Стараясь не привлекать внимания, он сделал краткий осмотр близлежащих домов и улиц и поспешил к окраине города, к поляне возле залива. Ватага скоморохов уже отправилась в Псков, часть артистов отплыла для выступлений в городах Швеции, и у залива стало заметно свободнее. Повозка с натянутой на рёбра парусиной стояла в тени деревьев, и в ней после возвращения из погони за гонцом польской графини почти сутки отсыпался казак Сашка. Он разом проснулся от легкого толчка в плечо, в прекрасном настроении уселся на сене. Выслушав приятеля о странном событии в жизни города, с утробным урчанием зевнул, до хруста в костях потянулся и равнодушно спросил:
– Нам?то что до того?
– Карл Х не должен получить лёгкой победы, – вслух принялся рассуждать Удача. – Лучше бы он завяз в Польше. Тогда шляхте станет не до угроз пославшему тебя со мной запорожскому товариществу. – И выразительно сделал вывод: – Польского короля следует предупредить о переброске войск.
– Помочь чёртову ксендзу выбраться из города? – догадался казак и с сомнением почесал обритый затылок. – Стоит ли лезть на рожон ради освобождения этого иезуита?
– Лучше, если короля предупредит он, а не мы, – высказал убеждение его приятель и подмигнул. – Нам же польский король вряд ли поверит. А?
Казак от души расхохотался.
– Да уж. В любви к польским панам мы его никак не убедим.
Они быстро обсудили, как выполнить задуманное, и, не откладывая, занялись приготовлениями к опасному предприятию.
Весь огненный шар солнца вырвался из объятий края земли, обещая день жаркий и удачный для разных дел, когда в городе объявился высокий смуглолицый бюргер. Голову его поверх дешёвого парика укрывала тёмно?рыжая кожаная шляпа, он прихрамывал и был похож на ревматика, так как в такую распаляющуюся погоду кутался в шерстяной плащ. Пройдя от городских ворот по левой стороне улочки до первого узкого переулка, он завернул к стоящей в нём карете. Высокий драгун с мушкетом в руках и шпагой в ножнах воинственно шагнул ему навстречу, показывая очевидное намерение преградить этот путь.
– Эй! – громко обратился он к бюргеру. – Не видишь что ли? Проход здесь перекрыт.
– Мне некогда обходить, – буркнул прихрамывающий бюргер. – Нога болит, а купец не будет ждать.
Не желая испачкать плащ ни о стену, ни о бока лошадей и колёса кареты, он осторожно сунулся между ними, а убедившись, что драгун глянул на проходящих по улице подружек девиц, оставил его без присмотра и в карете никого нет, тихонько приоткрыл дверцу и шмыгнул внутрь. Удивлённый, что не слышит его удаляющихся шагов, драгун обошёл лошадей, приблизился к дверце, потом осторожно заглянул в оконный проём. Серый плащ меж сидениями вдруг резко поднялся, откинулся, и перед изумлённым охранником кареты предстала чубатая голова казака.
– Ку?ку! – произнесла голова и заговорщически подмигнула левым глазом.
Увесистый кулак с зажатым в нём концом короткой палки стукнул его в лоб прежде, чем он успел выкрикнуть призыв к тревоге. Втащив оглушённого драгуна в карету, казак живо убедился, что никто этого не заметил, связал пленника и воспользовался париком, чтобы заткнуть ему рот. После чего переоделся в его военную форму. Ступив опять на булыжники переулка, он оправил узковатый для него камзол и уверенно вернулся к улице, где невозмутимо спустился к входу в харчевню. На стук прикладом мушкета тишина за дверью нарушилась какой?то вознёй, словно там зашевелились обеспокоенные крысы, затем с тихим шорохом осторожно приблизились мужские шаги. Дверь распахнулась, и за порогом вход в зал преградили двое мастеровых с пронизывающими и изучающими взглядами. Трудно было поверить, что пару часов назад они представлялись ксендзу беспробудными пьяницами.
– Случилось что? – грубо, как старший из них, спросил тот, что стоял слева, и отступил, подозрительно уставившись в лицо казаку. – Э?э, да это не...
Договорить ему не удалось, резкий удар прикладом мушкета в низ подбородка болью пронзил челюсть и прокушенный язык, он оступился и рухнул на пол.
– Ты что, гад, мою девку лапал?! – громко объяснился ему переодетый казак.
