— «Приемчики»! — усмехнулся он. — А мы вот простые, скобские. Мы и без приемчиков!
Он вдруг схватил стоящего рядом Яшку-Букашку за нос и потянул на себя. Откинул его голову, и вновь — на себя. Будто насос качал.
Кровь хлестнула Юле в виски. И вмиг, как вспышка, мелькнуло: вот также когда-то ухватил его своими цепкими пальцами Башня. И также мотал вверх-вниз.
— Пусти! — крикнул Юла.
Витька сделал вид, что это — не к нему. И продолжал качать насос!
— Пусти! — повторил Юла. Нет, теперь он не кричал. Сказал спокойно, веско и шагнул к Башне.
— А! — приветливо воскликнул Башня. — Кай Юлий Цезарь! — Будто он только сейчас увидел Юлу. — Гутен таг… Хав ду ю ду? Парле ву франсе?
— Пусти! — повторил Юла.
— А не то?
— А не то? — Юла вплотную подошел к Башне. — Хуже будет…
— Граждане! Переходите улицу только по зеленому сигналу светофора, — сказал Башня. — И лишь в специально обозначенных местах…
Юла взял его за руку повыше кисти, крепко стиснул.
— Ах, как грубо! — произнес Башня.
Он подумал-подумал и отпустил Яшку-Букашку. Нос у того был сизо-красный, как почти созревшая слива.
— Так, — сказал Юла. — А теперь извинись.
— Я? — переспросил Башня. — Перед кем? Перед Яшкой? Букашкой?
— Именно. Ты. Перед Яшкой.
Стоящие вокруг мальчишки замерли. Это было неслыханно. Невероятно. Невозможно. Неужели Башня попросит прощения у маленького Яшки?
Лицо у Башни покраснело, потом стало медленно бледнеть.
— А не то? — сказал он.
— А не то? — Юла лишь на миг задумался. Потом вдруг усмехнулся: — А не то я выкрашу тебе голову суриком! Помнишь?… Выкрашу, клянусь! Ну? Проси у Яшки прощенье.
Башня молчал.
— Ну? — грозно сказал Юла. — Повторяй за мной. Я, Витька-Башня…
Башня молчал.
— Ну? Я, Витька-Башня, прошу извинить меня…
— Ладно, — сказал Башня. Он повернулся к Яшке и, кривляясь, произнес. — Прошу, сеньор, извинить меня.
— И больше, — сказал Юла, — я никогда не буду обижать слабых.
— И впредь я никогда не трону букашек-таракашек, — повторил Башня. Он повернулся к Юле.
— Ну, а ты, Цезарь, имей в виду: еще сочтемся.
И Башня быстрым шагом ушел со двора.
Глава III. ХРОНОМЕТРАЖ
сли бы Юлу вдруг разбудили среди ночи и спросили: «Ну, говори, чего тебе больше всего не хватает?», он, не задумываясь, даже не разлепив глаза, выпалил бы: «Времени!».
И в самом деле, времени катастрофически не хватало. Зарядка, школа, уроки, тренировки, прогулки — все впритык, без всяких щелей. А почитать книги тоже охота! А в кино сходить — имеет он право или нет?
Юла часто даже завидовал своим одноклассникам. Хорошо им! Захотел — вышел во двор, посидел с ребятами, потрепался о том, о сем. Хоть час, хоть два. Захотел в кинуху — пожалуйста. Желаешь магнитофон покрутить — ну, и крути на здоровье.
А ты — как в тисках. С утра до ночи. Все у тебя — без передыху. Одно на другое налезает.
Однажды Игнат Васильевич выстроил ребят. Стоят мальчишки в шеренге, у каждого — дневник в руке. Это тренер всегда по тридцатым числам устраивал. Проверочка. Нет ли двоек?
Если схватил двойку — все, на месяц забудь про борцовский зал. Тут Игнат Васильевич беспощаден. Как ни канючь, хоть в три ручья реви — месяц не появляйся.
И вот стоит Юла в шеренге, а настроение кисленькое. Двоек, правда, нет. Но тройки красуются.
Вообще-то Юла учился неплохо. А тут вот не повезло. Англичанка неожиданно вызвала. Трояк. Физик контрольную устроил. Опять трояк. Не мудрено. Накануне были тренировочные схватки. Ну, и не успел повторить формулы.
Раздавая работы, физик сказал Юлию:
— После уроков зайди ко мне, в учительскую.
Юлий пришел. Но в учительской было людно. А Илья Николаевич, видимо, хотел поговорить наедине.
