— Температура почти нормальная! — возвещает он. — Вот теперь ты пойдешь на поправку! От души рад, и будь счастлива, Луиза!
— Большое спасибо, господин надворный советник! — хихикает настоящая Луиза.
— Наверное, вы меня имели в виду, — осведомляется Лотта, смеясь с некоторой осторожностью. Но голова от смеха все-таки болит.
— Вы маленькие интриганки, — ворчит старый доктор, — весьма опасная парочка! Даже моего Пеперля провели! — И он своими ручищами нежно гладит обеих девочек по волосам. Затем, энергично откашлявшись, встает:
— Пошли, Пеперль! Оторвись, наконец, от этих двух обманщиц!
Пеперль на прощание виляет хвостом. И жмется к громадным штанинам надворного советника, который как раз объясняет капельмейстеру Пальфи:
— Мать — это лекарство, которого, ни в какой аптеке не купишь! — Затем он обращается к молодой женщине. — Вы могли бы остаться здесь до тех пор, пока Луиза, ах, прошу прощения, Лотта, полностью оправится от болезни?
— Конечно, смогу, господин надворный советник, я и сама этого хочу.
— Вот и прекрасно! — одобряет старый доктор. — А вашему экс-супругу придется потерпеть!
Пальфи открывает рот.
— Ах, оставьте, — насмешливо произносит надворный советник. — Ваше сердце артиста, разумеется, будет обливаться кровью. Еще бы! Столько людей в квартире! Но потерпите и скоро вы останетесь в блаженном одиночестве!
Он сегодня в ударе, господин надворный советник! А дверь он распахнул так стремительно, что Рези, подслушивавшая снаружи, набила себе шишку. И голова у нее гудит.
— Приложите к шишке чистый нож, — советует он, как истинный врач, врач до мозга костей. Ну и ладно! Добрый совет дороже золота!
На землю спустился вечер. И Вена тут не исключение. В детской тишина. Луиза спит. Лотта спит. Спит, чтобы поскорее выздороветь.
Фрау Кернер и господин капельмейстер Пальфи долго просидели в соседней комнате. О многом поговорили и еще о большем умолчали. Но вдруг он встает и заявляет:
— Так! А теперь мне пора идти!
Надо сказать, что при этом он сам себе кажется смешным, впрочем, так оно и есть. Если подумать, что в соседней комнате спят две девятилетние девочки, твои дочери от этой вот красивой молодой женщины, которая стоит сейчас перед тобой, а ты норовишь удрать, подобно отшитому кавалеру на танцульках! Из собственной квартиры! Если бы тут, как в добрые старые времена, жили домовые, то-то бы они повеселились!
Она провожает его до входной двери. Он медлит.
— Если ей вдруг станет хуже, я у себя, в ателье.
— Не беспокойся! — говорит она уверенно. — Лучше помни, что тебе надо как следует отоспаться.
Он согласно кивает.
— Спокойной ночи!
— Спокойной ночи.
Он уже медленно спускается по ступенькам, как вдруг она тихонько его окликает:
— Людвиг!
Он недоуменно оборачивается.
— Ты придешь к завтраку?
— Непременно!
Закрыв за ним дверь и заперев ее на цепочку, она еще какое-то время задумчиво стоит в прихожей. Он действительно возмужал. Теперь он выглядит почти как настоящий мужчина, ее бывший супруг!
Наконец, высоко вскинув голову, мать идет охранять сон своих и его детей. Спустя час перед домом на Кэрнтнерринг из машины выходит элегантная молодая дама и что-то говорит ворчливому привратнику.
— Господин капельмейстер? — переспрашивает тот, — а почем я знаю, там он или нет?
— У него в ателье горит свет, значит он там. Вот, возьмите! — Она сует ему в руку деньги и спешит к лестнице.
Он рассматривает полученную бумажку и скрывается в привратницкой.
— Это ты? — удивляется Людвиг Пальфи, открыв ей дверь.
— Угадал, — ядовито отвечает она и входит в ателье. Усевшись, она закуривает сигарету и выжидательно смотрит на него.
Он молчит.
— Почему ты велел не подзывать себя к телефону? — спрашивает фройляйн Герлах. — Тебе не кажется, что это дурной тон?
— Я ничего не велел.
— Так в чем же дело?
— Я просто был не в состоянии говорить с тобой. Мне было не до того. Ребенок был тяжело болен.
— Но ребенку же явно лучше. Иначе ты был бы сейчас там, на Ротентурмштрассе.
Он кивает.
— Да, ей лучше. Кроме того, там моя жена.
— Кто?
— Моя жена. Моя бывшая жена. Она приехала сегодня утром вместе со второй девочкой.
