— Елена Ивановна, да как же вы? С больными ногами! Да ещё в такой мороз!
Елена Ивановна выпуклыми глазами оглядывала учительскую:
— Вот… притащилась всё-таки… Соскучилась я по вас, товарищи, по учительской этой, по школе…
— Зачем же вы, ведь вам тяжело, — говорила Кира Петровна, растирая руки старой учительницы.
— Не зря молвится: дурная голова ногам покоя не даёт, — пошутила Елена Ивановна, поглядывая на всех ещё совсем по-молодому блестевшими глазами. Она была рада, что снова находится в своей родной школе. — Дошли до меня нехорошие слухи о моём классе. Хочу сама всё толком разобрать.
Она села рядом с Кирой Петровной. Старая учительница и молодая принялись с жаром беседовать о своём пятом «Б»: кто как успевает, кто как себя ведёт и как это вышло с журналом.
Папа Владика подошёл к учительской и осторожно приоткрыл дверь.
Елена Ивановна подняла голову, узнала его и тихо сказала:
— Кируша, это, кажется, отец нашего Ванькова. Подойдите к нему.
Кира Петровна вышла в коридор:
— Вы вместо Нины Васильевны? Очень рада познакомиться. Подождите, пожалуйста, мы вас вызовем. Владик, посади папу. — Она вернулась в учительскую.
А Владик с папой сели на стулья и стали ждать. Сидел с ними и Петя Ерошин.
— А ты что сидишь? — спросил Владик.
— А тебе что? Хочу — и сижу.
Вдруг они разом встали и поклонились. По коридору, с папкой подмышкой, не спеша шёл директор. Он кивнул головой и прошёл в учительскую. Дверь за ним закрылась. Егор Николаевич сел на председательское место, положил перед собой папку и постучал карандашом по зелёной материи:
— Заседание педагогического совета объявляю открытым. Слово имеет Анна Арсентьевна.
Егор Николаевич положил карандаш, облокотился на стол и принялся поглаживать и пощипывать свой подбородок, словно проверял, чисто ли его побрили.
Анна Арсентьевна, заглядывая в тетрадку, начала рассказывать об итогах второй четверти. О пятом «Б» она сказала, что класс в целом стал за последнее время лучше учиться. Тут все оглянулись на Киру Петровну. Она смущённо опустила голову и стала поправлять свои светлые волосы.
Потом перешли к вопросу о поездке в Краснодон. Егор Николаевич сказал, что пока не выяснится история с испорченной страницей, ребятам ехать нельзя. Классный журнал, сказал он, — это государственный документ, и класс должен быть наказан.
— А чем же виноват весь класс, — сказала с места Кира Петровна, — если это совершил кто-то один!
— В том-то и дело, Кира Петровна, — сказал директор, — что класс отвечает за всё, что в нём происходит. Класс должен быть единым организмом. Конечно, конкретного виновника мы, само собой, должны найти и наказать. — Он взмахнул карандашиком. — Кстати, предоставляю вам слово, как руководителю класса.
Кира Петровна поднялась. Сначала она опустила руки, потом хотела их поднять и приложить к пылающему лицу, чтобы хоть немного остудить горячие щёки, но на виду у всех она не решилась этого сделать и ухватилась за край стола.
— Товарищи… — начала она, в волнении раскачиваясь над столом. — Я беседовала с классом, беседовала с Ваньковым… — Она посмотрела на Елену Ивановну, которая кивала седой головой после каждого слова молодой учительницы. — Может быть, я ещё плохо знаю своих учеников, но мне кажется, что никто из них не способен на такой проступок.
— Это не проступок, а преступление! — поправила Тамара Степановна, протирая очки.
— Ну да, то-есть… я так и хотела сказать, — поправилась Кира Петровна. — Конечно, мы можем подозревать Ванькова, которому вы, Тамара Степановна, по-моему, несколько поспешно поставили единицу…
— Я знаю, что делаю! — отрезала Тамара Степановна.
— Спокойно, спокойно! — постучал директор карандашиком.
