— Одеяло закрывает всю кровать, — ворчала она. — Почему простыни нельзя тоже сразу делать широкими?
— Потому что их шьют из миткаля, а миткаль слишком узкий, — отвечала Мэри.
Ушко иголки прошло сквозь дырочку в напёрстке Лоры и больно впилось ей в палец. Но Лора стиснула зубы и вытерпела.
Через некоторое время мама отложила рубашку, которую шила папе, открыла духовку, и оттуда вкусно запахло свежим пирогом. Кэрри и Грейс внимательно наблюдали, как мама поворачивает пирог другой стороной.
— Он прекрасно поднялся, — радовалась мама.
— Вот папа удивится! — воскликнула Кэрри.
Незадолго до обеда мама вынула пирог. Он получился просто замечательный.
Они прождали до часу дня, но папы всё не было. На охоте он всегда забывал про еду. Поэтому они в конце концов пообедали без него. Пирог подождёт до ужина, когда папа принесёт жирных гусей для завтрашнего жаркого.
Дождь лил не переставая. Когда Лора вышла за водой, небо было затянуто низкими серыми тучами. В прерии вся трава пропиталась водой, а высокие болотные травы даже согнулись под дождем. От колодца Лора бежала бегом — она не любила смотреть, как плачет трава.
К ужину папа вернулся с пустыми руками. Он ничего не сказал, не улыбнулся и только посмотрел на всех грустными глазами.
— Что случилось, Чарльз? — спросила мама.
Он снял мокрую куртку и шляпу, с которой ручьями текла вода, повесил на крючок и только после этого заговорил.
— Я и сам хотел бы это знать. В прерии творится что-то странное. На озере нет ни гусей, ни уток. На болоте тоже. Все куда-то пропали. Они летят над облаками и притом очень быстро. Я слышал их крики. Понимаешь, Каролина, птицы устремились на юг, и летят они как только могут быстро и как только могут высоко. А все прочие живые существа, которые могут бегать или плавать, куда-то попрятались. Я никогда не видел, чтобы кругом было так пусто и тихо.
— Ладно, не будем грустить, — сказала мама. — Ужин готов. Сядь поближе к огню и обсушись, стол я подвину к печке. Становится прохладно.
В хижине и в самом деле стало зябко. Холод выползал из-под стола, поднимался от Лориных босых ног к голым коленкам, накрытым юбкой. Но ужин был горячий, вкусный, и в свете лампы все лица сияли, с нетерпением ожидая минуты, когда папа увидит, какой его ждет сюрприз.
Папа ни на кого не смотрел. Он ел с жадностью, не замечая, что ест.
— Странно это, ни одна утка, ни один гусь — никто не спустился отдохнуть!
— Может, бедняжки спешат поскорее согреться на солнышке, — предположила мама. — Хорошо, что мы сидим тут в тепле под крепкой надежной крышей, и дождь на нас не капает.
Папа отодвинул пустую тарелку, мама взглянула на Лору. Глаза её говорили: "пора!". Все, кроме папы, заулыбались, Кэрри начала ерзать на стуле, Грейс запрыгала у мамы на коленях. И тут Лора водрузила на стол пирог.
Папа сначала его не заметил, а потом удивленно воскликнул:
— Пирог?!
Он удивился даже больше, чем они ожидали. Грейс, Кэрри и даже Лора громко засмеялись.
— Каролина, как ты ухитрилась испечь пирог? С чем он? — воскликнул папа.
— Попробую, и сам увидишь!
Мама отрезала кусок пирога и положила папе на тарелку.
Он поддел кусочек пирога вилкой, засунул в рот и радостно сказал:
— Яблочный пирог! Откуда ты взяла яблоки?
Кэрри не выдержала и воскликнула:
— Это же тыква! Мама начинила его зеленой тыквой!
Папа медленно разжевал ещё один кусочек.
— Я бы в жизни не догадался, — произнес он наконец. — Ваша мама — лучшая повариха во всей Америке.
Мама ничего не сказала, но щеки у нее зарумянились, а в глазах блеснула улыбка. Все медленно, с наслаждением ели восхитительный пирог, нарезая его на маленькие кусочки, чтоб надольше хватило. Лоре хотелось только одного — чтобы этот чудесный ужин никогда не кончился.