— Вместе со
Время, которое, как известно, залечивает раны, лечит еще и болезни. Лоттхен выздоровела. Она опять носит косы и вплетает в них ленты. И Луиза опять носит локоны, встряхивая ими, когда душа пожелает.
Девочки помогают матери и Рези на кухне и ходят за покупками. Вместе играют в детской. Вместе поют, когда Лоттхен, а иной раз даже папа, сидит за роялем. Они навещают господина Габеле в соседней квартире. Или выгуливают Пеперля, когда у господина надворного советника лекции. Собака вполне освоилась с двумя Луизами, и надо заметить, что Пеперль оказался вполне способен, слегка увеличив свою любовь к маленьким девочкам, затем разделить ее точно пополам. Это ведь надо уметь — так о себе заботиться! Да, но изредка сестры все же испуганно переглядываются. Что же будет дальше?
14 октября у обеих девочек день рождения. Они сидят в детской вместе с родителями. На столе два торта, каждый с десятью зажженными свечками. Домашние печенья и дымящийся шоколад. Папа сыграл дивный «Марш ко дню рождения близнецов». Затем повернувшись на своем крутящемся табурете, он спрашивает:
— А почему, собственно, нам не велено было делать вам подарки ко дню рождения?
Лоттхен, собравшись с духом, отвечает:
— Потому что мы хотим то, чего нельзя купить.
— Что же вы такое хотите? — интересуется мама.
Тут уж настала очередь Луизы собираться с духом. И она, трепеща от волнения, объясняет:
— Мы с Лоттой хотим ко дню рождения, чтобы вы позволили нам теперь всегда быть вместе!
Ну, наконец-то, насилу выговорила! Родители молчат. Потом Лотта тихонько произносит:
— Тогда вам не надо будет никогда ничего нам дарить. Всю жизнь. Ни ко дню рождения. Ни к Рождеству. Никогда-никогда!
Родители по-прежнему молчат.
— Ну, вы хоть попробуйте! — Глаза у Луизы полны слез. — Мы будем себя очень, очень хорошо вести. Еще лучше, чем теперь. И вообще, тогда все-все будет куда лучше!
Лотта подхватывает:
— Мы вам это твердо обещаем!
— Честное-пречестное слово и вообще все… — поспешно добавляет Луиза.
Отец поднимается со своего табурета.
— Луизелотта, тебе не кажется, что нам надо поговорить наедине?
— Да, Людвиг, — отвечает его бывшая жена.
И они оба направляются в соседнюю комнату. Дверь за ними захлопывается.
— Зажми большой палец, — взволнованно шепчет Луиза. Четыре маленьких больших пальца крепко зажаты в кулаки. Лотта беззвучно шевелит губами.
— Молишься? — спрашивает Луиза.
Лотта кивает. Луиза тоже начинает шевелить губами:
— Господи Иисусе, приди к нам, будь нашим гостем и да будет благословенно дарованное Тобой, — бормочет она вполголоса.
Лотта негодующе трясет головой.
— Это не то, я знаю, — робко говорит Луиза, — но я не могу вспомнить ничего другого. — Господи Иисусе, приди к нам и да будет благословенно…
— Если бы мы оба могли напрочь забыть о себе, — говорит в соседней комнате господин Пальфи, пристально глядя в пол, — то лучше всего было бы не разлучать их больше, в этом нет сомнений.
— Безусловно, — соглашается молодая женщина. — Мы не должны были их разлучать.
Он по-прежнему смотрит в пол.
— Нам многое надо исправить, — откашливается, — значит, если я правильно понял, ты забираешь обеих девочек к себе в Мюнхен?
Она хватается за сердце.
— Вероятно, ты позволишь им хотя бы месяц в году гостить у меня? — И так как она молчит, он продолжает: — Или три недели? Или хотя бы две? Потому что, хоть ты мне и не веришь, я люблю их обеих, очень люблю.
— Почему бы мне тебе не верить? — слышит Пальфи в ответ.
Он пожимает плечами.
— Я так мало доказывал свою любовь!
— Не скажи! А у постели Лоттхен? И почему ты полагаешь, что если мы все так и сделаем, они будут так уж счастливы расти без отца?
— А без тебя они и вовсе не смогут!
— Ах, Людвиг, неужто ты и вправду не понимаешь, чего жаждут девочки, но просто не отваживаются произнести?
— Разумеется, понимаю. — Он подходит к окну. — Разумеется, я знаю, чего они хотят. — Он в нетерпении дергает оконный шпингалет. — Они хотят, чтобы мы с тобой были вместе!
— Они хотят иметь отца и мать, наши дети! Разве это не скромное желание? — спрашивает молодая женщина, испытующе глядя на него.
— Скромное! Но и скромные желания подчас невыполнимы!