— Пойдем домой. Немного проводишь меня, — предложил он Юле.
И они пошли. Огромный Илья Николаевич был в свободном широком пальто и от этого казался еще огромней.
— Ты усвой, — сказал он. — Я не против борьбы. Вовсе нет. Но и без физики — никак, ты же сам понимаешь…
Юла кивнул.
— Жизнь — очень сложная штука, — продолжал Илья Николаевич. — И с каждым годом она становится все сложней. Как сочетать науку и мускулы? Трудно. Очень трудно. Но одно скажу тебе: быть ученым хлюпиком — плохо. Но быть тупоголовым борцом, ничего не знающим, кроме ковра и тренировки, — тоже не лучше.
И Юле сразу вспомнился Венька. Его рассказ насчет древних мудрецов и гармонии.
И вот сейчас, стоя в шеренге, в борцовском зале, Юла вновь переживал разговор с физиком. Да, гармония! Но как добиться ее?
Шагает Игнат Васильевич вдоль шеренги. Неторопливо так, спокойненько. Дневники проглядывает. Кого похвалит. С кем — пошутит. А кому и скомандует: «Два шага вперед! Покинуть зал». Значит, двойка.
Дошел черед и до Юлы.
— Так, — говорит Игнат Васильевич. — Значит, на тройках ползешь? С бубенцами? Устарелый способ передвижения!
В шеренге прошелестел смешок.
Юла молчит, насупился.
— Ну? — говорит Игнат Васильевич. — Так и будешь? С ямщиком?…
— А что?! — весело воскликнул кто-то. — Гей, ты, тройка удалая, снег летит из под копыт! На тройке, наверно, очень даже неплохо!
Юла по голосу узнает: Рагзай. Ну конечно, чего ему не острить?! У него сплошь пятерки да четверки. А по-английски он шпарит почти как по-русски. Еще бы! С шести лет с настоящей англичанкой занимался.
— Времени не хватает, — угрюмо говорит Юла тренеру. — Хоть разорвись…
Игнат Васильевич враз становится серьезным.
— Да, конечно, спорт требует времени, — говорит он. — Много времени. И каждый из вас должен решить. Или — или. Или он всерьез занимается спортом, и тогда надо забыть о некоторых соблазнительных развлечениях, о свободных часах приятного безделья, или… — Тренер обвел всех строгим взглядом. — Или надо бросать спорт. И тогда сколько хочешь мотайся по танцулькам, смотри подряд все фильмы, просиживай хоть целые вечера у телевизора. Или — или…
Он замолчал и снова строго, пристально оглядел притихшую шеренгу.
— Вы уже большие, ребята, — продолжал он. — И должны понять. Жизнь — она необъятна. Один человек не может охватить все. Изучать все, заниматься всем. Раньше или позже каждому предстоит сделать выбор. Куда он направит свой ум, свою волю, свои усилия. И лучше этот выбор не очень откладывать. — Он снова помолчал. — Ну, а насчет времени… Надо к тому же уметь хорошенько его использовать. А это нелегко. У кого еще не хватает времени? Шаг вперед!
Кроме Юлы, никто из шеренги не вышел. Вообще-то многим день казался чересчур коротким. Но ребята чувствовали скрытый подвох в словах тренера и предпочитали выжидать.
Потом из шеренги выступил еще Вась-Карась.
— Мне не хватает, — сокрушенно вздыхая, признался он и озорно блеснул быстрыми черными глазами. — Вчера даже кроссворд решить не успел. Так и заснул с «Огоньком». Проснулся, а журнал под спиной. Измят, будто теленок его жевал.
В шеренге засмеялись.
— Эх, было бы в сутках сорок восемь часов! — воскликнул Вась-Карась. — Вот бы жизнь! А то еще ходят слухи, какой-то профессор придумал пилюли. Проглотишь — и спать вовсе не надо. Где бы их раздобыть? Я бы…
— Разговорчики! — оборвал его Игнат Васильевич.
Он достал из глубоких своих карманов два никелированных секундомера с длинными шнурками и вручил их Юле и Васю- Карасю.
— Возьмите домой, — сказал тренер. — Завтра, как встанете, сразу пустите секундомеры. Точно засекайте, сколько минут потратите на зарядку, умывание, ходьбу в школу, занятия, обед и все прочее. Записывайте на листочке. А потом доложите мне. Только секундомеры не поломайте: машинки хрупкие…
Юла и Вась-Карась не очень-то поняли, к чему все это. Но секундомеры взяли.
* * *
На следующее утро Юла, едва вскочив с постели, ощутил беспокойство.