В постели сегодня тоже было тепло и уютно. Сквозь сон даже стук дождевых капель по крыше казался приятным.
Вдруг на лицо ей плюхнулось что-то холодное и мокрое. Это не дождь, подумала Лора, ведь над головой у нее крыша. Она покрепче прижалась к Мэри и погрузилась в теплую тьму.
Вьюга в октябре
Внезапно проснувшись, Лора услышала папино пение и какие-то странные хлопки.
Как счастливый подсолнух я к солнцу тянусь
(Хлоп! Хлоп!),
Поворачиваясь на ветру
(Хлоп! Хлоп!).
Мое сердце свободно (Хлоп!), как ласковый бриз
(Хлоп! Хлоп!),
Шелестящий в листве поутру
(Хлоп! Хлоп!).
Нос Лоры, торчавший из-под одеяла, сильно замерз, а когда она высунула наружу всю голову, то увидела, что папа в такт песне хлопает себя по груди, чтобы согреться.
Он уже растопил печку. Огонь ревел вовсю, но в комнате стояла такая стужа, что дождевые капли, которые вечером и ночью падали сквозь щели в крыше, превратились в льдинки и потрескивали, перекатываясь по одеялу. Ветер, завывая, лупил по крыше и по стенам.
— Что это? — сонным голосом спросила Кэрри.
— Это вьюга. Вы с Мэри оставайтесь под одеялом, — отвечала Лора.
Стараясь, чтобы под одеяло не прокрался холод, она осторожно вылезла из теплой постели. Пока она натягивала на себя платье, зубы у нее стучали от холода. Мама за занавеской тоже одевалась. Обе так замерзли, что не могли вымолвить ни слова.
Они встретились возле печки. Огонь бешено ревел, но не давал ни капли тепла. За окном вихрем кружила метель. Из-под двери в комнаты намело снега. А шляпки всех гвоздей, вбитых в стены, заиндевели от мороза.
Папа пошел в конюшню. Хорошо, что между конюшней и домом стоит длинный ряд стогов — папа будет переходить от одного к другому и не заблудится.
— В-в-в-вью-г-га! — стуча зубами, проговорила мама. — В-в-в ок-к-тя-б-б-бре! Я е-щ-ще т-т-та-к-к-о-г-г-о н-не в-в-и-д-ды-в-в-ала!
Она бросила в печку дров и разбила в ведре лед, чтобы налить воды в чайник.
Воды было меньше половины ведра. Воду придется беречь, потому что в такую метель до колодца никому не добраться. Хорошо, что снег на полу был чистый. Лора собрала его в таз для мытья посуды и поставила таять на плиту.
Наконец горящие дрова немного согрели воздух. Лора закутала Грейс в одеяла и принесла её к печке одевать. Мэри и Кэрри, дрожа от холода, одевались сами. Все надели чулки и башмаки.
Завывающий ветер и вихри снега буквально внесли папу в хижину. К его приходу завтрак был уже на столе.
— Вот видишь, Лора, ондатры знали, что их ждет впереди, — сказал папа, как только согрелся и смог говорить. — И гуси тоже.
— Неудивительно, что птицы не захотели останавливаться на озере, — заметила мама.
— Озеро замерзло. Сейчас уже больше десяти градусов ниже нуля и с каждой минутой холодает.
С этими словами папа глянул на дровяной ящик. Вечером Лора его наполнила, но дров в нем уже почти не осталось. Покончив с завтраком, папа оделся потеплее и принес с поленницы несколько больших охапок.
В хижине становилось все холоднее. Тонкие стены не держали тепло. Пришлось всем надеть пальто, закутаться в платки и сесть поближе к печке.
— Хорошо, что я вчера замочила бобы, — заметила мама. Открыв крышку кастрюли, она всыпала туда ложку соды. Кипящие бобы заурчали, но вода не перелилась через край. — У нас еще остался кусочек солонины, сейчас мы его туда добавим.
Время от времени она зачерпывала ложкой бобы, дула на них, а когда у них полопались шкурки, слила из кастрюли содовый раствор, налила туда горячей воды и положила кусочек жирной солонины.
