Уллис смотрит на Йенну, смотрит на Карро, смотрит на сигареты.
— Перекур, — решает она.
Карро поправляет смешной завиток на лбу Уллис, та чмокает Карро вместо «спасибо».
— Увидимся! — говорит Уллис Йенне и уходит.
Как только компания удаляется, Сюзанна бросается к Йенне, прижав учебники к груди.
Глава 35
Йенна сидит за письменным столом, крутится на стуле, ей стыдно. Но она не хочет, правда.
— Так ты не пойдешь? — последний раз спрашивает бабушка.
Она стоит на пороге Йенниной комнаты. Старый дурацкий листок с надписью «Без стука не входить!» по-прежнему висит на двери. Лет пять уже висит.
— Нет, не пойду, — отвечает Йенна, склонившись над блокнотом и делая вид, что очень занята.
— Ты, конечно, не обязана, — за бабушкиной спиной вдруг вырастает дедушка.
— Нет, конечно, ты не обязана, — поддакивает бабушка.
И все-таки Йенне кажется, что слова произнесены колючим тоном.
Сегодня Йенна опять не пойдет с ними в больницу. С тех пор как маму туда положили, прошло уже несколько недель — несколько недель Йенна слышит мамин теплый голос только по телефону. Или уже сто тысяч лет?
Но Йенна все равно не пойдет с ними в больницу.
— Передавайте привет и обнимите от меня, — говорит она. — И скажите, что я позвоню вечером, как обычно.
— Конечно, скажем, — отвечает бабушка. — Удачи с уроками!
— Good luck![8] — восклицает дедушка, очень довольный своим остроумием: Йенна утверждает, что готовится к контрольной по английскому.
Бабушка смеется.
Дедушка смеется.
Йенна смеется.
Фальшиво.
Уходите!
И они уходят. И в квартире становится тихо. И Йенна знает, что она не права, что нельзя вот так прятаться. Раньше она никогда так не делала.
Йенна ездила в больницу при любой возможности, брала с собой яблоки и журналы, письма от Мариты, она сидела на твердом краешке маминой кровати, разговаривала, смеялась — в общем, старалась взбодрить маму как могла.
А когда бабушка и дедушка ездили вместе с ней, слушала их и соглашалась: да, сегодня мама выглядит гораздо лучше, чем в прошлый раз. Йенна смеялась, когда дедушка перешучивался с какой-нибудь медсестрой, улыбалась в ответ на мамины улыбки. Как робот. Так было проще.
Но теперь она больше не может.
Просто не может, и все.
— Блин, черт, фак! — бормочет она, уткнувшись в учебник английского.
Предательница. Вот она кто. Но к маме она больше ездить не хочет. Она не хочет видеть ее в больнице, с морщинами от постоянных болей, с бледным лицом. Не хочет видеть, как мама мерзнет под желтым больничным одеялом, как в нее втыкают иголки, кормят таблетками — круглыми, продолговатыми, в оболочке, без оболочки.
Йенна не хочет видеть, как мама исчезает.
Не хочет ее видеть.
Потому что это уже не мама.
Глава 36
Никогда ничего у нее не получится с Сакке. Ни сейчас, ни потом.
Он, конечно, снова с ней здоровается, даже спрашивает иногда, как дела, но больше ничего, разумеется, не происходит. На той вечеринке он, как и Уллис, просто напился и не понимал, что делает.
Йенна Вильсон и Сакариас Райкович — это просто not meant to be[9].
— Но вы же целовались! — уговаривает Сюзанна. — Ты пойми, это же твой первый поцелуй, и ты целовалась именно с ним. Целоваться — это уже кое-что, то есть… ну не может же не быть ничего?
— Может, — повторяет Йенна. — Ничего нет и не будет.
— Блин, странно.
Сюзанна отвлеклась от поисков подарка маме на день рождения. Они с Йенной пришли в маленький, тесный магазинчик под названием «Дом стекла». Самый обычный магазин подарков: на полках столько мелочей и безделушек, что просто невозможно не смахнуть что-нибудь ненароком. Особенно если на спине большой рюкзак.
— Ничего странного, — Йенна чувствует себя ужасно взрослой.