Он стоит у окна, как мальчишка, которого поставили в угол, а он из упрямства не желает из этого угла выходить.
— Отчего же их желание невыполнимо?
Он оборачивается в полном изумлении.
— Это ты
Господин Бенно Гравундер, старый опытный служащий Бюро записи актов гражданского состояния в Первом районе Вены, собирается зарегистрировать брак, который его, человека погрязшего в рутине, несколько выбивает из колеи. Невеста — бывшая жена жениха. Две до омерзения похожие десятилетние девчонки — дочери жениха и невесты.
Один из свидетелей, художник Антон Габеле, явился на церемонию без галстука. А второй свидетель, надворный советник профессор Штробль, и вовсе привел с собой собаку! И означенная собака подняла такой шум в приемной, где ей следовало бы оставаться, что пришлось ее тоже допустить на церемонию гражданского бракосочетания! Собака — свидетель на свадьбе. Нет, это уж слишком!
Лотта и Луиза торжественно и чинно восседают на своих стульях и просто себя не помнят от радости. Они не только счастливы, они еще и горды, безмерно горды! Ведь это потрясающее непостижимое счастье — их заслуга! Что сталось бы с несчастными родителями, не будь у них детей? То-то же! А ведь нелегкое это было дело, в полной тайне так играть с судьбой! Приключения, слезы, страх, вранье, отчаяние, болезнь, все выпало на их долю, решительно все!
После церемонии господин Габеле шепчется с господином Пальфи. Вдобавок эти люди искусства еще и перемигиваются тайком! Но почемуони шепчутся и перемигиваются, не ведает никто, кроме них двоих.
Фрау Кернер, по первому браку Пальфи, и по второму тоже Пальфи, услыхала только, как ее первый и второй муж и повелитель пробормотали «Еще рано!»
Затем, повернувшись к ней, он объявляет, но как бы, между прочим:
— У меня чудная идея! Знаешь что? Давай сейчас поедем в школу и запишем туда Лотту!
— Лотту? Но ведь Лотта уже столько времени… Ах, да, прости, ты совершенно прав!
Господин капельмейстер с нежностью смотрит на жену.
— Вполне естественно!
Господин Килиан, директор женской школы, был просто ошеломлен, когда капельмейстер Пальфи с женой записали в школу вторую дочку, как две капли воды похожую на первую. Но как человек, посвятивший себя школе, он, конечно, повидал на своем веку много чего не менее удивительного, так что, в конце концов ему все же удалось оправиться от удивления.
Наконец, новую ученицу по всем правилам вписали в толстый журнал, и директор, уютно раскинувшись в своем кресле за письменным столом, сказал:
— Когда я был совсем молодым, начинающим учителем, вернее даже, помощником учителя, со мной случилась история, которую я должен рассказать вам и вашим девчушкам. Перед Пасхой в моем классе появился новый ученик. Парнишка из очень бедной семьи, но чистюля и, как я вскоре убедился, весьма прилежный и толковый. Вскоре он многих соучеников заткнул за пояс! А в арифметике так и вовсе стал первым в классе. Но все это было не всегда! Сначала я недоумевал: в чем тут дело? Потом подумал: в высшей степени странная история! Иногда он считает, будто орешки щелкает, и без единой ошибки, а в другой раз — со скрипом, еле-еле, и как говорится, ошибка на ошибке!
Господин директор выдерживает паузу и добродушно подмигивает Луизе и Лотте.
— Наконец, я выработал своеобразную методу: я стал записывать, когда парнишка хорошо считает, а когда скверно. И тут выяснилась вещь совершенно дикая: по понедельникам, средам и пятницам он считает отлично, а по вторникам, четвергам и субботам — никудышно!
— С ума сойти! — восклицает господин Пальфи.
А девочки ерзают на стульях от любопытства.
— Полтора месяца я наблюдал за ним, — продолжает старый директор, — и все шло по-прежнему: понедельник, среда, пятница — отлично, вторник, четверг, суббота — хуже некуда! В один прекрасный вечер я, наконец, решился, пошел к его родителям и сообщил им о своих загадочных наблюдениях. Они переглянулись, слегка смущенно, но в то же время весело, а потом отец и говорит: «Ваши наблюдения, господин учитель, вполне правильные!» И как свистнет в два пальца! Из соседней комнаты тут же выскакивают два парня. Одного роста и похожие — не отличишь! «Они близнецы», — пояснила мать. — «Зепп хорошо считает, а Тони… он другой». Когда я немного пришел в себя, я спросил: «Люди добрые, почему же они у вас ходят в школу по очереди, а не вместе?» И отец мне ответил: «Мы бедны, господин учитель. И у наших ребят одинкостюм на двоих!»