Он вынул цветок из петлицы и, обращаясь только к лепесткам, сделал вывод:
– Какова госпожа, таков и слуга. Вчера она ушла в костёл и тоже обещала вернуться. А сама исчезла.
Графиня неожиданно для себя слегка покраснела.
– Но у неё могли быть свои маленькие женские тайны, – возразила она вполголоса. И вдруг забрала у него фиалку. – Так ты согласен служить мне? – И не дожидаясь ответа, как будто вопрос был задан между прочим, глянула в сторону кузницы, где раздавался звонкий стук молотков и молота по железу на наковальне. – Тогда докажи, что я в тебе не ошиблась. Узнай, куда отправляют часть гарнизона?
– В Польшу.
Ответ был небрежным, как если бы он не догадывался, зачем ей это понадобились.
– Вот как? – Ударив молодого человека цветком по носу, она насмешливо предупредила: – С сегодняшнего дня твои представления отменяются. – И тихо пообещала. – Тебе не придётся жалеть об этом.
– Отныне, моя госпожа, вы будете единственной зрительницей моих представлений. Что я должен для вас сделать в первую очередь?
Она засмеялась его шутливому поклону с приседанием и откинулась на подушки.
– Сейчас мне хочется узнать, так кто же был моим спасителем на лесной дороге? – Она из кареты следила за выражением его лица и глаз, надеясь, если не услышать, так обнаружить ответ и на этот вопрос.
Однако Удача не успел изобразить непонимание, обернулся на злобное рычание оскалившей клыки дворовой собаки. Бурая шерсть зашевелилась на спине псины, которая напряглась, уставилась на кучера графини, с кнутом в руке выходящего из полумрака кузницы. Привычный к войне с собаками, тот с угрозой взмахнул кнутом в её сторону, и она отскочила на безопасное расстояние, а злоба её вмиг переросла в полный ненависти захлёбывающийся лай.
– До завтра осматривать подковы не будут, – хмуро сообщил толстозадый кучер своей хозяйке главное из того, что удалось разузнать.
Не желая замечать Удачи, он залез на козлы.
– Не спросил, почему? – строго потребовав более полного отчёта, графиня наклонила голову к оконцу кареты.
– Заказ срочный. Всю ночь будут работать, – В подробности кучер вдавался с откровенной неохотой. – А почему, не говорят, ругаются.
– Видно, и мне не удастся заказать новую подкову, – заключил Удача. Он погладил морду жеребца. – Придётся тебе похромать до завтра.
Он повёл коня со двора, и на улице их шумно обогнала карета графини. Проводив её взглядом до конца улицы, он тихо заметил жеребцу:
– Любопытно. У какой же из лошадей сбита подкова? А?
Затем приподнял ногу, на которую припадал жеребец, выдернул у самого копыта сухую колючку. Неожиданно он почувствовал за спиной неладное. Вполоборота повернул голову и, скосив глаза, увидел капитана Лёвенхаупта в пасторском одеянии. Тот приостановился, внимательно и подозрительно следил за его действиями, затем подбородком указал на него однорукому отставному солдату, который выглядывал из раскрытого окна через улицу. Соглядатай кивнул, как будто подтвердил, что запомнил молодого человека, и отстранился в полутьму за занавеску.
Удача не спеша повёл коня прочь от кузнечного двора, размышляя над задачей, как можно выяснить нужные сведения иным способом.
Поздним вечером хозяин большой кузни сам зашёл в пристроенный к кузнечному дому тесный загон, намереваясь вывести последнюю из тех десяти лошадей, которым перековывались все копыта. В сарайчике с остатками прошлогоднего сена царила темень, и седеющий, крупный телом кузнец вздрогнул. Навстречу ему чёрным привидением выступил мужчина с надетой на голову личиной.
– Я готов хорошо заплатить за одну цифру, – холодно и глухо предупредил он широкоплечего и сильного кузнеца, когда оказался напротив, и их не могли услышать посторонние уши. – Мне нужно знать число лошадей, которые будут подкованы по распоряжению коменданта.
Кузнец отёр тёмным рукавом с красного и круглого лица обильный пот. Странный незнакомец не торопил его, ждал, давая время обдумать своё предложение. Как кот лапой, кузнец ладонью потёр за правым ухом. Затем сквозь зубы тихо назвал сумму.