В учительской сгущались ранние декабрьские сумерки. Егор Николаевич показал Антону на выключатель. Старший пионервожатый поднялся, повернул кнопку и включил сильную, стосвечовую лампу. Яркий свет заполнил учительскую. Кира Петровна от неожиданности зажмурилась и замолчала.
Егор Николаевич смотрел на неё, не зная, будет ли она продолжать. Она сказала:
— Может быть, пригласить отца Ванькова, поскольку подозрение падает на его сына?
— А он здесь? Давайте, давайте! — сказал директор.
Через минуту в учительскую вошёл Сергей Сергеевич. Он поклонился и сел.
— Мы… — обратился к нему Егор Николаевич.
Но тут раздался громкий стук в дверь.
Егор Николаевич поморщился: он не любил, когда мешали работе педсовета.
— Извините! — Он оглянулся на дверь: — Кто там?
Все обернулись. Высокие белые двери медленно отворились. На пороге показался ученик. Он был красен. Багровые уши его как-то уж очень заметно торчали. Учителя тотчас узнали его. Директор тоже его узнал.
— Ерошин, — сказал он, — сейчас у нас педсовет. Так что ты, дружок, не мешай, придёшь попозже.
Но Ерошин не уходил. Он посмотрел на сидевших за длинным столом учителей и неуверенно сказал:
— Егор Николаевич! Я — Если можно, я сейчас…
— Почему, собственно, такая срочность? — спросил Егор Николаевич.
Тут Петя высоко вскинул голову, уверенным шагом подошёл к столу, поднял руку и громко сказал:
— Это я там, в журнале, кляксу эту стирал. Вот! А Ваньков тут ни при чём.
— Ты?.. — Директор откинулся на спинку стула, как бы желая получше разглядеть Ерошина.
— Ага, — отвечал Петя. — Потому что я думал сначала закорючку приделать… Только я ее не приделал, нет…
— Закорючку? Какую закорючку? — оторопел Егор Николаевич.
— Ну, простую. Чтобы четвёрку сделать. Чтобы Ваньков тоже с нами поехал. Только я, но правде, её не сделал. Вы не думайте… А просто клякса сама нечаянно села…
В учительской поднялся шум.
Все одновременно заговорили. Многие педагоги встали. Кира Петровна поднялась и шагнула к Ерошину. Антон засмеялся и стал хлопать себя по острым коленкам. Елена Ивановна оглядывалась на Тамару Степановну и тихонько повторяла про себя:
«Ну и Петя! Ну и закорючка!»
Когда все немного успокоились, Егор Николаевич велел Ерошину рассказать подробно, как было дело.
Петя во всём повинился и без утайки всё рассказал.
— Хорошо, Ерошин, учтём твоё чистосердечное признание, — сказал Егор Николаевич, — а сейчас подожди в коридоре.
Петя вышел. Педсовет продолжался. Слово взяла Кира Петровна. На душе у неё сразу стало легко, словно гора с плеч свалилась.
— Товарищи, я думаю, сейчас, когда всё выяснилось, не следует отменять поездку в Краснодон. Нам только надо решить, как быть с Ерошиным и Ваньковым. Мне кажется, их надо простить. Проступок Пети не так уж велик. Тем более, что он признался. И Ванькова тоже не следует лишать поездки.
Тут во весь свой могучий рост поднялся Сергей Сергеевич. То застёгивая, то расстёгивая среднюю пуговицу нового пиджака, он заговорил:
— Товарищи педагоги, что касается моего сына, то я, как отец, обещаю, что буду влиять на него в нужном направлении.
— А вот мы его самого спросим, — сказал Егор Николаевич. — Антон Иванович, позовите Ванькова.
Антон с готовностью, чуть ли не бегом кинулся за Владиком.
И вот Владик вошёл в учительскую. В коридоре он уже, конечно, успел обо всём поговорить с Петей. Его узкие тёмные глаза сияли.