Она уже целовалась и кое-что понимает в жизни. Ну и что, что у Сюзанны грудь больше, ну и что, что у нее только что начались месячные, — целоваться важнее.
Даже если потом ничего не происходит.
— Ой, как тебе плохо, наверное, — говорит Сюзанна, беря в руки фаянсовую кошку и вопросительно глядя на Йенну.
— Нет, господи, поставь на место! — содрогается та. — Уродство!
Сюзанна ставит уродливую кошку на место и продолжает поиски. Наконец, она выбирает вазу и просит упаковать. Продавщица с видимым облегчением провожает взглядом их большие рюкзаки.
По дороге домой они молчат. То есть Сюзанна болтает о каких-то состязаниях, в которых она согласилась участвовать, и еще о том, что тренер на конюшне попросил ее помочь с теоретической подготовкой новичков. Йенна поддакивает и хмыкает — вполне к месту. Но вообще-то она не слушает.
«Ой, как тебе плохо, наверное».
Конечно, плохо. Конечно, грустно. Ее мечта растоптана, ее сердце разбито, ее подушка еще влажна от слез, которые Йенна пролила вечером после позорного поражения, когда Сакке не поздоровался и даже не посмотрел в ее сторону. Наутро она решила, что больше не хочет случайно встречаться с ним в подъезде, никогда. Ни за что!
Но едва выйдя из квартиры, Йенна передумала. Взглянув на лестницу, ведущую вверх, она сразу поняла, что надеется: он появится. Она даже немного подождала. Надежда умирает последней. Но надежда — тяжкая ноша.
Он не появился.
Конечно, мир рухнул. Конечно, Йенна втоптана в грязь. Но и в самой грязи с человеком может случиться что-то новое.
Уллис пригласила Йенну к себе домой. Сегодня вечером.
После физкультуры, которую Сюзанна, как всегда, прогуляла, Уллис спросила Йенну, не хочет ли та прийти к ней в гости, попить чаю.
— Заодно обсудим групповую работу, — добавила Уллис.
— Групповую работу? — не поняла Йенна.
— По религиоведению. Мы же в одной группе, я видела в списках.
— А…
— Приходи вечером, — решительно произнесла Уллис. — Ты же знаешь, где я живу.
Вот уже почти вечер, Йенна волнуется. Выбора нет, надо идти.
Поднимаясь по лестнице, Йенна слышит голос Сюзанны: «Что все это значит? Она опять решила поиздеваться? Что это за ерунда?»
Что это за ерунда? Йенна понятия не имеет.
Не успевает Йенна нажать на кнопку звонка, как Уллис открывает дверь.
— Я слышала, как ты поднимаешься, — объясняет она, жестом приглашая войти. — Тут такая слышимость. У вас внизу тоже?
«У вас». У тебя с мамой.
Нет. У вас — то есть у тебя с дедушкой и бабушкой.
— Да, слышимость неплохая, — отвечает Йенна.
— Поэтому соседи и жалуются после каждой вечеринки. По крайней мере, баба с собакой. Вот коза.
— Ну да…
Йенна сняла куртку и не знает толком, что с ней делать.
— Я повешу, — говорит Уллис, поддевая петлю пальцем. — А ты проходи на кухню. Я сделала блины. Любишь блины?
Йенна кивает, выдавливает из себя «да», потом добавляет «конечно, очень», совсем тушуется, потом начинает сердиться на себя. Ну почему она так стесняется Уллис? Ну что тут особенного, они же ровесницы! С Сюзанной ведь легко и просто говорить. Почему с Уллис не так?
Потому что это Уллис.
Потому что эта Уллис вешает ее куртку на хлипкий крючок, идет за ней в кухню, садится напротив, чтобы угостить блинами. Уллис — красивая, уверенная, всеми обожаемая.
— Бери еще, — говорит Уллис, когда Йенна доедает седьмой блин. — Или невкусно?
Уллис спрашивает с таким неуверенным видом, что Йенна спешит подтвердить: очень вкусно!
— Никогда не ела блинов вкуснее! — добавляет она, тут же чувствуя, что это уже перебор.
Наверное, в классе она все время говорит такие глупости, поэтому все и закатывают глаза, фыркают и перемигиваются, стоит ей открыть рот. Но Уллис, кажется, обрадовалась.
