— Нашел работенку! (Это Венька).
— У девчонок подглядел! (Это Макс).
— Дыру в асфальте не протопчи! (Гриша).
— Дыши носом, парень! (Митя Галкин).
— Перебегать улицу перед близко идущим транспортом опасно! (Это Лека. Он всегда какую-нибудь чушь брякнет, но получается почему-то смешно).
А парнишка скачет себе и скачет: то на одной ноге, то на другой, то двумя вместе. Длинный, и руки длинные, и ноги. И будто даже не слышит насмешек. Скачет себе, и челка у него на лбу тоже скачет.
Ну, я-то сразу понял: боксер. У нас в секции тоже ни одно занятие без скакалки не обходится.
— Откуда этот чемпион взялся? — спрашиваю у ребят.
— А он вчера в тридцать седьмую переехал. Вместо Геньки, — говорит Лека.
Вскоре я познакомился с новеньким. Он в наш восьмой «в» стал ходить и в ту же боксерскую секцию при «Зените», где и я.
Мы даже вроде приятелями стали. Ну, не совсем приятели, потому что Женька уж очень молчаливый. Замкнутый какой- то. А я люблю, если друг-товарищ, так чтобы с ним обо всем потолковать: и о боксе, и об аквалангах, и о кино, и о девчонках знакомых.
Вообще, странный он, Женька.
Вот в школе, например, математик им не нахвалится. И физик тоже. И в самом деле, эти предметы он здорово знает. А по литературе — вечно троечки. И по истории.
— А, — говорит Женька. — Кому это нужно?! Так — стихи!
Это его любимое словечко; все ерундовое, никчемушное, все у него — стихи!
Я сперва думал: у Женьки просто мозг так устроен — только точные науки вбирает. А гуманитарные — не способен. Потом гляжу, нет, по географии он — один из первых, и по английскому — тоже…
— Чуд-дак! — сказал мне Женька. — Я ведь кем хочу быть? Капитаном! Капитан дальнего плавания. А капитану без географии да без английского — никак. А литература ему на что? С африканцами об Евтушенко беседовать? Или англичанам декламировать «Мчатся тучи, вьются тучи»?
Ребята наши восхищались Женькой. Вот целеустремленность! Молодец! Выбрал себе дорогу в жизни и прямо, без колебаний идет по ней.
Это верно, конечно. Другие-то наши восьмиклассники, да и сам я, все еще не знаем, куда ткнуться, какую профессию избрать.
Однажды на уроке литературы наша Мария Степановна стала спрашивать, кто кем хочет быть? Ну, Женька, конечно, сказал — капитаном.
— А почему именно капитаном?
Женька стоит, молчит.
Стала учительница других спрашивать. Кто кибернетиком хочет быть, кто — космонавтом, кто — архитектором. А многие, как и Женька, моряками. Ничего удивительного: город у нас портовый, море — прямо из школы видно. С первого этажа, правда, не видно, а с третьего — вся бухта, и длинная песчаная коса, и маяк на острове, и белые пароходы у причальных стенок.
— А ты почему хочешь быть моряком? — спросила учительница у Вовки Шмидта.
Ну, тот стал расписывать: все страны увижу, и тропики, и север, и вообще интересно. Море, всякие там муссоны- пассаты. Со шквалами бороться…
А Женька с места шипит:
— Стихи!
— Странно, — повернулась к нему Мария Степановна. — Ты же сам тоже мечтаешь стать капитаном. И не любишь море?
— Капитаном я непременно буду, — говорит Женька. — А все эти муссоны-пассаты — сплошная лирика. И вообще сейчас океанские лайнеры — такие громадины, что вовсе даже не чувствуют шквала. Волны сами от них отскакивают как от стенки горошины.
…У нас, в боксерской секции, Женька сразу завоевал авторитет. И заслуженно — дрался он, в самом деле, здорово. Ну, еще бы! Оказывается, он уже два года тренируется. Наш тренер вскоре стал через каждые полчаса повторять:
— Вот у кого учитесь настойчивости!
Это у него вроде поговорки стало.
И впрямь, задаст тренер разучить какой-нибудь прием: нырок, или, скажем, удар левой вразрез, так Женька хоть целый вечер готов повторять. И как только не надоест?!
Мы с ребятами обычно с четверть часа пошлифуем удар, и все. Скучно. А Женька один и тот же прием — пятьдесят, сто, двести раз подряд…
— Хочу стать чемпионом. И стану! — однажды по секрету заявил он мне.