– Это очень много, – возразил незнакомец, глядя на него в прорези личины светло?карими глазами, давно приученными видеть опасности и убийства, и положил левую ладонь в перчатке на рукоять боевого ножа в простых ножнах.
– Меня повесят без суда, если узнают, что выдаю такие сведения тому, кого следует выдать городским властям, – невольно отступая от незнакомца, начиная его побаиваться, всё же твёрдо настаивал краснолицый хозяин. – На меньшее не согласен.
Удача несколько секунд рассматривал его пристальным, изучающим взглядом.
– Ладно, – согласился он, поняв, что торговаться бесполезно. – Завтра к этому же часу деньги будут. Встретимся в твоей конторке.
Во двор заводили очередной десяток гарнизонных лошадей. Хозяин кузницы быстро вышел, чтобы не пустить солдат в загон, не позволить им заметить его похожего на разбойника гостя. А когда обернулся, с близким к мистическому испугом бросился обратно. Незнакомца не было ни в загоне, ни в сарайчике, как если бы ему являлся сам дьявол искушения. Правда, рама окна сарайчика, вроде как от порыва ветра, открылась и пристукнула о стену, однако он не мог представить себе человека, который был бы столь ловок, чтобы успеть добежать до неё и вылезти наружу в тихий проулок.
Проулок за сараем кузнеца выводил на соседнюю улицу. И на той улицы как раз в это самое время скоро шла простая горожанка, на беглый взгляд ничем не напоминающая польскую графиню. В накинутом на голову капюшоне она уже подходила к двухъярусному каменному дому польского священника, в котором уже была однажды, тогда именно, когда отправляла в Москву гонца с тайным письмом. Темнело, в домах загорались свечи и светильники. Убедившись, что кривая улица безлюдна, она мягко, одним пальцем постучала в окно возле парадной двери. В окно выглянула горничная и исчезла из виду, и дверь тихонько приоткрылась. Она без промедления вошла в мрачную прихожую. Худая, похожая на мышь, горничная юркнула из прихожей в гостиную, и оттуда быстро вышел ксёндз. Он приблизился к графине с плохо скрываемым беспокойством.
– Что произошло? – живо прошептал он, как будто ожидал услышать, что за ней гнались вездесущие недруги святой церкви. – Почему вы пришли?
Графиня глянула под лестницу. Они были одни.
– Это жилище верных католиков, – выглянув в окно и убедившись, что там нет ни души, успокоил её иезуит уже вполголоса.
– Из Нарвы отплывает к берегам Польши не меньше полка. Эти сведения точные, их мне удалось выведать у адъютанта коменданта крепости. Их подтвердил тот, – она на мгновение запнулась, – кому, кажется, можно верить. Адъютант сам не знает в точности, куда именно и начало ли это войны. Но надо срочно предупредить короля. Здесь краткие подробности, – она протянула иезуиту сложенную в полоску бумагу, уже опечатанную на стыке концов её личным перстнем. – Завтра должны прибыть корабли для погрузки солдат. Надеюсь, мне удастся разузнать новые сведения. Если даже мы не сможем увидеться, послезавтра не ждите меня, поезжайте в моей карете. Отправляйтесь с ранним открытием городских ворот. Вас, как слугу римского престола, они пока не посмеют задержать.
Она выражением голоса нарочито сделала упор на замечании, что его " пока не посмеют задержать",и иезуит невольно вспомнил ощущения от резкого дуновения ледяного сквозняка и поёжился. И всё же он ревниво изучал её, как будто засомневался в искренности женщины, смутно заподозрив в желании отделаться от него.
– Такой оборот – подарок царю, – наконец уступил он не столько ей, сколько услышанным от неё доводам. – Польский король должен узнать это неприятное известие как можно раньше. Но вы остаётесь среди еретиков?протестантов! – Он сцепил толстые пальцы перед нагрудным крестом, как будто заклинал её одуматься, взвесить последствия ещё раз. – От них с началом войны можно ждать любого насилия!
– И чем вы мне поможете? – холодно возразила она. – Тем же, чем при нападении разбойников? Поезжайте же. А я постараюсь здесь кое?что предпринять, как следует досадить царю. А потом... мне кажется, я смогу рассчитывать на чью?то настоящую помощь. – Она с удовольствием и хищницей улыбнулась своим мыслям, и снова посоветовала иезуиту: – Поезжайте рано утром. И скорее. Король щедро наградит вас за такую услугу.
