Двое судей насторожились, пристально следили за Марченко. Не перешел ли его шаг в бег? Не отрываются ли сразу обе его стопы от земли?
А Марченко двигался этим новым темпом. Руки и ноги его мелькали теперь так стремительно, что за ними даже трудно было уследить.
Это был предел. Больше Марченко увеличить скорость не мог. Ни за что. И так ему казалось, — сейчас, вот сейчас он упадет. Грохнется прямо на асфальт, не в силах даже передвинуться на мягкую, поросшую травой обочину. И все. И тут же умрет.
Он все же поравнялся с четверкой лидеров. И постепенно даже стал обгонять их.
Все они двигались очень быстро. Но Марченко казалось, что он почти стоит на месте. И все-таки лидеры помаленьку уплывали назад. Еще назад. Еще…
И вот Марченко впереди. Теперь перед ним — никого. Только серая лента асфальта да изредка по бокам этой ленты — отдельные фигурки полицейских, зрителей, прохожих.
А дальше все произошло, как он и ожидал. Как только Мигуэль Медраса увидел впереди себя вдруг возникшую спину, — он заволновался.
А когда эта спина стала постепенно удаляться, Медраса не выдержал.
Достать! Немедля достать этого нового лидера!
Медраса рванулся в погоню. Вслед за ним совершил рывок и француз Жорж Кендуль.
Кольцо вокруг Хмелюка сразу распалось.
Долго поддерживать предложенный им самим бешеный темп Марченко, конечно, не мог. Вскоре он сбавил скорость.
Но цель была достигнута.
Хмелюк сперва даже не поверил. Эта петля, плотно, как удавка, сжавшая его горло… Эта дьявольская петля вдруг разжалась. Разжалась сама собой, без всяких его усилий.
Он сперва даже не понял, что произошло.
Но тотчас, опомнившись, поспешил выскочить из мышеловки. Впрочем, мышеловка уже была сломана.
Быстро перейдя на свой излюбленный темп, Хмелюк ринулся вперед.
А Марченко шагал, тяжело дыша. Сердце неровными резкими толчками стучало где-то у самого горла. Ноги заплетались.
Да, такие рывки даром не проходят!..
«Ничего… Ничего, — на ходу твердил он сам себе. — Войдем в колею… В колею…».
Пот заливал ему глаза. Тяжелые капли бороздили щеки и срывались с подбородка…
Вот его достал Медраса. Достал и обошел…
Вот мимо, уверенно и четко, прошагал Хмелюк…
«Ничего, ничего…» — повторял Марченко.
…Финишировали они на стадионе. Первым показался в воротах Хмелюк. Предстоял еще целый круг по стадиону — четыреста метров.
Хмелюк шагал мощно и уверенно, а рядом с ним — никого.
Трибуны ахнули.
А Медраса? Где же их любимец, их Медраса?
Только метрах в восьмидесяти за Хмелюком показались сразу два спортсмена: Марченко и Медраса.
Видно было — оба они крайне измотаны.
Дышал Медраса с хрипом, на ходу его заносило, шатало из стороны в сторону как пьяного. Но он с дьявольским упорством шел вперед.
Марченко тоже двигался из последних сил. Да, тот проклятый рывок… Он, конечно, даром не прошел. Правда и Медрасе он дорого обошелся.
— Медраса! — взвыли трибуны.
Зрители повскакали с мест. Кричали, свистели, что- то требовали дружным хором.
— Ка-пи-тан!
— Ка-пи-тан! — опять стали скандировать на одной из трибун.
Казалось бы, борьба за первое место кончилась. Хмелюка уже, конечно, не достать. И спор может идти только за серебро и бронзу. Но истошный рев трибун, очевидно, вдохнул какие- то новые силы в Медрасу.
Он усилил ход.
Это было почти невероятно. Он рванулся так яростно, будто всерьез надеялся достать Хмелюка.
Трибуны, казалось, сейчас обрушатся. Сто тысяч зрителей молотили ногами по стенам, орали. Где-то наверху надрывалась пронзительная труба, громыхали трещотки, дико взвыла пожарная сирена.
Медраса рвался вперед.
Он шел, почти теряя сознание. Но все-таки шел.
Однако, несмотря на все усилия, он почти не отрывался от Марченко.
И вдруг… Марченко увидел: Медраса не удержался. Его согнутые в коленях ноги замелькали в воздухе. Он бежал!
Да, да, Медраса не шел — бежал. Он явно нарушал правила.