Он шагнул к столу и сбивчиво заговорил:
— Я, я всё понимаю. И я обещаю… от моей единицы даже духу не останется! — Неожиданно он повернулся к учительнице истории и громко сказал: — Спрашивайте, Тамара Степановна, хоть сейчас спрашивайте!
Все невольно рассмеялись. Даже строгая Тамара Степановна улыбнулась:
— Ишь, какой храбрый! Сейчас не сейчас, но завтра спрошу обязательно.
— Значит, договорились, — сказал Егор Николаевич. — Так и зафиксируем.
И когда счастливый Владик Ваньков со своим в эту минуту не менее счастливым папой вышел из учительской, Егор Николаевич посмотрел им вслед и сказал:
— Как такого золотого парня не пустить! Пусть едет. Только ехать надо, я думаю, не сейчас, когда мороз, а весной. Правильно, товарищи?
— Правильно, Егор Николаевич.
Так и решили. И это решение Анна Арсентьевна записала своим мелким, бисерным почерком в толстую книгу «Протоколов заседаний педагогического совета школы имени Пятого года».
Двадцать седьмая глава. Необычный сбор
Теперь осталось досказать немногое.
Через несколько дней все ребята из пятого «Б» после школы собрались у старинных тесовых ворот с вывеской:
Сегодня наконец здесь, в музее, состоится сбор, посвящённый пятому году.
На сбор пришла и Кира Петровна в своём длинном пальто и мерлушковой шапочке, сдвинутой набок. Пришёл и старший пионервожатый Антон.
Сначала все долго ждали на дворе, потому что в музее было много, народу. Стоял мягкий зимний день. Кругом толсто лежал снег. Было тихо, звуки как будто тонули в снегу.
Ребята от нечего делать кидались снежками, барахтались, возились. Всем было весело, все от души смеялись, когда снежок попадал кому-нибудь в спину.
Но вот на крыльцо вышла Таисия Глебовна и спросила:
— Где тут экскурсия из школы имени Пятого года?
— Это мы… здесь… — зашумели мальчики.
— Заходите!
— Почему экскурсия, — спросил Коська, — когда у нас ведь сбор!
— Всё равно. Сбор с экскурсией, понятно? — объяснил ему Толя. — Заходи!
Мальчики один за другим поднимались на ветхое крыльцо, проходили в тесные сени, раздевались и сдавали пальто гардеробщице.
— Я думал, музей — это большое… — разочарованно протянул Лёня Горшков. — Что ж они, не могли под музей побольше дом построить?
— Чудак ты! — отозвался Владик, разматывая колючий шерстяной шарф. — Что ж ты думаешь, зря в этом доме музей сделали! Ведь самый домик — это тоже экспонат.
— Экспонат? — с уважением повторил Лёня и покосился на Владика. — А что это такое — экспонат?
— Ну вот, всё тебе объясняй! Сейчас сам всё узнаешь.
Мальчики прошли в первую комнату, которая важно называлась «зал номер один», и сгрудились в кучу у стены. Они вертели во все стороны головами, разглядывая рисунки и фотографии, и шопотом переговаривались:
— Гляди, а вот Ленин!
— А рядом с ним Сталин сидит.
— Я знаю: это в Горках снимали…
— А это Пресня, какой она была раньше.
— Интересно! Да?
— Тише.
— Да ты сам тише!
Все перешёптывались, дёргая друг друга и озираясь по сторонам. Владик молча стоял в сторонке. Сейчас его панорама могла бы тоже стоять здесь, среди других экспонатов.
Он тяжело вздохнул и оглянулся на Петю. Петя весело разговаривал с Костей. Нет, Петя, видно, не так сильно всё переживает. Видно, у него характер полегче. И Владик снова вздохнул…
Наконец к мальчикам вышел директор музея. Разглаживая седые усы, он сказал:
— Значит, это ребята из школы имени Пятого года? Очень приятно! Сейчас мы с вами пройдёмся по залам. Но сначала разберёмся, почему музей помещается именно в этом доме.
Директор взял длинную деревянную указку, положил её на плечо и сказал:
— Да потому, что именно здесь, в этом доме, тридцать три года тому назад, в октябре семнадцатого года, помещались районный комитет партии и революционный комитет Пресни. Посмотрите, вот в этой комнате всё осталось в точности, как было тогда.
