Ахмет благополучно доехал до своей халупы. Скоро туда же пришел и Хабас.
Там был и комиссар Фролов. Он перебрался к старику по совету руководителя подпольной группы Баксана, которому Дагалина изложила план операции «М».
Выслушав Дагалину, он сказал:
— Операция разработана хорошо, и я абсолютно уверен в успехе дела. Но Ахмет должен доставить машинку не к Арине Павловне, а в свой дом. Я с вами согласен: вряд ли Слепцов может подумать, что похищение совершили девочки. Тем более, что Фатимат дочь… — Баксан улыбнулся, — …фрау Дахолин, лояльнейшей из лояльных горянок. И все же рисковать не будем. Обыск в доме Арины Павловны хотя и маловероятен, но возможен. Поэтому и товарищ Фролов и Хабас должны перебраться к Ахмету. Старик одинокий, живет отшельником, никто к нему не ходит. И дом стоит на окраине. Обязательно надо к нему! Так и передайте товарищу Куршу, — сказал Баксан.
И это, как поняла Дагалина, было приказом: и ей, и комиссару Фролову.
В тот же день Фролов, замаскировавшись под старика калеку, перебрался к Ахмету.
Как бы ни была тщательно разработана операция, комиссар Фролов не мог не тревожиться за исход дела, за судьбу юных подпольщиков. И только когда Ахмет вошел в дом и осторожно спустил с плеча на пол рогожный куль и на пороге появился Хабас, весь сияющий, Александр Алексеевич облегченно вздохнул.
— Молодцы! — похвалил он ребят.
А тем временем, закончив уборку, Фатимат и Рая доложили дежурному офицеру, что они все сделали и пусть господин Мюллер убедится собственными глазами.
Тот, пошатываясь, вышел из кабинета, обвел коридор пьяным взглядов, закивал:
— Гут! Гут! Можешь быть свободен… Фрау Дахолин привет! Доложите, чтоб шнапс, шнапс!
— Обязательно!.. Ауфвидерзейн, господин Мюллер!
Девочки вышли из помещения и чуть не рассмеялись: часовой тихонько наигрывал на губной гармошке и пританцовывал; автомат болтался на его груди.
— Спокойной ночи, господин Нушке!
Часовой сунул гармошку в карман, схватился за автомат, но, узнав девочек, осклабился:
— А, медхен!
Девочки постояли немного, чтобы часовой убедился, что они идут с пустыми руками, и, пожелав Нушке благополучной «вахты», подчеркнуто неторопливо вышли со двора. Как и было заранее решено, чтобы не возбудить никаких подозрений у Слепцова, Рая пошла ночевать к Дагалине.
Когда они пришли, вечеринка была в полном разгаре. Играл патефон. Томный голос пел: «Темные ночи, черные очи мне не забыть никогда…» Слепцов танцевал с какой-то очень красивой девушкой-кабардинкой…
И вдруг Рая опешила: это была та самая санитарка, которая участвовала в бою на подступах к городу. Рая даже помнит, как ее зовут — Люся. Девушка, улучив момент, кивнула ей: мол, да, да мы знакомы.
Из-за стола вышла Дагалина.
— Как, дочки мои, хорошо ли убрали?
— Хорошо, мама, — сказала Фатимат. — Нас поблагодарил даже сам господин Мюллер!
Слепцов отвел к столу свою даму и подошел к девочкам с рюмками:
— А теперь разрешите мне поблагодарить вас.
Дагалина отвела его руку:
— Нет, нет, Вадим Петрович! Они еще дети… Девочки, идите на кухню, перекусите и ложитесь спать.
Вечеринка кончилась на рассвете. Слепцов договорился с девушкой-именинницей о новой встрече. Она ему понравилась. Он уже строил планы: кончится война, обязательно женится на ней и увезет к себе в Ростов. Или даже куда-нибудь в Германию.
Он был в отличном настроении, спать не хотелось, и решил идти прямо в комендатуру: надо было закончить перевод нового приказа коменданта города.
Он застал часового спящим, а капитан Мюллер, будучи совершенно пьян, играл сам с собой в карты.
— А, Слепцов, битте… Составьте компанию. Дьявольски скучно сидеть одному в этой собачьей конуре.
— Извините, господин капитан, у меня срочное дело.
Он направился к своему кабинету, дверь которого, как, впрочем, и всех остальных комнат, была раскрыта настежь. Он сразу заметил, что на столе нет его портативной машинки. Он бросился к дежурному офицеру.