— Здорово! — говорит она. — Я всегда делаю блины. Мы тут только их и едим.
Уллис смеется и отхлебывает кофе.
— То есть как? Вместо еды? — Йенна вспоминает бабушкины наставления о том, что блины — это десерт, который прекрасно завершает обед из супа, но никак не может быть полноценным обедом или ужином, господи боже мой!
Уллис кивает.
— Ну да, блины или макароны.
— Твоя мама не любит готовить?
— Она не умеет.
Уллис качает головой.
— Она вообще не готовит, — добавляет она.
— Вообще?
Едва успев задать вопрос, Йенна жалеет, что заговорила о Модной Мамаше. Она алкоголичка. Алкоголики не готовят еду. У них и без этого полно дел: например, рыться в урнах для мусора и искать пустые бутылки.
И через секунду Уллис говорит то, о чем Йенна только что думала, будто поймав слова, повисшие над неряшливым кухонным столом, над остывающим в щербатых чашках кофе.
— Она алкоголичка, ты же знаешь, — говорит Уллис самым обыденным тоном.
Минуту назад они говорили о том, какая классная была вечеринка, о том, что физрук Йорген только что женился, о групповой работе, и вдруг Уллис сообщает, что ее мама — алкоголичка, как будто это самое обычное в мире дело.
Йенна не знает, что сказать, куда смотреть. И вдруг понимает, что это и есть то самое поведение, которое она так ненавидит.
— Почти все знают, — продолжает Уллис, размазывая варенье по блину.
— Тебе трудно? — осторожно спрашивает Йенна.
Уллис пожимает плечами.
— Из-за того, что все знают? — уточняет она. — Нет, это не так страшно, как жить вместе с ней.
Уллис широко разевает рот и откусывает от блина. Капля варенья оказывается на щеке, Уллис быстро слизывает ее, орудуя языком, как дворником на лобовом стекле машины. Йенна больше ничего не спрашивает. Хватит вопросов.
Когда Йенна собирается домой, Уллис предлагает встретиться снова.
Йенне тоже этого хочется.
Глава 37
— Она хочет, чтобы ее отпустили домой на Рождество, но врачи сомневаются, — вздыхает бабушка.
Они ужинают. Вареная картошка, мясной рулет, соус плюс вареная морковка и брокколи. Здоровое питание — это очень важно, подчеркивает бабушка, то и дело предлагая Йенне взять побольше овощей.
— Да уж, дело непростое, — задумчиво отвечает дедушка.
Бабушка качает головой, косясь на Йенну. Йенна ничего не говорит.
— Учитывая, какой мы видели ее в прошлый раз, — продолжает дедушка. — Совсем без сил.
— Здесь она, конечно, будет отдыхать, — говорит бабушка, — но вдруг что случится… взять на себя такую ответственность…
— Придется все время быть на связи с больницей, — добавляет дедушка.
— Конечно.
— Так что посмотрим. Времени еще много.
— Ну да.
— Где молоко? — спрашивает Йенна, опустив взгляд. Бабушка отвлекается от обсуждения:
— Ой, неужели я забыла?
— Надо забрать ее домой, Рождество все-таки, — дедушка улыбается, пытаясь поймать Йеннин взгляд. Безуспешно.
— Да, Рождество все-таки, — поддакивает бабушка.
Положив в рот большой вилок брокколи, она быстро жует. Йенна все так же молчит.
А что она может сказать?
Раньше Йенна обожала Рождество. Она любила рождественские подсвечники, скатерти, пластмассовых рождественских гномов на холодильнике, соломенных козлов, елку, слишком обильно усыпанную мишурой, рождественские открытки, рождественские фильмы по телевизору, имбирное печенье.
Особенно имбирное печенье.
Йенна всегда пекла его вместе с мамой. Они стояли рядом у разделочного стола, орудуя обсыпанными мукой скалками, а между ними — миска с формами для печенья и прочими принадлежностями. Они включали рождественскую музыку, делали погромче, открывали бутылку рождественского кваса, и в результате минимум один противень печенья пригорал. Срабатывала противопожарная сигнализация, мама ругалась, Йенна выбрасывала угольки. Вот что такое «рождественские традиции», по мнению Йенны. Или, точнее говоря, все это было традицией — до прошлого года.