«В чем дело? Ах, да! Секундомер!».
Достал его из стола, нажал кнопку. Мертвые стрелки — короткая и длинная — сразу ожили, торопливо закружились по циферблату, отсчитывая минуты, секунды и даже десятые доли секунд.
Юла выскочил во двор, пустил секундомер и начал зарядку. Григорий Денисович посмотрел на секундомер, но ничего не сказал.
Кончив зарядку, Юла на бумажке записал:
«33 минуты 25,2 секунды».
Потом подумал и вычеркнул секунды.
— Как министр! — усмехнулся Григорий Денисович.
И Юла снова подметил: усмешка у него какая-то невеселая. И опять тревожно мелькнуло у Юлы: не случилось ли чего?
Дома он снова щелкнул секундомером: обе стрелки разом скакнули назад, на прежнее место. Ноль минут, ноль секунд.
— Начинаем водную процедуру, — сказал сам себе Юла и опять пустил секундомер.
— Кончили процедуру, — сказал Юла и записал на листке: «4 минуты».
— Вызываем из гаража персональную машину! — ехидно подсказал сосед.
Но Юла бровью не повел. Пусть острит.
В школе секундомер вызвал шумное любопытство. Ребята то и дело подходили к Юлькиной парте, разглядывая сверкающую машинку.
Сев за парту, Юла щелкнул кнопкой и записал:
«Сборы, одевание и пробежка до школы — 21 минута».
И снова пустил секундомер. Честно говоря, в этом не было никакой нужды. Юла и так прекрасно знал: сегодня пять уроков, значит, занятия продлятся с девяти до без четверти двух. Но разве удержишься?
Дома Юла пообедал (на еду и мытье посуды ушло 37 минут), потом сел за уроки. Закончив их, записал: «2 часа 20 минут».
Так вел он хронометраж весь день.
Вечером погулял с Квантом, потом перед сном полчаса почитал и в одиннадцать лег.
* * *
Перед следующим занятием Игнат Васильевич собрал ребят в «аудитории» (так называли комнату рядом с борцовским залом).
— Ну, — сказал тренер Юле. — Послушаем, что показал твой хронометраж.
Юла торопливо стал читать по бумажке, сколько времени и на что он истратил.
— Постой, постой! — перебил тренер. — Напиши все на доске столбиком.
Юла написал.
— Больше ты ничего в тот день не делал?
— Абсолютно ничего.
— Ну, отлично, — тренер провел мелом жирную черту под Юлькиными записями. — Подсчитай, сколько всего ты израсходовал времени?
Юла взял мел, сложил все числа и написал под чертой: «20 часов 59 минут».
— Так, — сказал Игнат Васильевич. — Для ровного счета — двадцать один час. А в сутках сколько часов?
— Двадцать четыре, — смутился Юла.
— Куда же ты потерял целых три часа?
Юла пожал плечами. Он отлично помнил, что записывал все. Куда же, в самом-то деле, запропастились эти проклятые три часа? Ведь не сидел же он просто так, сложив руки на груди? Странно…
Еще более печальный результат получился у Вася-Карася. Он использовал в сутки на сон, учебу, еду и все прочее только 18 часов 12 минут. А где же остальные 5 часов 48 минут?
У Васька аж глаза округлились от удивления. Кажется, без дела не сидел, а все-таки, выходит, почти шесть часов потерял.
— Поищи под столом! — посоветовал Козлов.
Мальчишки дружно смеялись, глядя на смущенные лица Юлы и Вася-Карася.
— Нет, тут что-то не так, ручаюсь! — запротестовал Вась- Карась.
— А ты вспомни, — усмехнулся Игнат Васильевич. — Все ли ты записал? Вспомни с самого утра все, что делал.
— Ну, что? — Вась-Карась поднял глаза к потолку. — Ну, проснулся, встал…
— Сразу встал? — перебил тренер.
— Конечно, сразу! Ну, то есть не совсем сразу, немножечко, конечно, полежал…
— С часок! — ехидно подсказал Рагзай.
— Вовсе нет! — обиделся Вась-Карась. — Самое большое- минут пятнадцать…
Ребята засмеялись.
— Так! Четверть часа потерял, — сказал тренер и записал на доске «15». — Ну, потом?
— Потом помылся, поел…
— Встал и сразу пошел мыться?
Вась-Карась снова поднял глаза к потолку.
— Кажется, сразу. Впрочем… Немного полистал журналы. Мать вечером принесла два новых журнала мод…
— Совершенно необходимое занятие! — засмеялся тренер. — Сколько же ты изучал моды?
