответила, что я уже не маленькая и положила наушники в карман. На самом деле я надеялась, что увижу ещё какую-нибудь собачку, которая боится взрывов.
Утренняя спешка
Почти каждое утро мама отводит меня в детский сад. Она будит меня, достаёт из шкафа одежду и готовит завтрак. Когда все дела закончены, мы вместе шагаем в детский сад.
Но изредка бывает и так, что маме надо на работу очень рано, и тогда утром в детский сад меня собирает папа. Времени у него уходит на это гораздо больше. И у меня тоже.
— Где твоя одежда? — спрашивает папа, когда я разлепляю глаза.
— В шкафу, — отвечаю я. И папа идёт к шкафу.
Папе точно достанется от мамы, если она увидит, как он порылся в шкафу. Когда через несколько минут папа находит мне в шкафу чистые трусики, маечку, колготки, юбочку и кофточку, я вспоминаю, что мама с вечера уже приготовила мне одежду. Всё красиво сложено на стуле. Но папе я этого не говорю, иначе он на меня рассердится.
Когда я уже одета, папа отправляет меня в туалет и в ванную чистить зубы.
— А мама сначала всегда отправляет меня пописать и почистить зубы, — говорю я папе. — И только потом одеваться.
Папа отвечает, что нет никакой разницы, в каком порядке это делать. И разве не здорово, что с папой утром всё можно делать в другом порядке, чем с мамой. Я говорю, что, по-моему, было бы здорово, если бы я могла съесть десерт до завтрака, а папа отвечает, что на завтрак десерта вообще не бывает.
Я иду чистить зубы, а папа в это время насыпает в пиалку хрустиков. Уже за столом папа разглядывает мою красную кофточку и говорит, что я стала похожа на мухомор, потому что моя кофточка сплошь забрызгана зубной пастой. И, может быть, мама правильно делает, что отправляет меня сначала мыться и только потом одеваться.
Когда я ем хрустики, несколько капель молока попадают на кофточку, но это ничего страшного, я уже и так вся в крапинку.
— Теперь давай одевай скорее комбинезон, нам уже надо спешить! — говорит папа.
Я говорю, что мне ещё надо сделать хвостики, потому что мама всегда делает мне по утрам хвостики.
— Ну, давай тогда причешем тебя, — говорит папа.
— Где твоя щётка?
— В ванной, в ящике, — отвечаю я и приношу папе свою щётку.
Папа начинает меня причёсывать.
— Надо сделать пробор, — говорит папа, расчесав мне волосы. — Для этого нужна расчёска. Где твоя расчёска?
— В ванной, в ящике, — отвечаю я и приношу папе свою расчёску.
Папа делает мне пробор и собирает волосы с одной стороны головы в хвостик.
— Нам ещё нужны резиночки, — говорит папа. — Где они лежат?
— В ванной, в ящике, — отвечаю я и опять иду в ванную.
Но папа держит меня за волосы и говорит, давай пойдем вместе, тогда ему не придётся делать новый хвостик. И что я могла бы сразу принести всё нужное и время бы тогда не тратилось зря.
Наконец два хвостика готовы, и мне надо побыстрее одеваться, чтобы не опоздать в детский сад.
Папа помогает мне одеть сапоги и шапку. В тех местах, где папа сделал мне хвостики, у меня выпирает шапка, как будто выросли рожки.
— Где твои перчатки? — спрашивает папа и роется в прихожей на полочках и в ящиках. Лицо у папы становится очень красным, это потому, что он уже в пальто, и ему жарко от всей суеты.
— Мама кладёт мои перчатки мне в шапку, — говорю я.
— Ну, а она тогда где? — спрашивает папа, и я отвечаю, что шапка на мне.
Папа смотрит на мою шапку, ощупывает мою шишковатую голову и смеётся, хотя нам уже надо бежать. Потом он снимает с меня шапку и видит, что там внутри лежат перчатки.
Здорово, что папа в хорошем настроении, хотя мы и очень спешим. Было бы совсем не здорово, если бы папа нервничал и сердился бы, что я так долго вожусь. Поэтому я не скажу папе, что мне вообще-то хочется по-маленькому, потому что я забыла сходить в туалет.
Как мы с папой красили яйца
Сегодня мы с папой красили яйца.
— Уже скоро Пасха, — сказал папа. — Давай сделаем маме сюрприз и покрасим яйца сами, чтобы маме не пришлось возиться с луковой шелухой.
Я не знала, что такое возня с луковой шелухой. Да папа, наверное, и сам не знал. Во всяком случае мы не покрасили ни одной луковицы, зато покрасили почти целую коробку яиц.
— Где твои фломастеры? — спросил папа. — Думаю, что фломастерами можно хорошо покрасить яйца.
У меня есть большая банка, в которой стоят фломастеры. Некоторые уже высохли и больше не рисуют, а некоторые ещё очень хорошие. Особенно хорошо рисуют такие ужасные фломастеры, как чёрный, коричневый, серый и тёмно-лиловый.