Судья двигался возле него.
«Сейчас будет отмашка», — мелькнуло у Марченко.
Да, сейчас судья, конечно, выкинет красный флажок — предупреждение. И если Медраса сразу же не перейдет на шаг — он будет тотчас снят с состязаний.
Но судья почему-то медлил.
Вид у него был растерянный и жалкий.
Судья — австриец Бергмен — видел, отлично видел, что Медраса бежит. Но как мог он, Бергман, дисквалифицировать Медрасу?! Любимца мексиканцев?! Судья знал — его разорвали бы, смяли, задушили тут же, на стадионе.
«Спокойно, спокойно», — твердил себе Марченко.
Главное было — не поддаться соблазну и не побежать вслед за Медрасой. Уже его-то, Марченко, судья снял бы немедленно. И все. И конец.
Медраса бежал недолго. Силы покинули его и он снова перешел на шаг.
Догнать Хмелюка он, конечно, не смог.
Однако от Марченко Медраса все-таки оторвался.
Так они и финишировали. Первым — Хмелюк, вторым — Медраса, третьим — Марченко.
…Вскоре они уже стояли на пьедестале почета.
И опять сверкало высокое, прозрачное, чуть зеленоватое небо. И переливался всеми красками красавец стадион.
И шумели, ликовали трибуны, поздравляя победителей.
«Вот и все, «старичок», — думал Марченко. — Вот и завершился твой путь. Все. Конец».
Он оглядывал многотысячные ряды зрителей и словно бы прощался с ними. Навсегда.
«Бронза — это, конечно, тоже неплохо, — думал он. — Но могло бы быть и серебро. Или даже золото. Да, наверно, могло бы — если б не тот рывок…».
Но нет, он не жалел. Рывок был необходим. Все правильно.
Обидно только, что этот красавчик Хмелюк стоит на верхней ступеньке, машет рукой и улыбается во весь рот. Хорошо еще — не смеется своим икающим смехом.
Наверно, так ничего и не понял. И еще, чего доброго, заявит корреспондентам: «Для ветерана Марченко и бронза — большой успех».
А что?! С него станет. Так и заявит.
Но Марченко ошибся. Вечером Хмелюк подарил ему фотографию. Они, втроем, на пьедестале. И внизу было написано:
«Иногда бронза дороже золота. Степан Хмелюк».
ЗНАМЕНИТОСТЬ
надвигалось первенство города. Надвигалось весомо, неотвратимо, как стотонный товарный состав. Всем — и участникам, и тренерам, и судьям — казалось: с каждым днем даже воздух становился все гуще, все спрессованней, будто и его сжимала до десятков атмосфер эта грозно наползающая тяжесть.
Но чемпион города Григорий Гродзенчук был спокоен.
Уже трижды завоевывал он это почетное звание. Трижды подряд. И сейчас, — пусть это звучит некрасиво, слишком самонадеянно, но, честно говоря, он не сомневался, — и сейчас, четвертый раз, придет к финишу первым.
Эта ровная спокойная уверенность, не покидала Гродзенчука вплоть до той минуты, когда пришла телеграмма о приезде в Свердловск ленинградского лыжника Владимира Вишняка.
Подумать только! Сам Вишняк! Знаменитый Вишняк завтра примет участие в состязаниях. Правда, ленинградец пойдет «вне конкурса», но все-таки…
Очень хотелось не уступить ему. Да, обойти знаменитого аса… Это было бы здорово.
После телефонного звонка, когда инспектор Васильев сообщил ему о телеграмме Вишняка, Гродзенчук неторопливо опустился на диван и прикрыл глаза.
«Ну, честно… Боишься?».
Он на минуту задумался, как бы вслушиваясь в себя. Дотошно, придирчиво, как доктор.
И так же прямо ответил: «Нет. Не боюсь…».
И впрямь — страха не было. Но нервы напряглись, мысли стали резче, отчетливей. Да, приезд Вишняка все усложнял. Очень усложнял.
Гродзенчук долго просидел вот так, задумавшись. Потом вскочил и помчался в библиотеку.
Пожилая библиотекарша выложила перед ним целую груду подшивок старых спортивных газет и журналов.
Гродзенчук стал торопливо листать их. Страницы от времени сделались хрупкими, ломкими. Они словно даже утолщились. И посерели. Когда их переворачивали, страницы слегка похрустывали.
Гродзенчук искал какую-нибудь статью или заметку, пусть даже крохотную, об особенностях хода Вишняка, о его тактике и тренировках. Не терпелось хотя бы заочно познакомиться с завтрашним противником.