Второй мастеровой живо выхватил пистолет и нацелил в грудь ревнивца драгуна, который по личной причине ударил его товарища. Он не знал, что делать, не имел на такой случай никаких указаний, тем более что загорелый драгун примирительно вскинул руки вверх, и медленно сделал шаг назад, к ступеням. Мастеровому поневоле пришлось ступить за ним наружу. Странный шелест заставил его поднять голову, и тут же на него чёрным коршуном свалился в прыжке сбоку некто в чёрном плаще и с личиной на голове, повалил, ударил головой о стену. Оставив его валяться на ступенях, Удача ринулся внутрь харчевни, а казак Сашка приостановился снаружи, так как искоса заметил, что оба стражника возле ворот уставились в его сторону, а унтер?офицер что?то сказал рослому и широкоплечему увальню солдату. Можно было догадаться, он приказал тому узнать, что произошло, потому что солдат вперевалку зашагал в направлении харчевни.
Очутившись внутри помещения, Удача отскочил к стене, давая глазам возможность привыкнуть к бледному освещению. Мастеровой с разбитой прикладом челюстью не шевелился, не подавал признаков сознания. Хозяин заведения в самом скверном расположении духа стоял за стойкой, истуканом замер с тарелкой, которую до этой секунды вытирал полотенцем. За столом напротив стойки тоскливо протирал на лавке зад штанов кучер графини. И за тем же столом привстали двое поджарых, как на подбор статных драгуна, оба замерли, лишь брошенные из кружки игральные кости ещё перевернулись на поверхности стола. Мушкеты их стояли у стойки, но жгуты не тлели, и воспользоваться ими сразу же они не могли. За мгновение оценив обстановку, Удача первым делом тигром, в три прыжка достиг стойки, на всякий случай ногой отшвырнул мушкеты под дальний стол.
Загрохотали опрокинутые драгунами лавки, они выхватили из ножен длинные шпаги. Оба оказались проворными и сильными противниками, и, укрывшись за стойкой, хозяин харчевни с отчаянием прислушивался к учинённому ими и незнакомцем в личине погрому: опрокидывались лавки, столы, летели стулья, с проклятьями и под звон шпаг противники отбегали, перепрыгивали, носились по всему помещению. Каждый раз, когда он выглядывал, с невольным стоном убеждался в неуклонном росте убытков, которые вряд ли ему возместят в полной мере. Кучер тоже оказался только свидетелем происходящего и со страхом полагал, что в конце концов дойдёт очередь и до стола в тёмном углу, под которым он очутился в самом начале схватки. Он затих, будто заяц при виде дерущихся между собой хищников, прикрыв ладонями голову, судил о ходе военных действий по перемещениям трёх пар ног – они то приближались, то удалялись, подпрыгивали, скользили, отталкивались от чего попало, отпихивали, что подворачивалось под ноги.
Когда до слуха посланного от ворот и шедшего вдоль улицы увальня солдата донеслись лязг шпаг, грохот опрокидываемых столов, лавок, треск ломаемых с ударов о стены стульев, он приостановился в растерянности. Шум этот раздавался в харчевне, а стоящий рядом с ней драгун невозмутимо возился с мушкетом у самого спуска к входу. До солдата дошло, что дело не чисто. Грузным медведем он ринулся вперёд, ускоряя шаги, заспешил к харчевне. Казаку пришлось сплюнуть, бросить валять дурака и приготовиться силой преградить ему дорогу.
Лёвенхаупт между тем вытащил из?под накрытого едой стола два пистолета, отведя курки, привстал с кресла. Он напряжённо вслушивался в происходящее в главном зале, не смея выглянуть туда из?за расписанного заранее плана, в котором этого не предусматривалось. Что?то получилось не так, не вписывалось в ход просчитанных действий противника и в разработанную последовательность ответных мер, и он растерялся в предположениях, что ж делать. Он начинал сожалеть о своих чрезмерных опасениях спугнуть шпиона. Из?за этих опасений он велел отряду драгун находиться подальше, в нескольких улицах от данного места, рассчитывая, что в случае необходимости их успеет вызвать кто?нибудь из его люди.
– Однако ваш запоздалый гость намерен явиться именно в дверь, – с ухмылкой заметил краснощёкий ксёндз.
Иезуит сыто икнул, сделал глоток красного вина и отодвинул кресло подальше к стене, наблюдая, как с пистолетами наизготовку Лёвенхаупт настороженно приблизился к двери. Капитану хотелось её приоткрыть, но для этого пришлось бы отложить один из пистолетов, чтобы высвободить руку. Вдруг он резко повернулся к окну. За ним на уличной мостовой началось другое шумное сражение, оно было рукопашным и по одежде нельзя было определить, кто свой, а кто чужой. Лёвенхаупт вздрогнул и нервно отвернулся от окна к двери, по которой пришёлся оглушительный удар летящим стулом.