«Конечно, станет! — подумал я. — Такое дьявольское упорство».
Через два месяца должно было состояться школьное первенство города. От нашей секции надо было выставить команду, пять человек.
Все мы, конечно, волновались. Всем хотелось попасть в эту заветную пятерку. Только Женька был спокоен. Ну, ясно. Ему- то место в команде обеспечено.
И вот наконец-то тренер объявил состав команды. Первым, конечно, шел Женька. Я попал в запас. Ну, что ж. Запасной — это тоже неплохо. Ведь ребят-то в секции — тридцать шесть. Попробуй, пробейся в первую пятерку!
— Отныне основному составу и запасным надо особенно поднажать на тренировки. И режим особенно строго соблюдать, — сказал тренер.
И вот стали мы готовиться к первенству города.
На занятиях теперь тренер все внимание — нашей восьмерке (пять основных и трое запасных). Остальных ребят займет чем-нибудь, а сам все вокруг нас ходит. Одному стойку подправит, другому подскажет, как лучше провести крюк слева, с третьим ближний бой отрабатывает.
А Женька — тот прямо себя не щадил. Уже к середине занятия его синяя майка на спине совсем черной становилась. От пота. А по вечерам у нас во дворе он то на перекладине пыхтел, то со скакалкой прыгал. Все мальчишки уже привыкли к его скакалке и больше не подшучивали над ним.
Шли дни. И вот однажды, в самый разгар подготовки, Женька вдруг не пришел на секцию.
«Заболел», — подумал я.
И все ребята, наверно, так решили. И тренер тоже.
Но возвращаясь с секции, я встретил Женьку во дворе. Он шел к «Москвичу» со своим дядей. Дядя — высокий, ноги у него длинные, как у журавля. Даже странно, как они влезают в маленький «Москвичок»? Держится дядя важно и вробще — очень внушительный.
Дядя этот недавно к Женьке приехал. Погостить. А раньше дядя с Женькой вместе жили, в одном городе. Мы как раз на дворе в футбол гоняли, когда въехал запыленный «Москвич». Оказывается, дядя прямо из санатория, целые сутки ехал. Теперь «Москвич» стоит во дворе, и уже не пыльный, а наоборот, сверкает как игрушка. Дядя с Женькой каждый день возятся с ним: протирают, смазывают, моют…
— Ты чего? — приступил я к Женьке. — Чего тренировку прогулял?
Но он лишь мотнул головой. Мол, не приставай.
«Не хочет говорить, не надо, — подумал я. — Женька зря не пропустит. Значит, были причины».
Женька влез за дядей в машину. «Москвич» фыркнул, присел, как конь перед прыжком, и с места ходко рванулся вперед.
«Может, дядя против бокса? — подумал я. — Не пускает Женьку?».
У нас были такие случаи. Стукнут кого-нибудь из ребят покрепче, нос расквасят или бровь, а на следующий день явится мамаша и кричит: «Это не спорт! Это варварство! Пусть пьяные мужики дубасят друг друга, а мой Вовочка из интеллектуальной семьи».
Ну, это ведь мамаша, домашняя хозяйка, ей простительна такая несознательность. А Женька нам про своего дядю рассказывал, что он какой-то специалист по турбинам, исколесил весь свет и даже в Индии и в Африке бывал. И охоту на слонов, и бой быков, и небоскребы, и чего-чего только он ни повидал. Такому дяде стыдно против бокса выступать. Против бокса, которым и Джек Лондон, и лорд Байрон, и даже Пушкин, и многие-многие другие весьма интеллектуальные личности увлекались.
На следующее занятие секции Женька опять не пришел. До начала состязаний оставалось уже меньше месяца, и тренер забеспокоился.
— А в школе Евгений был? — спросил он у меня.
Я кивнул.
— Странно…
Я опять кивнул. А что я мог сказать? В самом деле, странно.
— Поговори с ним, — попросил меня тренер. — Узнай, что и как. Может, у него семейные обстоятельства?…
Я пожал плечами. Все возможно. Хотя, впрочем, какие у Женьки могут быть обстоятельства? Семейные обстоятельства?
На следующий день, после уроков, говорю я Женьке:
— Мне поручено с тобой побеседовать.
— А если мне неохота беседовать?
— Нет, — говорю. — Все равно побеседуем.
Отошли мы к окну в коридоре, я и спрашиваю:
— Почему ты вот уже две тренировки промотал? Ведь скоро первенство города?