— Слушайте, капитан! Почему раскрыты все двери?
— А черт их знает! Я давал распоряжение закрыть. Да дьявол с ними: кто посмеет зайти сюда! А войдет — вздернем на перекладину!
Слепцов благоразумно решил: с пьяным говорить толку мало: чего доброго, еще пристрелит! Как бы он ни служил немцам, офицеры и даже рядовые всячески досаждают ему.
Он вернулся в кабинет, сел, закурил… Куда могла деться машинка? Уж не подстроила ли Дагалина? Не дело ли рук ее девочек, которые сегодня убирали кабинет?
Но он тут же решительно отвергнул эту мысль: Дагалина верно служит немцам, недаром они зовут ее по-свойски: фрау Дахолин. И вообще ссориться ему с Дагалиной совсем ни к чему: племянница у нее — чудесная девушка!.. Черт с ней, с машинкой! Она его личная. Достанет себе другую потом, а пока поработает на казенном «мерседесе». А то поднимешь шум — подведешь Мюллера, и тогда добра не жди!
Он осмотрел сейф, где хранятся секретные бумаги, — там было все в порядке, и, совсем повеселев, сел за работу.
Выстрел
Когда стало ясно, что концы операции «М» очень надежно запрятаны, то есть Слепцов не предпринимает никаких мер по розыску своего «рейнметалла», Фролов снова перебрался в дом Арины Павловны. Там, в подвале, удобнее и безопаснее работать на машинке. Хабаса решили оставить как связного у Ахмета. Живет будто у старика из дальнего аула внук-сирота.
Теперь, когда приобрели машинку, дело с листовками пошло куда лучше. Дагалина достала тонкой, папиросной бумаги, и ее закладывали в машинку сразу по десять экземпляров. Фролов печатал очень быстро, под его пальцами «рейнметалл» строчил словно автомат. Затем Александр Алексеевич стал обучать машинописи Раю и Фатимат. Девчонки тоже проявили недюжинные способности, и когда Курш был занят составлением текста листовки, девочки по очереди работали на машинке. Правда, писали они пока двумя пальчиками и, конечно, не «вслепую», как Александр Алексеевич, а отыскивая буквы глазами. К вечеру обычно была готова целая стопка листовок. Их распространяли сами девочки, но чаще всего Хабас. Он их рассовывал и расклеивал днем и ночью: на заборах, на домах, на тумбах для объявлений городской управы и приказов коменданта. И чуть ли не на спинах полицаев!
Хабо — так звала его Рая — был и великолепным разведчиком, связным. Под видом бродяжки он пробирался всюду. Шивой, смелый, даже дерзкий, он очень нравился Рае. Ей и в голову не приходило, что скоро они расстанутся.
И вот, как это нередко бывает в жизни, все разом изменилось.
В один из дней к ним пришел Баксан — как его настоящее имя, Рая до сих пор не знала — и с ним Мать, Дагалина. Дагалина попросила ее подежурить у калитки, пока они поговорят с Александром Алексеевичем.
Они беседовали около часа. А когда уходили, Дагалина шепнула ей: «Курш все тебе расскажет».
Рая вернулась домой. Александр Алексеевич положил ей на плечи руки, ласково сказал:
— Ну, дружок, завтра будем прощаться с тобой. Жаль, но что делать. Надо! Я полагаю, что ты у нас хороший конспиратор и не потребуешь от меня сведений, куда и зачем я уезжаю, хотя мы с тобой и очень, очень большие друзья. А с другом полагается делиться всем.
Рая, не мигая, смотрела на комиссара.
— А сейчас иди к Ахмету и скажи Хабасу, пусть он приходит сюда.
— И Хабо… — Она не могла закончить вопроса.
— Да, — сказал комиссар.
Рая почувствовала, как защипало в уголках глаз. Дрожащим голосом переспросила, хотя в этом не было нужды:
— Завтра?
Комиссар кивнул.
А на другой день в предвечерье из города вышли два человека — хромоногий слепой старик и мальчик-поводырь с нищенскими сумками за плечами. Уже стемнело, когда они добрались до балки в степи, где их поджидали два всадника — девушка и парень с двумя запасными оседланными конями. Это была Люся и ее друг Кушба.