В ту же секунду увалень солдат подхватил за ствол обронённый мушкет, замахнулся им как дубиной, и бросился на казака с яростным намерением снести ему прикладом верх чубатой головы. Казак увернулся, поддел удачной подножкой голень нападающего, и тот потерял равновесие, рухнул задом прямо в окно комнаты харчевни. От звона разбитого стекла Лёвенхаупта передёрнуло, он отскочил от двери и с разворота выстрелил из обоих пистолетов.
– А?а?а! – раздался дикий вопль раненого.
Выронив мушкет, рослый детина солдат отпрыгнул на мостовую, схватился за ляжки, подтверждая, что пистолеты в руках капитана Лёвенхаупта – опасное оружие. С помощью противника одержав полную победу над другим противником, казак на ходу к спуску в полуподвал распрямился, перевёл дух, вслушался в то, что творилось в большом зале. Он и хотел помочь другу и не решался оставить улицу без внимания.
А в зале харчевни Удача швырнул сломанную шпагу в лицо ближнему драгуну, и тот отступил с вонзившимся в щёку обломком клинка с рукоятью, нечленораздельным мычанием взвыл от боли и невозможности продолжать схватку. Одним нападающим стало меньше, но второй кинулся вперёд с удвоенным пылом. Заскочив на угловой стол над головой кучера, безоружный Удача подпрыгнул, и шпага просвистела под его ступнями. Тут же нацеленный в живот колющий выпад он резко отклонил кинжалом, провернулся к шпаге спиной, с разворота сильно оттолкнул сапогом в грудь оказавшегося близко к столу противника. Рослый драгун отшатнулся и, чтобы удержаться на ногах, неуклюже ступил назад, опрокинулся через поваленную лавку и растянулся на полу, в падении ломая правую руку. Спрыгнув на злой болезненный выкрик, Удача подхватил шпагу драгуна и вскользь убедился, что нападать больше некому, затем бегом пересёк зал к двери боковой комнаты. Прежде чем он придумал, как взламывать её, за нею клацнула задвижка, – очевидно, в комнате услышали прекращение схватки и решились узнать, кто ж её выиграл.
Угадав нужный момент, он рванул ручку на себя, и капитан Лёвенхаупт, вместо сильного толчка плечом, вывалился мимо двери в зал. Неуклюже размахивая для равновесия шпагой и третьим пистолетом, путаясь в одеянии пастора, Лёвенхаупт не удержался на ногах, упал на колени, и пистолет непроизвольно пальнул в сводчатый потолок, пулей выбил из него труху. Бесполезный больше пистолет отлетел в сторону, а капитан вскочил.
– Вот ты и попался! – воскликнул он с торжеством в голосе. – Сейчас на выстрелы прискачет драгунский отряд, и на этот раз я тебя не упущу!!
Яростно, со свежими силами он кинулся на шпиона, который доставил ему столько неприятностей.
Отражая его бешеный натиск, Удача отступал, теснимый к винтовой деревянной лестнице, которая вела наверх. Поднимаясь со ступени на ступень, он выманивал за собой Лёвенхаупта и видел, как в зал харчевни вбежал казак Сашка, заметил бледного и потного от пережитого страха кучера. Отпихнув тяжело раненого в щёку и рот драгуна в сторону, казак за шиворот выволок кучера из?под стола, поддал ему пинка под зад и рявкнул на ухо:
– Живо на козлы, сучье отродье! – И тут же на весь зал заорал на показавшегося в дверях смежной комнаты иезуита: – Поторопитесь в карету, святой отец! Не то придётся мне торопить вас самому!
Ксендз не стал дожидаться исполнения угрозы, сыто просеменил к выходу на улицу. Вытолкав кучера за порог, казак вернулся за мушкетами драгунов и нырнул на кухню, подпалил в очаге жгут. Когда он опять скоро появился в зале и приостановился у выхода, звон шпаг переместился на второй ярус. После секундного колебания, он выскочил наружу. Бегом завернул в переулок и догнал ксендза у самой кареты, когда толстозадый кучер, будто взлетевший на насест напуганный петух, уже был на козлах и замахнулся кнутом на растревоженных лошадей.