А Женька говорит, спокойно так:
— А я решил бросить бокс. Глупое занятие. Мордобой.
Я прямо рот раскрыл от удивления.
— Мордобой? А чего же ты раньше этим «мордобоем» так увлекался? Первым у нас был. Чемпионом стать хотел.
— По глупости, — говорит Женька. — По молодости лет…
— Нет, — говорю. — Не финти. Объясни толком, что стряслось. Может, дядя?…
— При чем тут дядя?
— Тогда в чем же дело?
Молчит.
— Ну, в чем же дело? — настаиваю.
— Вот вцепился, как репей собаке в хвост, — говорит Женька. — Не хочу и все тут. Бокс — дело добровольное? Так? А я не желаю добровольно, чтобы меня по роже лупили.
— А раньше желал? Почему?
— Сказано же: по молодости…
Опять мы к началу разговора вернулись. Я уже стал злиться.
Чувствую, Женька тоже сердится.
«Вот сейчас нам бокс и пригодится, — думаю. — Женька, правда, покрепче меня. Ну, да ничего…».
— Значит, ты изменник! Разлюбил бокс?! — нарочно подначиваю я. — Наверно, никогда и не любил…
Женька презрительно фыркнул. Глянул на меня исподлобья.
— Это я-то не любил? Да я, если хочешь знать, и сейчас его страстно люблю. Я его уже три года, как люблю. С того самого дня, как прочитал Джека Лондона «Мексиканец». Помнишь?
Я кивнул. Еще бы! У нас в секции все мальчишки не раз читали этот замечательный рассказ о маленьком молчаливом мексиканце Ривере. Полунищий парнишка, он, чтобы, заработать деньги и купить винтовки для революции, вышел на ринг на неравный бой с могучим чемпионом. Тот был сильнее худощавого, нетренированного Риверы, но Ривера знал, что должен победить, обязательно победить и получить приз, иначе не на что будет купить винтовки. И он выстоял. Выстоял под бурей ударов. Победил!
Я читал «Мексиканца» раз пять и каждый раз прямо- таки преклонялся перед железной волей этого угрюмого мексиканского оборвыша, настоящего солдата революции. Каждый раз, дочитав до той страницы, где несмотря на подкупленных судей, несмотря на враждебность зрителей, мексиканец стремительным ударом валит на брезент самодовольного могучего чемпиона, я хотел скакать и кричать от радости.
— А сколько денег получил мексиканец? Помнишь? — спросил Женька.
«Денег? — я пожал плечами. — При чем тут деньги? Ах, да, приз…» Я напряг память. Сколько? Много. А точно — не запомнил.
— Пять тысяч долларов! — восторженно выкрикнул Женька. — Неплохо, а?!
Я пожал плечами. Женькин азарт был мне непонятен.
— Пять тысяч за полчаса! — сверкая глазами, продолжал Женька. — Я тогда спросил у дяди, сколько это — пять тысяч долларов? Там, за границей. Он сказал — можно автомашину купить. Понял? За полчаса — машину!
Никогда не видел я Женьку таким. Обычно он был спокоен, неречист. А сейчас глаза его пылали, весь он как-то дергался, суетился.
— Ну, и что? — спросил я.
Женька сразу как-то скис. Глаза его потухли.
— А ничего! — вдруг сердито крикнул он. — Прицепился тоже! Гуд бай! Аривидерчик! — и, не глядя на меня, быстро зашагал к лестнице.
Дома я долго обдумывал наш разговор. Все-таки странно! Почему Женька решил бросить бокс? Боится синяков? Ерунда! Женька не из пугливых. И раньше-то ведь не боялся, чего же сейчас вдруг струсил.
И зачем он про «Мексиканца»? И про пять тысяч долларов?
Я опять и опять вспоминал его горящие глаза, его суетливость, когда он говорил об этом огромном призе. Странно, очень странно!..
Я вышел на двор. Женьки не было. Возле «Москвича», крутился его дядя. Он был без пиджака, в трикотажной фуфайке. Дядя то влезал в машину, что-то там делал, то вылезал, поднимал капот и склонялся над двигателем.
Я подошел и стал неподалеку.
Дядя взял какую длинную палочку, утыканную яркими перьями, — она была похожа на огромный, пушистый хвост тропической птицы — и стал ею смахивать пыль с кузова.
Я стоял рядом и смотрел.
— Удобная штука, — сказал дядя и помахал этим птичьим хвостом. — Это я из Японии привез. Не щетка, а прямо пух. Пощупай.
