Юла даже растерялся:
— Как же?… Значит, все зря? В ведь Алиханянц… обещала же…
Григорий Денисович пожал плечами.
— Знаешь, Юлий, когда я третий раз оперировался… Давно это было. Так вот, рядом со мной лежал один подполковник. Тоже нога. И тоже — осколки мины. Он девять раз ложился на стол. Понимаешь? Девять раз под нож! И все-таки теперь нога — как новенькая. А я ведь — не девять. Только семь. Значит, у меня еще есть резерв. Так? — Он усмехнулся и потрепал Юльку по шее. — Ну, что приуныл?! Не надо. Вот пройдет с полгодика. А то и годик. И снова на операцию лягу. Я своего добьюсь. Ну, а пока… — Он встал с тумбы, взял скакалку. — Начали.
И замелькала, закружилась в воздухе пестрая веревочка.
Скачет Григорий Денисович. Скачет и Юла. Но не до зарядки нынче Юле.
«Как обидно! — думает он. — И как несправедливо! Ужасно несправедливо…».
Да, сложная штука жизнь…
Вот какому-нибудь прохвосту эта же Алиханянц сделала операцию, и полный порядок. И может, подлец снова своими подлыми делишками занимается. А вот у честного и смелого Григория Денисовича — неудача. Разве ж это справедливо?
* * *
Прошло несколько дней.
Однажды утром, кончив зарядку, Григорий Денисович сказал Юле:
— А у меня для тебя есть новость…
Сказал внушительно, таинственно и поскреб подбородок.
— Какая? — загорелся Юла.
— Секрет. Вот вечером зайдешь — покажу.
Весь день у Юлы то и дело мелькало: что за новость? Но ничего путного не приходило в голову. Вечером, зайдя за Квантом, он спросил:
— А новость?
— А! — Григорий Денисович засмеялся. Повернулся к жене. — Машенька, показать ему?
— Ну, раз обещал…
Григорий Денисович открыл ящик письменного стола, вынул газету.
— Читай. Жена принесла.
Юла посмотрел: «Медицинский работник». А чего ему читать-то? Что он в медицине понимает? Он растерянно посмотрел на Григория Денисовича. Тот усмехнулся:
— Читай!
Юла просмотрел первую страницу, потом вторую.
— Нет! Не туда глядишь.
Григорий Денисович перевернул газету.
На четвертой странице красным карандашом была жирно обведена статья «Спорт и здоровье». Статья большая: три длинных столбца.
Юла стал читать.
«Давно известно: спорт и здоровье идут рядом», — так начиналась статья.
Дальше автор рассказывал, как полезно заниматься спортом, как укрепляет он здоровье. Все это было скучно, давно известно. Но Юла читал прилежно, не пропуская ни слова. Раз Григорий Денисович велел, значит надо.
«А где же новость?» — недоумевал он. Но заставлял себя старательно читать дальше.
— Нет, — сказал Григорий Денисович. — Брось ты изучать подряд все. Вот смотри… — и он ногтем отчеркнул один абзац.
Юла прочитал:
«Или вот такой пример. Несколько лет назад к нам пришел тринадцатилетний Ю. Богданов. У мальчика был давний миокардит. Врачам требовалось решить: можно ли допустить к спортивным занятиям этого подростка. После тщательного обследования мы смело пошли на риск. И он полностью оправдался. Сейчас Юлий Богданов борец первого разряда, с совершенно здоровым сердцем…».
— Дальше не стоит, — сказал Григорий Денисович. — Ну, как?
Юлий был поражен. Он так растерялся, даже не мог говорить.
— А кто это писал? — наконец спросил он.
— Э-эх! Главного и не заметил! — Григорий Денисович ногтем подчеркнул подпись под статьей: «П. Кочетов».
— Пэ. Кочетов? — повторил Юла. — Пэ. Кочетов?
Была эта фамилия как-то знакома… Но кто — Юла вспомнить не мог.
И вдруг… Как фары ночью на шоссе внезапно выхватили из тьмы табличку. Да, на дверях в поликлинике: «Врач П. Кочетов».
— Врач Пэ. Кочетов! — заорал Юла. — Неужели тот самый?!
— Именно!
— Ну и жох! — Юла аж вскочил. — Ну и стервец!
— Да! — засмеялся Григорий Денисович. — Ловкач! «Мы смело пошли на риск». А помнишь: «Принесите заключение из академии, и обязательно с двумя подписями и печатью. Впрочем, сомневаюсь, сильно сомневаюсь, чтобы вам дали такую бумагу…».