Но ветхие страницы умалчивали об этом.
Вот снимок: Вишняк после всесоюзных соревнований в Кавголово держит хрустальную вазу.
Черный свитер чемпиона еще покрыт кое-где сверкающей снежной пыльцой. Прядь волос выбилась из-под шапочки и прилипла ко лбу. Короткая подпись — в торжественном «юбилейном» тоне.
А вот еще фото: Вишняк с сынишкой. Карапузу лет пять, не больше. Но он тоже на лыжах. И точно в такой же прорезиненной штормовке, как отец. И на груди — тоже номер. Забавный снимок. Малыш — копия отца. И. держится внушительно, уверенно. Будущий чемпион.
Взяв у библиотекарши несколько журналов, Гродзенчук поехал в горком физкультуры.
Горком помещался в старинном двухэтажном особняке. Быстро взбежав по лестнице, Гродзенчук вошел в зал.
Когда-то в этом белоснежном зале, вероятно, танцевали мазурки и полонезы. Теперь вдоль стен стояло штук пятнадцать разноместных и разнокалиберных письменных столов.
Тут было, как всегда, людно.
Двое судей проверяли кипу лежащих на столе белых матерчатых нагрудных номеров. Инспектор Васильев спорил с кем-то по телефону, требуя, чтобы срочно привезли крепления и какие-то четыре свитера. В другом углу на двух сдвинутых стульях высилась целая гора пухлых боксерских перчаток.
— Полюбуйтесь! — Гродзенчук кинул на стол раскрытый журнал.
Демидов — студент, совсем недавно выдвинувшийся в первую тройку города, — взял журнал.
Это был новогодний номер. Целый разворот занимали дружеские эпиграммы и шаржи.
— «Скоростные машины XX века!» — прочитал Демидов броский заголовок и насмешливо гмыкнул. На снимке фотограф искусно смонтировал Вишняка на лыжне и рядом — гоночный автомобиль.
Лыжники, тренеры и судьи дружно рассмеялись.
Гродзенчук сухо и даже чуточку обиженно заметил:
— Вишняк — чемпион страны…
— Бывший чемпион, — спокойно поправил Демидов. — Бывший! Ленинградец и впрямь классно бегал… Лет шесть назад.
Демидов был коренастый, плотный, и Гродзенчук с высоты своих почти двух метров невольно поглядывал на него «свысока».
Вот и сейчас Гродзенчук глянул на студента сверху, усмехнулся:
— Вишняк и теперь тебя на целую минуту обойдет!
Демидов прищурился. Гродзенчук уже давно приметил, что когда Демидов сердился, у него всегда суживались глаза.
— Увидим! — сказал Демидов. И укоризненно добавил: — Эк тебя разобрало-то… Вот невидаль — бывший чемпион приехал. Коленки задрожали.
Ничего не ответив, Гродзенчук ушел. Взволнованный, он стремительно пересек двор, делая такие большие шаги, словно все время переступал через лужи.
«Коленки задрожали», — выйдя на улицу, передразнил он Демидова. — Нет, у меня-то коленки в порядке. А вот ты — хвастун. Тебе что?! Конечно, и не собираешься всерьез бороться с Вишняком. А я — как-никак чемпион города — должен не спасовать перед гостем».
Сидя в трамвае, Гродзенчук мысленно продолжал спор с Демидовым, хотя сам чувствовал, что несправедлив к парню- способному, волевому лыжнику. Но уж больно обидел его упрек.
Трамвай, завернув за угол, медленно покатил вдоль длинных заводских корпусов.
Гродзенчук тотчас отыскал окна лаборатории, где он работал. В трех из них сиял ослепительный свет, будто там был установлен мощный прожектор или шла электросварка. Сквозь стекла были отчетливо видны белые сверкающие столы и переборки, установленная рядами химическая посуда, белый халат лаборантки.
«Трудятся», — подумал Гродзенчук.
Сам он был в отпуску. Гродзенчук всегда отдыхал зимой. Вот когда досыта набегаешься на лыжах! Кстати, это очень устраивало и его сослуживцев, которые любили брать отпуск летом. А всем сразу отдыхать невозможно.
Проезжая мимо лаборатории, Гродзенчук вспомнил, как недавно у него проходил практику Демидов.
«Все-таки самонадеянный парень», — подумал он.