— Нет ничего лучше горячей бобовой похлебки в холодный день, — сказал папа. — Ну а ты чего хочешь, Голубоглазка? — спросил он у Грейс, которая дергала его за руку.
— Сказку! — отвечала Грейс.
— Расскажи, как дедушка катался на санках с дикой свиньей, — попросила Кэрри.
Папа посадил Грейс и Кэрри себе на колени и стал снова повторять те истории, которые рассказывал Мэри и Лоре, когда они были маленькие и жили в Больших Лесах. Мама и Мэри усердно вязали, сидя у печки на покрытых одеялами качалках, а Лора, закутавшись в платок, стояла между печкой и стеной.
Из всех углов к печке все ближе и ближе подползал холод. Ледяной сквозняк раскачивал занавески вокруг кроватей. Маленькую хижину сотрясала буря. Но от вкусного густого запаха бобов в комнате, казалось, стало теплее.
В полдень мама нарезала хлеба и налила всем по миске горячего бобового отвара. Не отходя от печки, они пообедали и напились крепкого горячего чая. Грейс была еще маленькая и поэтому пила горячую воду с молоком, а чтобы ей не было обидно, мама добавила ей в чашку капельку чаю.
От горячей похлебки и чая все согрелись. Бобы мама пересыпала в кастрюлю, положила посередине кусок жирной солонины, побрызгала патокой и поставила в духовку. На ужин будут печеные бобы.
После обеда папа снова пошел за дровами. Хорошо, что поленницу сложили у самой задней двери. Папа, задыхаясь, ввалился в хижину с охапкой дров и даже не сразу смог заговорить.
— От этого ветра дух захватывает. Если б я знал, что будет такая буря, я б еще с вечера запас побольше дров. А теперь приносишь больше снега, чем топлива.
И правда, стоило Лоре открыть ему дверь, как в хижину тотчас намело кучу снега. Снег сыпался с папы и с поленьев. Снег был твердый, как лед, и мелкий, как песок. Когда открывалась дверь, в хижине становилось так холодно, что снег даже не таял.
— Пока хватит, — решил папа. — Я только напущу в дом стужу, и никакими дровами не согреешься. Вымети снег, Лора. И принеси мне скрипку. Как только у меня отойдут пальцы, я сыграю вам такую песенку, которая заглушит вой ветра.
Вскоре папа согрелся и смог настроить скрипку и натереть канифолью смычок. Приложив скрипку к плечу, он запел:
О, если бы снова стать молодым -
я зажил бы жизнью иной:
деньжонок скопил, земли прикупил
и Дину назвал бы женой.
Но стар я и сед, и сил уже нет,
и медленней движется кровь.
О, как я хочу,
о, как я хочу
увидеть Вирджинию вновь!
Я стремлюсь туда и стремлюсь туда,
я стремлюсь, покуда живой...
Грейс, сидя на коленях у мамы, всхлипывала и вырывалась у нее из рук. В конце концов ее пришлось спустить на пол.
— Побегай, если тебе так хочется, — разрешила мама. — Через минуту запросишься обратно.
— А вы, Лора и Кэрри, попрыгайте под музыку вместе с Грейс. Мигом согреетесь! — скомандовал папа.
Было страшно вылезать из теплых платков, но девочки его послушались. Скрипка снова заиграла, а папа громко запел:
Яростный вихрь знамен
Веет со всех сторон,
Шлемы героев справа и слева.
Дети гор и долин,
Все на коней, как один,
В бой за Шотландию, за королеву!
Лора, Грейс и Кэрри взялись за руки, тоже запели и, что было силы топая ногами в такт музыке, замаршировали по кругу: топ-топ-топ! Девочкам казалось, будто над ними гордо реют знамена, а сами они шествуют к победе. Им стало тепло и весело.
Когда музыка умолкла, папа стал укладывать скрипку в футляр.
— Ну а теперь, девочки, я назло всем ветрам отправлюсь в хлеб и позабочусь о том, чтобы скотина ночью не замерзла. С этой старой шотландской песней мне никакой ураган не страшен!
Пока папа укладывал скрипку, мама согрела ему возле печки шубу и шарф. На дворе бешено выл ветер.