Григорий Денисович голосом очень похоже передразнил того врача. Все засмеялись.
— Ну и подлец! — продолжал возмущаться Юла. — Это ж надо, какой подлец!
В тот вечер Юла еще долго сидел у Григория Денисовича.
Мария Степановна накрыла на стол, и все втроем стали пить чай. Мария Степановна все подкладывала Юле на тарелочку: то кусок пирога, то конфету, то печенье, сделанное по какому-то особому рецепту — с орехами и медом.
— Ты хвали, хвали громче, — подмигнул ему Григорий Денисович, когда жена вышла на кухню. — Она это ужас как любит!
И Юла хвалил. А чего не похвалить? Ведь в самом деле очень вкусно.
У него дома матери некогда было готовить деликатесы. Да и не любила она кухарить. Так, что-нибудь на скорую руку состряпает, и ладно. Все больше сосиски, да макароны, да пельмени.
За чаем Мария Степановна рассказывала о своих больных. И так интересно, так душевно, будто это самые близкие ей люди.
Рассказала, как прошлой ночью, во время ее дежурства, у одного больного вдруг начался приступ, и вскоре сердце остановилось. Совсем остановилось. Смерть.
Но это — клиническая смерть. Если суметь быстро снова «запустить» сердце, больной оживет. Действовать надо сразу же, и очень решительно.
И Мария Степановна обеими руками изо всех сил стала массировать грудную клетку умершего. Там, где сердце.
Шесть минут — изо всех сил… Так что у пациента даже ребро хрустнуло… Сама потом обливалась, дышала, как паровоз, казалось — не выдержит, свалится. А сердце молчит… Молчит — и все…
И вдруг… На седьмой минуте… Слабый толчок… Еще толчок… Еще… И кардиограф стал чертить кривую… Забилось сердце!
Юла аж вскрикнул:
— И жив? Сейчас живет?
— Жив! — засмеялась Мария Степановна. — Еще как жив! «Глупый я все-таки, — подумал Юла. — Как же я сразу не разглядел?! Замечательная тетка. Это тебе не П. Кочетов!».
Глава XIII. МАТЬ
ла нынче пришел с тренировки раньше обычного. Сели ужинать.
Ест Юла, а мать все насчет школы выспрашивает. Какие отметки за неделю получил? Нет ли двоек? А пятерок много? А как англичанка (с англичанкой у Юлы часто бывали стычки)?
Ну, Юла ест и отвечает. Двоек нет. Пятерки? Три штуки заработал. По химии, по истории и по физкультуре. Тут мать, конечно, усмехается. Физкультуру она за предмет не считает. Ну, пусть. Юле надоело спорить с ней.
Ест Юла и вдруг задумывается. «Сегодня что? Пятница? Да, точно. А где же?… Дмитрий Прокофьевич?».
Юла даже обводит комнату глазами, будто Дмитрий Прокофьевич может прятаться где-нибудь за шкафом или буфетом.
«Странно».
Дмитрий Прокофьевич ведь всегда, как по расписанию: вторник и пятница.
«А может, еще придет? Просто задержался…».
Юла продолжает ужинать.
«Стоп. А когда я видел Дмитрия Прокофьевича? Последний раз — когда?».
Никак не вспомнить. Во всяком случае уже дней десять не видел. Это точно. Не меньше.
«Странно…».
Юла исподтишка бросает быстрые взгляды на мать. Она — как всегда. Хлопочет у стола. То выскакивает на кухню, то несет оттуда шипящую сковороду или чайник.
— Послушай, мам, — говорит Юла, когда мать разливает чай по стаканам. — А что Дмитрий Прокофьич… Заболел? Или в командировке?
Он говорит небрежно, так, между прочим. И не глядит на мать.
Но краешками глаз он видит: мать спокойно продолжает разливать чай, потом так же неторопливо ставит фыркающий чайник на металлическую подставку.
— Дмитрий Прокофьевич больше сюда не придет, — четко произносит она.
И голос спокоен, чересчур спокоен. За этим спокойствием Юла чувствует напряженность. Мать, очевидно, давно ждала этого вопроса и давно подготовилась к разговору.
— Совсем? — удивился Юла.
— Да, совсем.
Юла молчит. Глядит на мать. Она пьет чай, пьет медленно, отламывая небольшие кусочки печенья.