– Стоять! – гаркнул он на кучера с бешеной угрозой, прислушиваясь к доносящемуся из верхних окон шуму схватки капитана и своего товарища. – Помчишься по моему приказу!
Капитан Лёвенхаупт шаг за шагом загнал противника в проход. Тот напал, отпрыгнул и прохвостом, по его мнению, скользнул за крайнюю дверь, успел запереться изнутри задвижкой прежде, чем капитан в воинственном возбуждении ударил по ней ногой и навалился плечом. Слабая дверь затряслась от яростных толчков его сильного тела, не выдержала и, как плотина от напора урагана, сорвалась с петель, рухнула на пол. Но его противник уже вылезал в окно и спрыгнул вниз. Быстро оказавшись у окна, Лёвенхаупт увидел, как тот с прыжка ловко присел на крыше кареты, которая рывком ошалелых от хлёсткого щёлканья кнута лошадей покатилась из переулка на улицу.
– Я же говорил, он польский шпион! – в сердцах воскликнул он ей вдогонку и, когда карета польской графини уже заворачивала в сторону городских ворот, от огорчения стукнул шпагой о подоконник.
Кучер же той кареты вытаращил глаза, с отчаянием тонущего в водовороте погнал лошадей прямо на выбегающего от ворот стражника унтер?офицера.
– Гони! – заорал ему казак, выталкивая на мостовую раздетого и связанного драгуна, после чего бросил взор назад, где показался десяток других верховых драгун, которые с торжествующими криками пришпорили коней в погоне за беглецами.
Высунувшись из окна кареты с мушкетом и дымящим жгутом, казак нацелился в направлении ворот, и унтер?офицер там испуганно шарахнулся от дороги, повалился за землю. Ноги двух пар лошадей и колёса пронеслись мимо головы унтер?офицера, и он с облегчением приподнял её от земли, посмотрел им вслед, увидел, что выстрел мушкета предназначался не для него. Раздался хлопок, дым от дула мушкета взметнулся к барабану подъёмника воротной решётки, к плотно намотанной на нём толстой верёвкой. Растерзанная пулей туго натянутая верёвка разорвалась, верхним хвостом взвилась к арке, а зубья дубовой, обитой железом решётки, как будто ожили, и, словно намереваясь вцепиться в верх кареты, поползли из арки книзу. Но не успели зацепить ни лежащего на карете мужчину с личиной на голове, ни задник самой кареты. Набирая скорость, они упали и впились в землю, перекрыв выезд на пути скачущих галопом драгун.
Позади кареты заржали, заплясали останавливаемые на скаку или разворачиваемые кони преследователей, мешая одни другим в бестолковой толчее за решётчатой преградой. А чертыханья, брань и нестройные и совершаемые без прицела пистолетные выстрелы наездников, свидетельства их досады и разочарования, были единственным, что те могли отправить вдогонку удаляющимся и ускользающим от них беглецам.
10. Пленница в крепости
Неприятное утреннее происшествие с кровопролитным и позорным для его драгун освобождением иезуита, казалось, нисколько не испортило ни обеденного настроения командующего гарнизоном коменданта крепости, ни его намерения выглядеть в глазах польской графини гостеприимным хозяином. Войну ещё не объявили, и он не имел права расспрашивать и оскорблять подозрениями эту женщину. Хотя она была очевидным соучастником бегства иезуита, не тайного, а открытого, дерзкого, на глазах бюргеров и в её карете, – и такое случилось во вверенном ему королём городе!
Обеденные блюда, как обычно, приносились в его рабочее помещение в замке, и в этот день за его столом трапезу делили трое. Однако разговор между ними не клеился. Со стороны могло показаться, полковник молчал единственно по той причине, что отдавался поглощению вкусной ему пищи со всей серьёзностью, и не желал, чтобы его отвлекали от этого занятия. Изменение отношения к графине ощущалось только по поведению адъютанта, его помощника. Тот сидел напротив женщины и рассматривал её оценивающе, как вполне военную добычу, впрочем, отдавая должное и обеду. Томно подперев нежный подбородок оголённой до предплечья белой рукой с подчёркивающими женственность тела ямочками в локтевом изгибе, она тонкими сильными пальцами отщипывала кусочки обжаренной курицы и небрежно отправляла их в рот. Всем видом она показывала, еда её не развлекала, потому что ей скучно, надоело смотреть на обоих мужчин за столом и на денщика с белым полотенцем на руке, который стоял за спинкой высокого стула коменданта.