В прошлом году Йенне впервые пришлось печь в одиночку.
Мама не смогла.
А в этом году?
В этом году мама, может быть, и не отведает печенья.
Поэтому в этом году Йенне плевать на Рождество.
— Мне плевать, отпустят маму домой или нет, — не говорит Йенна.
Но думает она, похоже, именно так. Думает, что она была бы рада не видеть маму, не видеть всего, что связано с этой проклятой болезнью. С этой треклятой болезнью, которая называется «рак» и от которой некоторые излечиваются, но не все. Кажется, Йенна уже забыла, стерла маму из памяти. Мама ведь больше здесь не живет. Она лежит в больнице, вот уже сто тысяч лет, она, может быть, не вернется. Теперь Йенна это понимает.
Мама, может быть, не вернется.
— Мне плевать, отпустят маму домой или нет, — не говорит Йенна.
Она просто жует овощи из пароварки, прикрыв глаза, и думает о другом.
Глава 38
Теперь Сюзанна избегает Йенну. Йенна протягивает руку, пытается вернуть все на свои места, но Сюзанна ее не принимает.
— Иди к своей Уллис, — говорит она. — Иди к Уллис.
Йенна не возражает. Йенна уходит. Против собственной воли она чувствует себя избранной, приближенной к той, которую они с Сюзанной всегда ненавидели, как им казалось. Сюзанна по-прежнему ненавидит. Может быть, даже больше, чем прежде. Но Йенна — она не может.
Ей и не снилось, что она, Йенна, вдруг будет ходить под ручку с Уллис.
Но вот — ходит.
Теперь — ходит.
Идти после уроков домой к Уллис, чтобы есть блины или хлеб, поджаренный в тостере, с заветрившимся сыром и комковатым маслом. И так приятно, такое облегчение: проходя мимо двери с табличкой «Вильсон», останавливаться на секунду, чтобы сделать выбор, — и шествовать дальше.
Уллис и Йенна сидят и долго разговаривают — не только о работе по религиоведению, но и о многом другом. Например, Уллис рассказывает, что собирается расстаться с Хенке. Йенна и не знает толком, что делать с этой информацией, не очень разбирается в парнях и всяком таком.
Йенна только целовалась однажды с человеком, который после исчез. Он был пьян. That’s it[10]. Но несмотря на это, несмотря на Йеннину неопытность, именно ей Уллис рассказывает о том, что скоро расстанется с парнем.
— Он слишком хороший для меня, — легко отвечает Уллис, когда Йенна спрашивает почему.
— Слишком хороший?
— Да. Слишком добрый. Ему нужна другая.
Иногда, когда они сидят вот так и разговаривают при ярком свете кухонной лампы, в квартиру врывается Модная Мамаша. Тогда Уллис быстро хватает свою и Йеннину чашки и прячется вместе с Йенной в своей комнате.
Это почти как когда кто-нибудь заходит в квартиру, а Йенна знает, что мама сидит без парика.
Они спокойненько садятся на кровать Уллис и продолжают разговор, слыша, как Модная Мамаша бродит по кухне и кричит, что все в крошках! А кофеварку кто оставил включенной! И почему даже кефира нет в доме!
Сначала Йенна боялась этого уродливого, визгливого голоса.
— Дело привычки, — успокоила Уллис.
Комната Уллис совсем не такая, как представляла себе Йенна. Здесь нет беспорядка, не пыльно, стены не увешаны постерами с полуголыми парнями из журналов. На стенах вообще ни одного постера, только картина, одиноко пытающаяся оживить голые бледные стены.
— Красивая, — сказала Йенна, увидев картину.
— Отец нарисовал, — ответила Уллис.
— А где он?
— Его больше нет.
Йенна вздрогнула и опустила руки, коснувшиеся было картины, однако решилась спросить:
— Он умер?
— Нет. Но его больше нет.
Глава 39
— Давно Сюсанна не заходила, — говорит бабушка, достав вместе с Йенной рождественские украшения с чердака.
Йенна берет гнома с дыркой в колпаке и что-то бормочет.
— Что? — переспрашивает бабушка. — Разве не давно?