С отъездом комиссара и Хабаса у Раи и Фатимат прибавилось дел. Если раньше Александр Алексеевич половину листовок сам перепечатывал на машинке, теперь их целиком печатали девочки. И все, что делал Хабас — а делал он очень много: был связным, разведчиком, распространял листовки, — все это теперь легло на плечи подруг.
Днем Рая печатала на машинке, а ночью расклеивала листовки по городу. Так было и сегодня.
Ночь стояла лунная и такая светлая, что улицы просматривались из конца в конец. Но делать было нечего, надо идти. Сегодня листовка очень важная, очень радостная для людей: наши войска разгромили под Сталинградом трехсоттысячную немецкую армию. Взяли в плен самого командующего армией — генерал-фельдмаршала фон Паулюса и создали угрозу группировке вражеских войск на Кавказском фронте.
Листовку написал сам Баксан.
Рая надела куртку с «молнией». Она очень удобна. Раскроешь «молнию», сунешь за борт листовки и снова закроешь. А когда подойдешь к забору, одно движение руки — и вот они, листовки. Одна минута — и все готово!
Украдкой от Арины Павловны она опустила в карман пистолетик, поцеловала бабушку и выпорхнула из дома.
Тревожным взглядом проводила Арина Павловна внучку. Раечка говорит, что она просто печатает какие-то казенные бумаги по просьбе Дагалины и относит их в комендатуру и что, мол, напрасно бабушка тревожится за нее. Но она-то Арина Павловна, знает, какие это бумаги! Если бы казенные, зачем же прятать машинку в подвале. Зачем носить эти грамотки ночью?
Как только Рая выходит из дома и скрывается за калиткой, Арина Павловна становится на колени и молится, чтобы пресвятая богородица отвела беду от внучки. А потом садится у окна и всматривается в ночную темень. Не ложится в постель до тех пор, пока внучка не вернется. Возвращается она всегда очень усталая и, ни крошечки не взяв в рот — только водички попьет, — ложится и тотчас засыпает.
Вот и сейчас, прочитав молитву, Арина Павловна ставит табуретку у окна, облокачивается о подоконник и смотрит за калитку. Светит полная луна. На улице ни души, лишь прошмыгнет из двора во двор кошка да пробежит голодный пес. Арина Павловна боится, как бы такой пес не набросился на внучку.
А Рая тем временем пробирается от улицы к улице. Она идет, прижимаясь к заборам, к стенам домов. Идет неслышно, словно на ногах у нее не тяжелые, из грубой кожи ботинки, а мягкие подушечки на подошвах, как у кошки. Сама же Рая слышит все. Вот скрипнула в глубине двора дверь. Вот заплакал ребенок, и слышно, как мать убаюкивает его. Вот частые, частые шажки — бежит собака. И точно! Вон она — остановилась, посмотрела на Раю, побежала дальше… Стоп! Шаги человека! Хотя они еще далеко, но Рая прячется за выступ дома, прижимается к стене, нащупывает в кармане пистолет… Шаги приближаются быстро: кто-то очень спешит. Вот сначала показалась тень, а вот и сам незнакомец — в барашковой шапке, в бурке. Кто он — друг или враг?
Человек в бурке скрылся. Рая приклеила на стену дома листовку и пошла дальше. Стоп! Снова шаги. И не одного человека, а двух. Немецкая речь — патрули! Рая ловко перескочила через забор, присела на корточки.
Патрули прошли. Когда их шаги совсем стихли, она выбралась из-за укрытия и по-прежнему неслышно пошла дальше. Вот перекресток, днем тут всегда много народу, торгуют семечками. Тут надо обязательно наклеить.
Она распахивает «молнию», достает листовку, бутылочку с клеем, на горлышке которой детская пустышка с дырочкой. Смазывает гуммиарабиком листовку, пришлепывает на стену, и в тот же миг раздается не то рев, не то вопль:
— Руки вверх!
Рая вихрем метнулась за угол, махнула через какой-то забор, пробежала двор и снова перелезла через забор.
Полицай гнался за ней.
— Стой, подлюга, стрелять буду!
И тотчас раздался выстрел. Рая слышала, как пуля просвистела у самого уха. И только теперь Рая вспомнила про свой пистолет. Она выхватила его из кармана, свернула за угол, остановилась, прижавшись к стене. Звук тяжелых, с подковками, ботинок нарастал с каждой секундой. Вот полицай выскочил из-за угла. И почти нос к носу столкнулся с девочкой. При свете луны Рая хорошо увидела его лицо: это был тот самый полицай, который когда-то задержал ее с бутылкой отвара и привел в комендатуру. Он явно не забыл насмешки шефа, который заставил его пить отвар, и теперь был полон злобы.