Последний довод, казалось, окончательно перевесил чашу сомнений ксендза.
– Вы правы, я должен ехать, – заволновался он, увлекаясь соображениями о необходимости приготовлений к дальней и опасной дороге.
8. Прибытие боевых кораблей
Начиная войну, начинай её со всей возможной внезапностью – таким было правило римлян. Опираясь на опыт стольких предшественников на престоле, которые огнём и мечом расширяли границы Швеции, Карл Х высоко ценил именно это правило. Он отдал приказ, и генералы начали быстро раскручивать маховик войны, вовлекая в него новые и новые силы во всех частях королевства, сосредотачивая их для решающего удара в одном месте.
Три крупных боевых корабля прибыли к причалам Нарвы, бесцеремонно потеснили торговые суда у лучших, самых удобных к загрузке стоянок. Они должны были за сутки забрать, что король посчитал излишним в городском гарнизоне, но полезным для укрепления своих сил вторжения в северные приморские воеводства Польши. Нарва покорно внимала лихорадочной деятельности, которая развернулась у этих кораблей. В них загружали бочки с питьевой водой и водкой, клетки с курами и мешки с самой разной едой и с крупами для множества здоровых мужчин, сено для сотен лошадей. И мужчин и лошадей надо было через две недели доставить к месту начала войны в боевом настроении, в готовности выполнять любые приказы короля и его генералов.
Охрана никого не подпускала к причалам, где стояли военные корабли, погрузку производили сами моряки и солдаты. Оживлённая муравьиная суета на тех причалах была хорошо видна из обращённого к реке окна низкого домика на пригорке близ пристани. В нём находилась расчётная контора самого богатого нарвского торгового посредника, перекупщика русских товаров, составлялись ведомости по приходу и расходу денег при заключаемых сделках. К полудню этого дня в конторе остался единственный служащий, щуплый остроносый приказчик, и он сам поражался своей смелости, потому что возражал кряжистому темноволосому купцу, которого знал, как одного из зачинщиков большой драки на недавнем празднике города. Купец бушевал с яростью разозлённого медведя, а приказчик сидел за грубо сколоченным широким столом, припёртый к кирпичной кладке стены, и проход между боковым краем стола и другой стеной с окном был слишком узок для того, чтобы выскочить прежде, чем купец перекроет его протянутой рукой. Приказчик бледнел, и мурашки пробегали по его спине, но он отказывался принять от купца бумагу.
– Нет такого города – Ругодив! – он опять ткнул дрожащим указательным пальцем в развёрнутую на столе бумагу. – Есть шведский город Нарва...
Замечание лишь подлило масла в огонь, кровь хлынула в краснощёкое, с грубоватыми чертами лицо купца.
– Ах, Нарва, сучий сын?! – взревел он и с размаху стукнул кулачищем по столу, да так, что взвизгнули, треснули две доски.
Приказчик побелел, как мел, губы его затряслись. А купец разошёлся.
– Нет такого города! Есть русский город Ругодив! Мой дед его строил, пёс чухонский! Я всегда так пишу! И до сих пор не было никаких придирок! Где хозяин?! Что он дурочку строит?!
Как молниями, сверкая глубоко посаженными серыми глазами, он пронзительно уставился в приказчика.
– Хоз?зяина н?н?нет в?в городе...– едва слышно пролепетал тот, на каждом слове непроизвольно клацая мелкими зубами.
Купец плюнул в стол, уходя вон, в ярости затопал по скрипучему полу. На выходе хлопнул дверью, отчего вздрогнули стены. Приказчик ошалело, не веря, что остался цел, смотрел на светлые штаны, на расползающееся в подоле мокрое пятно.
Купец же зашагал прочь от конторы.
– Савелий Никитич? – окликнул его самый молодой и бойкий из пятерых купцов, которые мрачно обсуждали у причалов необычное поведение раньше всегда надёжного посредника. Отделившись от товарищей, он скорым шагом и перебежками нагнал кряжистого тёмноволосого купца, больше чем когда?либо похожего на заматерелого лесного зверя, неизвестно с какой целью направляющегося к городской улице.
– Савелий Никитич! – догнавший приспособился к его тяжёлой походке. – Тебе он тоже не хочет платить? – Не получив ответа, ничуть не смутившись, продолжил: – Мы тут подумали, решили. Вряд ли свой брат купец, пусть и швед, задурит и подстроит такую подлость. Приказали ему, не иначе. Как считаешь?