— До недолго… Минут десять…
— Так! — Игнат Васильевич под смех ребят написал на доске «10».
— Ну, дальше?
— Поел. Пошел в школу…
— Сразу? — давясь от смеха, наперебой закричали мальчишки.
— Ну ясно, сразу! — возмутился Вась-Карась. — Что же я, по-вашему, после еды какой-нибудь ерундой занялся или болтал?!
— Ой! — хлопнув себя- по лбу, вскрикнул он. — Забыл! В самом деле разговаривал. По телефону. Димка Пищиков как раз вчера на стадионе был. А я билета не достал. Обидно: последняя встреча в сезоне. Ну, Димка, конечно, не утерпел, перед школой позвонил мне, рассказал…
— И долго рассказывал? — спросил тренер.
— Не очень. Минут пять. На стадионе, понимаете, забавный случай был…
— Про забавный случай — в следующий раз, — перебил тренер. — Итак, еще пять минут долой! Дальше?
— Дальше — в школу пошел…
— Сразу? Повесил телефонную трубку и в школу?
— Ну, не сразу, конечно. Собрал портфель, запер комнату. Тут, честно говоря, я еще немного задержался. Ключ, понимаете, куда-то запропастился. Твердо помню: вчера положил его на подоконник. Стал искать — нету…
— Сколько искал? — крикнул Козлов.
— Да недолго, минут пять. Ключ почему-то торчал в дверях…
Ребята уже прямо покатывались со смеху.
— Ну, хватит! — улыбаясь, сказал Игнат Васильевич и постучал мелом по доске. — Надеюсь, всем уже ясно, как Вася потерял шесть часов?
* * *
В тот же вечер Юла рассказал Веньке про хронометраж. А потом говорит:
— Согласен ты мне помочь?
Венька даже и отвечать не стал. Друзья они или нет?
— Понимаешь, — говорит Юла. — Я вот все время думаю: как сделать, чтоб и тренироваться, и книги читать, и в театр?… И я решил. Режим. Железный. Только так.
Венька кивнул.
— Двадцатый век — это знаешь какой век? — сказал Венька. — Это век строжайшей самодисциплины. Без нее в двадцатом веке пропадешь. Такой поток информации — заблудишься, как в тайге.
— Вот именно, — сказал Юла. — И я тебя прошу: помоги. Ты ведь насчет книг — собаку съел. Составь мне список на полгода. Двадцать книг. Отбери только самые лучшие. Понял? Средненькие книжки я читать не могу. Времени — в обрез. Я буду читать только лучшее. Самое лучшее, что создано человечеством.
— Верно! — воскликнул Венька. — Блестящая идея! Кто-то из великих уже так и делал.
— И еще, — сказал Юла. — Ты ведь кино любишь? И часто ходишь…
— А как же! — воскликнул Венька. — Двадцатый век — это знаешь какой век? Это век кино! Важнейшее из всех искусств. Синтетическое искусство. Оно вобрало в себя и литературу, и музыку, и театр. Оно воплотило…
— Согласен. Вобрало. Воплотило, — перебил Юла. — Так вот, ты каждый месяц называй мне один фильм. Понял? Всего один. Но самый-самый лучший! Его я и посмотрю. А остальные… — Он развел руками.
— Правильно! — поддержал Венька. — Именно так! Один лучший фильм. Значит, в год — двенадцать. Вполне достаточно. Больше за год хороших фильмов и не бывает.
Так они и договорились.
Глава IV. ЗИГЗАГ ПЕРВЫЙ
ать Юлы, Нина Трофимовна, любила повторять: «Жизнь идет зигзагами».
Юла думал иначе. Он считал, что у настоящего, целеустремленного человека жизнь должна идти как хорошее шоссе. По прямой.
Но с годами он стал убеждаться: жизнь — это не шоссе.
И вот на днях жизнь снова сделала зигзаг.
Юла пришел домой вечером, после тренировки, усталый. И вдруг оказалось: у них гость. Возле стола, накрытого скатертью с широкой желто-красной каймой (мать стелила эту скатерть только в торжественных случаях), сидел плотный мужчина, лет сорока. Он был в черном пиджаке, не новом, но аккуратно отглаженном. На лице у него выделялись усы: длинные, прямые, они лихо торчали в стороны. А вообще лицо у мужчины было неприметное, глазки маленькие, волосы тщательно зачесаны, чтобы прикрыть лысину. Но она все равно поблескивала сквозь этот редкий заслон.