Студенты обычно берут темы уже разработанные, несложные, а этот выбрал такую, что и для диссертации под стать. Профессор Немчинский сказал: «Пытливый, самостоятельный ум!».
«Нет, не пытливый, — мысленно возразил Гродзенчук. — Просто дерзкий».
И опять всплыли прищуренные сердитые глаза Демидова, и это обидное — «коленки задрожали».
Придя домой, Гродзенчук снял со стеллажа кляссер и принялся разглядывать недавно приобретенные марки.
Это уже стало у него привычкой. Когда волновался, когда что-то не клеилось — всегда брался за свою коллекцию. Марки отвлекали, успокаивали.
Он собирал их с детства, как многие мальчишки. Но мальчишек эта болезнь настигает в определенном возрасте и обычно быстро проходит. Как скарлатина или корь. А у Гриши Гродзенчука — осталась. И, вероятно, уже на всю жизнь.
С годами коллекция сильно разрослась. И теперь инженер- химик Григорий Гродзенчук делил себя на три части: лаборатория, лыжи, марки.
Но сегодня и марки плохо помогали. Он разглядывал в лупу новую треугольную негашеную Гвинею, а в голове настойчиво билось: «Вишняк…».
Как обойти знаменитого чемпиона?
Осторожно, пинцетом достал из кляссера «Монну Лизу» (он недавно с большим трудом раздобыл ее), стал переклеивать редкую марку в альбом, а в мыслях по-прежнему: «Вишняк…».
За окном серело небо. Скучное, словно насквозь пропыленное. Как назло, зимний денек был не по-уральски хлипкий, сырой. Тридцать километров по раскисшему снегу… Как лучше преодолеть их?
«И Павла Игнатьевича как нарочно нет…» — уже в который раз мелькнуло у Гродзенчука.
Тренер мог бы подсказать, дать дельный совет.
Но Павла Игнатьевича несколько дней назад вызвали в Москву. Всесоюзное совещание тренеров и судей.
«Вот умники, — подумал Гродзенчук. — Совещание — так обязательно в разгар сезона. Летом не могли?».
Впрочем, он тут же возразил себе, что летом судьи и тренеры в отпусках, в разъездах, кто где. Собери-ка…
Но от этой мысли легче не стало.
Правда, перед отъездом Павел Игнатьевич вместе с ним досконально обдумал план бега, составил примерный график по отрезкам.
Но — Вишняк… Приехал Вишняк. Это все меняло.
И погода… Как бежать по этой чертовой хляби?
Есть лыжники, правда, таких очень мало, которые даже довольны, если состязания проходят в плохую погоду. Тут обычно решают не столько «техника», сколько выносливость, упорство, нервы. Но Гродзенчук, как и большинство гонщиков, любил идти по хорошему снегу, когда лыжи скользят легко и послушны малейшему твоему желанию.
«Ну, давай обдумаем все спокойно», — сказал он сам себе.
Еще раз мысленно перебрал основных соперников.
Конечно, главным его конкурентом всегда был Егошин. Он и на прошлом первенстве города занял второе место. Но Егошин переехал в Тольятти. Теперь на ВАЗе — «Жигули» делает.
Кто же остался? Демидов? Он в прошлом году был третьим. Однако отстал от Гродзенчука больше чем на минуту. А ведь Гродзенчук тогда болел и плохо подготовился к первенству. Не как сейчас, когда он много тренировался и чувствует себя в отличной форме.
Нет, честно говоря, Демидову нынче не светит.
— Кто же еще? Блюмкин? Но тот в последние годы выше четвертого места ни разу не поднимался.
Нет, все ясно, Звание чемпиона у него никто не отнимет. Не отстать от Вишняка — вот задача.
Но как этого добиться? Главное, — как распределить силы при такой погоде? Как построить бег?
Он набрасывал цифры на клочках бумаги. Рвал их… Снова писал.
Ничего не придумав, бросил расчеты, стал возиться с лыжными мазями.
При такой вот гнилой погодке это было особенно важно. Подобрать подходящую мазь.
Многие и не представляют себе, что такое мазь для гонщика. Она придает лыжам чудесное скольжение, «держит» лыжу, не дает ей пробуксовать. Недаром гонщик, объясняя свою неудачу, иногда говорит: «Не попал на мазь».
Долго «колдовал» над мазями Гродзенчук, вспоминая самые лучшие, «тайные» рецепты. Потом разозлился, убрал мази. Нечего мудрить. Наизобретаешь на свою голову! Достал заветную баночку, на донышке которой еще сохранились остатки его любимой смеси.