– Чухна приблудная, – медведем проворчал хмурый Савелий Никитич. – Мой дед крепость строил, а я под их дудку играй?
Он сплюнул под ноги, как будто там строил ему рожи упомянутый чухонец, и на ходу наступил на плевок, раздавил его в пятно. Молодой купец сообразил, что толку от него сейчас не добьётся, и отстал, повернул назад, к причалам, где купеческое товарищество не подпускали ни к складам, ни к судам и где завидно кипела работа по погрузке в нутро каждого из боевых кораблей подвозимых к ним припасов.
Возвращаясь улицами к большому гостиному двору, в котором останавливались все русские купцы, Савелий Никитич постепенно успокаивался, отходил лицом и настроением. Он удивился, как быстро очутился в подворье. Замедлив шаги в столовом помещении каменного двухъярусного дома, он поднялся к своей спальной комнате, где от него шарахнулся половой, который принёс начищенные жиром сапоги. Купец хмуро закрыл за собой дверь на засов и пнул жёсткий стул, и тот шумно отлетел в угол.
– Ивашка! – крикнул он в спальню, в три шага подходя к ней. Замер на пороге и рявкнул от неожиданности: – Что за леший?
За обращёнными к востоку окнами подступали сумерки, и он притих, перекрестился на икону в дальнем тёмном углу спальни, под которой на широкой лавке свободно, чёртом сидел странный незнакомец в чёрном одеянии и с личиной на голове, с тёмной бездонностью зрачков в глазных прорезях. Купец зажмурился, с замиранием сердца приоткрыл веки, но незнакомец не исчез.
– Савелий Никитич, – как ни в чём не бывало, незнакомец поднялся с лавки. Из кармана внутри камзола вынул свиток письма, сорвал печать, положил на стол у открытого для проветривания окна. – Прочтите. Это расписка от надёжного человека.
Купец в каком?то тумане рассудка послушно взял письмо, развернул и, страдая дальнозоркостью, вытянул руки, чтобы на бумагу падал уличный свет. Прочёл написанное раз, другой, для верности, третий, постепенно вникая в смысл написанного. Затем проверил оттиск перстня на сломанной сургучовой печати.
– Нет денег, – оказываясь на привычной для себя почве деловых отношений, угрюмо выговорил он. – Перекупщик не хочет за товар рассчитываться, тянет...
– Я знаю, – любезно прервал его незнакомец. – Но расписка человека государственного. Шутить он не любит. А вернёт с наваром.
Савелий Никитич имел достаточный жизненный опыт, чтобы верно оценивать тех, с кем приходилось вступать в спор о деньгах. Он сразу понял, что скрыть от странного гостя, что тому понадобилось, затруднительно, только добавишь неприятностей на свою голову, а просто так от него не отделаешься. Но отделаться очень даже хотелось... Приличия ради тяжело вздохнув, он расстегнул пуговицу за пуговицей свой кафтан зелёного бархата, развязал концы пояса из свиной кожи, после чего вытряхнул из него на столе ряд золотых червонцев. Треть честно отделил и подвинул к необычному посетителю. Однако тот без тени сомнения ребром ладони прихватил от остальных не меньше половины, сгрёб вместе с отмеренной купцом третью в карман своего камзола. Затем присвистнул в окно. На свист отозвалось мягкое топтание копыт, и купец опять перекрестился, не в силах избавиться от мыслей о нечистом. Посетитель слишком уж ловко и легко сел на подоконник, перекинул наружу ноги в чёрных сафьяновых сапожках и обернулся. Выражение лица Савелия Никитича вызвало у него весёлый смешок, с этим смешком он и спрыгнул вниз.
Когда купец решился выглянуть на улицу, он увидел только спину молодого плечистого мужчины в чёрном плаще, но без личины на голове, а жеребец под ним, вышагивая без понукания, заворачивал за угол соседнего дома. Савелий Никитич трижды плюнул в ту сторону и настороженно перекрестил письмо с распиской. Ничего из написанного на бумаге ни размылось, ни пропало. Он уже спокойнее опустился на край жёсткой кровати, щипнул себя за бороду. Затем обстоятельно свернул бумагу и сунул в нагрудный карман рядом с серебряным крестиком.