— Горячие бобы и горячий чай будут готовы к твоему приходу, — пообещала мама. — А потом мы все ляжем спать, согреемся под одеялами, и глядишь, к утру буря утихнет.
Но утром папе снова пришлось распевать свою бодрую песню. За окном по-прежнему мело, ветер по-прежнему захлестывал колючим снегом дрожащие стены маленькой хижины.
Вьюга, не стихая, выла еще два долгих дня и две ночи напролет.
После бури
На четвертое утро Лора почувствовала себя как-то странно. Выглянув из-под одеял, она увидела, что кровать опять припорошило снегом, но явственно услышала стук печной дверцы и даже треск первых поленьев! И тут она поняла, почему у неё в ушах стоит такая тишина. Вьюга утихла!
— Проснись, Мэри! — крикнула она, толкая сестру локтем. — вьюга кончилась!
Она выскочила из теплой постели в ледяную комнату и стала одеваться. Раскаленная печка, казалось, ни капельки не грела. Ведро с водой промерзло чуть ли не до самого дна. Но в замерзших окнах сияло солнце.
— На дворе все такой же холод, — сообщил папа, входя в дом.
Он наклонился над печкой, чтобы растопить сосульки на усах. Сосульки зашипели и превратились в пар.
Папа вытер усы и продолжал:
— Ветром сорвало с крыши большой кусок толя. А ведь я его так крепко прибил! Поэтому теперь наша крыша и стала пропускать снег и дождь.
— Зато все кончилось, — порадовалась Лора. Было очень приятно, сидя за завтраком, смотреть на отливавшие золотом окна.
— Подожди, еще потеплеет, — уверяла мама. — Вьюга началась слишком рано. Не может быть, чтобы уже настала зима.
— Такой ранней зимы я не видел, — согласился папа. — И то, что творится кругом, мне не нравится.
— Что тебе не нравится, Чарльз?
Папа и сам толком не знал.
— Возле стогов стоят какие-то чужие волы, — сказал он.
— Они объедают наше сено? — быстро откликнулась мама.
— Нет. Не в этом дело...
— Раз от них нет никакого вреда, то нечего и беспокоиться, — успокоила его мама.
— Они, наверное, устали от бури и спрятались за стогами. Я хотел позволить им немножко поесть, а потом прогнать, но они ничего не едят.
— В чем же тогда дело?
— Ни в чем. Они просто стоят, и все.
Папа надел шубу, шапку, рукавицы и снова вышел из хижины.
Лора торопливо закутала голову маминым шерстяным платком и застегнула его булавкой под подбородком. Большущий платок покрывал ее всю с головы до ног, даже рук из-под него не было видно, и только лицо оставалось открытым.
На дворе так ярко светило солнце, что стало больно глазам. Лора глубоко вдохнула ледяной воздух и осмотрелась. Под огромным голубым небом расстилалась снежно-белая прерия. Сильный ветер не раздувал снег, а гнал его волнами по земле.
Мороз обжигал Лоре щеки, в носу и в груди закололо, дыхание клубами пара вырывалось изо рта. Она закрыла рот платком, и края платка сразу заиндевели.
Обогнув конюшню, Лора увидела папу и чужих волов и в изумлении застыла.
На солнце возле стогов сена стояли три вола — рыжий, пятнистый и еще один, очень тощий и черный. Они не шевелились, а их огромные, жутко распухшие белые головы словно приросли к земле.
— Папа! — воскликнула Лора. — Что это?!
Он знаком показал ей, чтобы она не сходила с места, а сам по глубокому снегу направился к несчастным животным.
Они были совсем не похожи на настоящих волов. Они стояли так неподвижно, что на них было страшно смотреть. На их спинах и бедрах торчали угловатые кости. Окаменевшие ноги упирались в землю. А там, где полагалось быть головам, в глубокий снег словно вросли какие-то огромные распухшие комья.
Волосы у Лоры встали дыбом, по спине пробежала дрожь, на широко раскрытые глаза от яркого солнца и ветра навернулись слезы и холодными струйками потекли по щекам. Папа, медленно двигаясь навстречу ветру, подошел к волам. Ни один из них не шевельнулся.