Глаза у нее спокойные, но хмурые. И какие-то неподвижные.
«Так, — думает Юла. — Вот это новость…».
И еще одна догадка тревожит его. Эта догадка становится все определенней. Все настойчивей стучит в виски.
«Спросить? — думает Юла. — Или не надо?».
Он молчит. Ест. Думает.
— Послушай, мам, — наконец говорит он. — Только честно… Ты это из-за меня?… А?
Мать смотрит на него непривычно долгим, тяжелым взглядом.
— Нет, — говорит она. — Не из-за тебя. Хотя… Отчасти и из-за тебя. — Она умолкает. — А в общем, — продолжает она, — Дмитрий Прокофьевич, я поняла, не тот человек… Не тот, каким казался поначалу…
«Положим, мне он никогда и не казался симпатичным», — думает Юла, но молчит.
Так, в тишине, и проходит остаток вечера.
Глава XIV. В ЛЕСУ
ла каждое воскресенье вместе с тренером и ребятами уезжал за город. Гуляли, бегали, возились с мячом.
Приезжая, он рассказывал Жене, как чудесно в лесу, на взморье. Она лишь вздыхала. Ей было все как-то не выбраться.
Но однажды, в конце мая, она все-таки поехала. С ним. С одним.
Им посчастливилось. С утра было хмуро, но потом погодка разгулялась — и всеми красками засверкал яркий весенний денек.
Прямо у станционного домика начинался лес. Они пошли по песчаной дорожке. А вокруг стояли рыжие сосны. И солнце яркими бликами золотило их стволы.
Женя давно не была в лесу. Ее радовал каждый кустик. Каждый птичий голос заставлял ее останавливаться, подолгу внимательно вслушиваться.
Они пересекли шоссе и углубились дальше в лес.
— Постой-ка! — вдруг сказал Юла.
Он неторопливо огляделся, подумал и свернул немного влево. Внизу змеилась речушка.
— Точно! — воскликнул Юла и сбежал по крутому склону к воде. — Вот тут!
— Что — тут? — не поняла Женя.
— Вот тут провалился в полынью мальчонка. Помнишь? Ну, которого мы с тренером…
Женя кивнула. Она задумчиво оглядывала речушку и то место, где когда-то зияла прорубь. Сейчас, весной, когда вокруг все зеленело, трудно было представить, что вот тут, в мороз, торчал из сугробов провалившийся по пояс в ледяную воду парнишка.
— А медаль за спасение утопающих получил? — спросила Женя.
— Обойдусь! — усмехнулся Юла.
В руке у Юлы была палка. Необычная. Металлическая. Очень тяжелая.
Юла однажды прочитал где-то, что Пушкин в Михайловском всегда ходил с железной тростью. Кидал ее, поднимал, вертел в руке. Юлу это поразило. Пушкин, великий Пушкин, оказывается, тоже заботился о крепости своих мускулов. А в другой книге Юла прочитал, что и у Поддубного тоже была увесистая металлическая палка, с которой тот почти не расставался.
Пушкин и Поддубный! Это было так неожиданно!
И тогда Юла тоже сделал себе палку. Достал обрезок металлической трубы, залил внутрь свинец. Палка получилась тяжелая, как гиря.
Женя смеялась, что он теперь, как щеголь, с тросточкой. И ребята тоже подшучивали над его палкой. Но Юла всюду ходил с ней.
Вот и сейчас, в лесу, палка была с ним.
Юла вдруг насторожился.
В реке, возле самого берега, он увидел в воде змею. Она плыла, извиваясь, высунув из воды маленькую, гладкую, будто полированную голову.
Юла поднял палку.
— Ты только не пугайся, — сказал Юла. — Змея…
— Где? — Женя вздрогнула.
— Вон, — показал Юла.
Женя вгляделась. Засмеялась.
— Это уж!
Юла опустил палку.
— Точно?
— Конечно. Видишь: на голове два пятнышка? Вон, два маленьких желтых пятнышка? — показала Женя. — Значит, уж.
Они пошли дальше. Все было хорошо, только надоели комары. То и дело ребята хлопали себя по лицу, по шее, по рукам.
— А знаешь, — сказала Женя. — Комар живет всего два дня. Представляешь? Вся его жизнь целиком, от рождений до смерти, укладывается в эти два коротких дня. А ему, наверно, кажется, что прожил он длинную, полную всяких событий жизнь. И в ней были и радости, и горе, и веселье, и уныние, и смелые поступки, и страх.