Я пощупал. В самом деле, пух.
— Таким уж краску не поцарапаешь, — продолжал дядя. — Вещь!
Я кивнул. Дядя достал сигарету, щелкнул зажигалкой. Зажигалка была интересная. Как пистолет. Щелкнешь курком — и из дула вылетает пламя.
— Англия, — сказал дядя, погасив огонь. — Ты зажигалки любишь?
Я пожал плечами. Откуда я знаю, люблю или нет, когда я зажигалки никогда даже в руках не держал?!
— О, бывают чудесные! Вот! — из заднего кармана брюк он достал круглую плоскую зажигалку.
Щелкнул, и из нее выскочила балерина. Изо рта у нее, как длинный, красный язычок, вилась струйка огня.
— Французская, — сказал дядя. — Вещь!
Я уже заметил: он то и дело говорил — «вещь»! Это была у него высшая похвала.
«А если… Поговорю-ка я с ним насчет Женьки? — вдруг решил я. — Только как начать?».
Дядя полоской замши протирал никелированные части, а я все не знал, как начать.
— Знаете, — наконец сказал я. — Ваш племянник здорово боксирует. Даже в первенстве города будет участвовать.
Дядя положил замшу в ящичек возле приемника.
— Зачем? — спросил он.
— Как зачем? — я удивился такому странному вопросу.
— Зачем ему бокс? — спокойно повторил дядя.
— Ну, чтобы сильным, и смелым… И вообще… Он даже чемпионом хочет стать…
— Зачем? — опять повторил дядя.
Я внимательно посмотрел на него: шутит, что ли? Нет, лицо у него было вполне серьезное.
Я пожал плечами. Зачем становятся чемпионами?! Ну, становятся и все.
Я вспомнил вдруг наш последний разговор с Женькой. Вспомнил насчет «Мексиканца».
— Ваш Женька хочет быть таким же выносливым, таким же несгибаемым, как мексиканец, — сказал я дяде. — Помните? У Джека Лондона?
Дядя усмехнулся.
— Насчет «Мексиканца» у Женьки неувязочка вышла, — сказал он. — Помнишь, этот Ривера приз получил? Пять тысяч долларов? Помнишь?
Я кивнул. И подумал:
«Заладили. И дядя тоже насчет приза».
— Вот мой Женька по молодости лет и полагал, что у нас чемпионам за победу тоже такие куши отваливают. А я разъяснил ему: это за границей так, а у нас боксеры шиш получают.
— Ну? — воскликнул я. — И что?
— А кому охота, так, задаром, в синяках да ссадинах ходить? Да со сломанным носом? Я ему и посоветовал: лучше плаванием или греблей займись. Все польза. И к морю ближе, и без синяков.
— Превосходно! — крикнул я. — Чудесно!
Повернулся и убежал. Даже не прощаясь, убежал.
Я хотел обязательно, немедленно, тут же разыскать Женьку.
Я обегал все вокруг, и в саду побывал, и в библиотеке, и у ребят. Женьку я нашел возле кино. Он стоял в очереди за билетами.
— Так, — сказал я. — Значит, ты хотел… чемпионом? Чтобы пять тысяч — за полчаса?
Женька молчал.
— А потом передумал? Неувязочка с «Мексиканцем» вышла, да?
Женька молчал.
— Чудесно! — сказал я. — Прекрасно! Просто изумительно! — в груди у меня все ходуном ходило, но я старался говорить спокойно. — А дядя у тебя — прямо мудрец. Ну, прощай, прогоревший чемпион! Далеко тебе до мексиканца! — я повернулся и ушел…
МЫ ЕЩЕ ВСТРЕТИМСЯ…
амолет летел беззвучно. Непривычному это показалось бы удивительным: такая скорость — и ни звука!
Виктор Бантиков сидел, удобно откинувшись на спинку кресла, возле иллюминатора. Но в иллюминатор не смотрел.
Как быстро человек привыкает ко всему!
Если бы лет десять назад, даже не десять, а всего восемь лет назад, ему, тогдашнему шестнадцатилетнему вологодскому пареньку Витьке «Бантику», ученику-газосварщику из ПТУ № 8, сказали, что он будет вот так, запросто, со скоростью девятьсот километров в час мчаться на высоте одиннадцать тысяч метров в Голландию, Швецию или Норвегию, — он бы лишь усмехнулся: «Брось заливать-то!».