— Это ты, гадина?! — процедил сквозь зубы полицай.
Он вскинул карабин, но в тот же миг раздался выстрел из пистолета…
Рая бросилась бежать, успев лишь услышать, как полицай со стоном рухнул на тротуар.
Девочка на ходу выбросила из-за пазухи оставшиеся листовки, свернула на другую улицу, пробежала ее и только потом пошла шагом.
Она очутилась неподалеку от Калашоковых.
Идти домой было почему-то страшно, и, подумав, она направилась к подруге. Вся она отчего-то вдруг начала дрожать, зубы выстукивали дробь. Рая запахнула куртку, пошла быстрее, но согреться так и не смогла.
Подойдя к дому Дагалины, она огляделась: не увязался ли кто? Перелезла через забор, постучала в окно — два раза подряд и один после паузы.
К окну прильнуло чье-то лицо. Рая узнала Дагалину.
Лязгнул замок, раскрылась дверь, послышался тихий голос: «Проходи…»
И вот она уже сидит на кухне. Смотрит, как Дагалина, наклонив над маленькой чашечкой темный пузыречек, отсчитывает капли какого-то лекарства. Дает ей выпить. Потом наливает из термоса чаю. Во рту у нее все пересохло, и она пьет жадными, крупными глотками.
Через минуту-другую она почувствовала, как по всему телу словно разливается тепло, дрожь прекратилась, стало легко дышать. Только отчего-то смертельно хотелось спать.
— Ну, а теперь рассказывай, что случилось, — сказала Дагалина.
Преодолевая сон и усталость, Рая рассказала о полицейском.
— Ты убила его? — спросила Дагалина, не сводя с девочки тревожно-внимательного взгляда.
— Не зна-аю… — сонно протянула Рая, — Только слышала, как он упал…
Дагалина поспешно поднялась:
— Надо сейчас же узнать. Это очень важно. Ведь полицейский, ты говоришь, знал тебя?
Рая кивнула.
Дагалина накинула белый халат медсестры — так безопаснее, — поверх него пальто. Сказала Рае, чтобы та пока, не раздеваясь, прилегла на кушетку, и торопливо вышла из дому.
Как ни хотелось Рае спать, она все же дождалась возвращения Дагалины.
Та вошла, с трудом переводя дыхание. Выбившиеся из-под платка пряди волос были мокрые от пота.
Она опустилась на табуретку, спустила с головы на плечи платок, расстегнула воротничок кофты, сказала:
— Ни раненого, ни трупа я не нашла. И вот загадка: то ли ты его ранила и он сам добрался до госпиталя, то ли ему помогли добраться. А возможно, подобрали мертвого патрули? Это было бы хорошо. Но рисковать мы не можем. Я сейчас заходила к Баксану посоветоваться. Он сказал: у меня тебе оставаться опасно. Тебе надо перебраться к Ахмету. Баксан уже послал к вам человека, чтобы проводить туда и твою бабушку. Ведь полицай знал, где ты живешь.
Дагалина достала из-за пазухи шапку, брюки.
— Это Баксан дал. А сапоги у нас есть. Мамедовы. Сейчас я принесу.
Она принесла небольшие хромовые сапоги.
— Быстро переодевайся. Я тебя провожу… Пойду предупрежу Фатимат.
Рая слышала, как удивленно воскликнула ее подруга, и тотчас по полу зашлепали босые ноги, и вот уже в одной ночной рубашке Фатимат влетела в кухню.
— Ой, Раечка… Какая ты молодец! А я днем на базаре по арбам все рассовала… Ах, чтоб сдох, как шакал, тот полицай, если он еще жив! — тараторила Фатимат, то радостно, то озабоченно посматривая на подругу.
— Фатимат, не мешай Рае. Нам надо торопиться, — сказала мать.
— Тетя Дагалина, я одна дойду!
— Нет, нет, Раечка, ты в таком сейчас состоянии… А уж фрау Дахолин, — она улыбнулась, — в случае чего, как-нибудь сумеет отделаться и от полицаев и от фрицев… Хорошенько подбей волосы под шапку. А смотри, сапоги почти в самый раз!