— И любовь, — добавил Юла.
— Да, и любовь, — кивнула Женя.
Некоторое время они шли молча. Тропинка вилась меж соснами, все вниз и вниз, к морю.
— А помнишь, ты рассказывала про слонов? — сказал Юла. — Ну, как слон, чуя близкую смерть, уходит от стада?
Женя опять кивнула.
— Тогда меня это прямо поразило, — медленно продолжал Юла. — Я долго думал об этом. Интересовался… И оказалось, слоны в самом деле удивительные животные. Они, например, очень добры. И трогательно заботятся о своих слонятах.
Когда стадо слонов идет куда-нибудь, и в пути рождается слоненок, — все стадо останавливается. Дня на два. Чтобы новорожденный пришел в себя, научился ходить. Понимаешь, все стадо, штук сто слонов, а может, и больше, ждут. А дня через два малыш уже идет с мамашей, и даже через горы, и через реки.
Вот бы человеку так: родился — и через два дня уже ходит и говорит!..
И еще интересно: у слона всего четыре зуба. А когда эти зубы снашиваются, стираются, на смену им рядом прорастают четыре других. Раскрошатся и эти — вырастают еще четыре новых. И вот так у слона за его жизнь шесть раз сменяются все зубы.
Женя слушала не перебивая.
— Не сердись, Юлий, — сказала она. — Но ты меня очень удивил. Откуда ты это знаешь? Про слонов…
Юла нахмурился.
— Прочитал. Ты тогда так интересно говорила. Ну, я и взял книжку. — Он еще больше нахмурился. — А ты решила, я уж вовсе не читаю? Да? Только нельсоны и суплесы?
Женя отвела глаза.
— Не сердись, Юлий…
— Понимаешь, — сказал Юла. — Самое скверное в моей жизни — это нехватка времени. Ну, хоть разорвись. Все впритык. Зарядка, школа, обед, Квант, уроки, тренировка. А книги? Где взять время на книги? На театр? На кино? — Он хмуро, в упор посмотрел в Женины глаза. — Ты думаешь, мне не обидно? Думаешь, я не вижу, как ты и Венька обгоняете меня? А где выход? Бросить тренировки? Не могу. И не хочу.
Они опять долго шли молча.
Какая-то невидимая пичужка тоненько выводила:
— Пиу-пиу-фьють! Пиу-фьють!
Белка огненным комочком перелетела с дерева на дерево.
— Читаю перед сном и в трамвае, — сказал Юла. — И даже на переменах. Но мало этого. Ужасно мало…
Женя кивнула.
— Кстати, у меня к тебе просьба, — сказал Юла. — Раньше это делал Венька…
Он, запинаясь, рассказал про их с Венькой договор.
— Конечно! — воскликнула Женя. — С удовольствием! Буду отбирать тебе лучшие книги. И один самый выдающийся фильм в месяц.
Они вышли к морю. Берег был песчаный. Мокрый, слежавшийся, словно тщательно укатанный песок. А из воды торчали камни. Самые разные. И огромные, и маленькие, и отполированные водой, округлые, и с резкими крутыми изломами.
И на всех камнях сидели чайки. Неподвижно и молча. Издали даже казалось, что это не птицы, а какие-то белые наросты на камнях.
Вдруг несколько чаек взвились, полетели.
— Какой обман, — сказал Юла. — Чайки такие красивые, а кричат хрипло, противно.
Женя внимательно, чуть удивленно посмотрела на него.
— Да, ты прав.
Долго бродили они по берегу. Море лежало гладкое, тихое. Пахло йодом и водорослями. А вдали, как впаянные в бледную голубизну, чернели крохотные силуэты кораблей. Они почему- то не двигались, не дымили трубами.
— А знаешь, Юлий, — сказала Женя, когда они уже возвращались домой. — Ты меня сегодня удивил. И порадовал. Не сердись, но сегодня ты в моих глазах очень вырос…
— Потому что про слонов сказал, да? — усмехнулся Юла.
Женя поглядела на него задумчиво, мягко.
— И про слонов, — кивнула она. — И вообще…
Глава XV. ПЕРВЕНСТВО ЛЕНИНГРАДА
ла, готовый к схватке сидел на скамье, неподалеку от ковра, и ждал, когда судья-информатор объявит его фамилию.