Мне не хотелось красить яйца в такие страшные цвета, и я достала из шкафа акварельные краски и кисточку. Стаканчик я взяла из ванной, потому что сейчас никто не собирался чистить зубы.
Папа вынул из холодильника картонную коробку с яйцами.
— Как ты думаешь, может, их надо сначала сварить?
Я сказала, что если мы будем их ещё и варить, то не успеем покрасить до того, как мама вернётся из магазина, и тогда никакого сюрприза не получится. Папа сказал, что я очень даже сообразительная девочка. И он решил, что холодные яйца красить куда легче, чем когда они горячие и обжигают руки.
— Только смотри — осторожно, чтобы не разбились, ладно?
Я обещала быть очень осторожной.
И вот мы стали с папой красить яйца. Я покрасила одно яйцо полностью в жёлтый цвет.
— A-а! Это, наверное, цыплёнок, — сказал папа, взглянув на мое жёлтое яйцо.
Я нарисовала на яйце красные крапинки.
Папа прищурился и склонил голову на бок.
— У цыплёнка, кажется, ветрянка, — сказал он.
— Не-ет! — засмеялась я. Иногда папа всё-таки такой смешной.
— Хм, тогда у него корь.
— Никакая не корь, — сказала я.
— Волдыри от комаров? Прыщики? Веснушки?
— Ничего у него нет. Это просто жёлтое яйцо с красными крапинками, вот и всё.
Папа улыбнулся и стал красить другое яйцо. Он перепробовал все фломастеры, но они были подсохшие. Тут папа нашёл чёрный фломастер, и я уже подумала, что он закрасит всё яйцо чёрным. Но папа нарисовал на нём два больших глаза и рот, смешные ручки и перепончатые лапки. По-моему, яйцо у папы получилось очень классным.
— Это Клабуш, — сказал папа.
У меня есть такая книжка, в которой рассказывается про существо по имени Клабуш. Его сделали из яйца. Но папино яйцо было совсем не похоже на Клабуша, потому что у настоящего Клабуша красные руки и ноги, а на голове крутики из проволоки, похожие на пружинки. Папа сказал, что красный фломастер высох, и его «Клабушу» придётся теперь ходить с чёрными руками и ногами. Они у него, наверное, немытые.
Я посмотрела на свои руки. Они были немного жёлтые и немного красные. У папы пальцы были чёрные. Ничего страшного, потому что работу мы ещё не закончили. Я тоже сделала Клабуша, а папа раскрасил ещё одно яйцо акварельными красками в синие и зелёные полоски. Следующее яйцо я раскрасила под божью коровку — красную с чёрными точками, а папа нарисовал на яйце паука-крестовика.
Мне нравилось вот так сидеть вдвоём с папой и красить вместе яйца.
Папа рассказывал, что в некоторых странах мамы и папы прячут от детей в саду шоколадные яйца, а дети должны их искать. А если мамы и папы спрячут очень много яиц, то им самим потом тоже кое-что достаётся, потому что дети не могут найти все яйца.
Папа пообещал мне купить завтра несколько «киндер-сюрпризов», если я буду хорошей девочкой и сама докрашу остальные яйца. Потому что по телевизору как раз началась такая передача, которую папе страшно хотелось посмотреть.
А мне пришло в голову кое-что получше. Я решила сделать папе и маме сюрприз и всё придумала сама.
Я взяла сине-зелёное полосатое яйцо и спрятала его в мамину большую коробку с чаем. Ложечкой засыпала сверху чаинками, чтобы яйцо не торчало. Потом взяла своего Клабуша и положила его папе в сапог.
Яйцо с пауком-крестовиком я уложила в мамину мохнатую шапку. Хорошо, что мама не надела эту шапку, когда пошла в магазин, потому что мохнатая шапка — это отличное место, где можно замаскировать яйцо. Яйцо с божьей коровкой я положила папе в портфель. Там как раз был кармашек, где яйцо прекрасно поместилось. Клабуша, которого сделал папа, я отнесла в спальню и положила в ящик туалетного столика охранять мамины серёжки.
Оставалось ещё одно яйцо. Некоторое время я разглядывала жёлтое яйцо в красную крапинку, а потом пририсовала глаза, клюв и две маленькие лапки. Так и быть, пусть это будет цыплёнок, который болеет ветрянкой. Я взяла цыплёнка и бережно перенесла его в родительскую спальню и пристроила у папы под подушкой. Вот папа обрадуется, когда найдёт его там вечером!
Взрослые разговоры
Взрослые иногда говорит такие странные вещи! Так что ребёнку вообще ничего не понять.
Например, если я нечаянно опрокинула на столе стакан с молоком или нарисовала принцесс на важных бумагах, папа всегда кричит: «Ну замечательно! Вот молодец!» И, конечно же, тогда он не улыбается, хоть и говорит «замечательно».
Или вот бабушка каждый раз, когда меня видит, радуется: «Боже милостивый! Ты ОПЯТЬ выросла!»
И тогда мы идём к двери мерить меня. Там у бабушки на косяке сделаны отметки, какого роста все мои двоюродные братья и сёстры, и я вижу, что не выросла ни на миллиметр.