Он показал указкой на открытую дверь. В проходе от косяка к косяку был протянут толстый шнур из малинового плюша.
Ребята, теснясь перед дверью, стали заглядывать в комнату. Они увидели простой стол, лавки вдоль стола, серые стены…
И все сразу словно перенеслись на тридцать три года назад, в тысяча девятьсот семнадцатый год, когда рабочая Москва снова поднялась против царя и фабрикантов. Здесь, за этим простым желтоватым столом, сидели большевики Красной Пресни — здесь они советовались, куда посылать отряды, как воевать с юнкерами…
Ребята долго смотрели на серые стены. Потом старенький директор музея — дедушка, как называл его Владик — повёл их по комнатам.
Привычными движениями водя указкой вдоль стен и щитов, он рассказывал, как родилась партия большевиков, как она учила бороться, как она помогла народу победить в октябре семнадцатого года.
— Вот первый номер нашей большевистской газеты «Искра», — показал дедушка на пожелтевшую газету под стеклом. — Вот листовки, которые мы выпускали в пятом году. Вот картина — наши пресненские ткачихи выходят навстречу царским войскам с красным полотнищем, а на нём написано: «Солдаты, не стреляйте в нас!» Вот студент Николай Шмидт, которого полиция замучила в тюрьме. А вот это, ребятки, я сам, подростком. Только я тогда не мог учиться, как вы сейчас…
— Где, где вы? — зашумели ребята.
Все сбились в кучу перед старинной фотографией.
— Неужели это вы?.. Вот здорово!..
Пионеры смотрели то на дедушку, то на большеглазого оборванного паренька в папахе.
Но дедушка уже перешёл к застеклённому шкафу. Пятый «Б» гурьбой двинулся за ним.
— А вот здесь, на этой витрине, ребятки, вы видите оружие, которое было у дружинников в 1905 году. Видите, это наганы. Это самодельные бомбы… А вот кинжал. Мы такие из напильников делали. Кстати, нашёл его ваш ученик Ваньков.
— Где, где? — опять зашумели мальчики, протискиваясь поближе к витрине.
Каждому хотелось получше разглядеть находку Ванькова.
Все прижимали носы к стеклу, за которым лежал ржавый кинжал и белела бумажная полоска: «Нашёл пионер В. Ваньков».
— Это мы… это мы вместе, — сказал Петя Ерошин.
— А где же сам Ваньков? — спросил директор. — Что-то я его не вижу.
Ваньков, который стоял сзади всех, решил не отзываться, но Толя Яхонтов поднял руку и сказал:
— Здесь он, здесь!
— Где же? Ваньков! — позвал дедушка.
Все стали оглядываться, все расступились, и Владик вдруг очутился на самом виду. Дедушка опустил указку:
— Может, это и неудобно при всех, однако я спрошу: как там дела у тебя, в табельке-то?
Владик сильно покраснел и сказал:
— Сейчас ничего… хорошо. Что было, того нет!
— Так-то лучше. — Дедушка постучал указкой об пол. — Ты на меня не серчай, что я, мол, вмешиваюсь не в своё дело. Ведь это, я считаю, наше общее дело. Ради того-то мы здесь и дрались. — Дедушка посмотрел на мальчиков из-под седых бровей. — Верно, ребятки? Понятно это вам?
— Понятно! — отозвался за всех Толя Яхонтов.
— Хорошо. Тогда давайте все одеваться.
Ребята удивились. Однако все вышли в сени и стали в тесноте одеваться.
Оделся и дедушка и скоро вышел к мальчикам в длинном сером пальто с барашковым воротником. Он взял толстую палку, вышел во двор и позвал:
— Ну-ка, пятый «Б», за мной!
Дедушка зашагал не по-стариковски быстро. Ребята с трудом поспевали за ним. Они вереницей растянулись вдоль улицы. Сзади всех шла Кира Петровна. Она следила за порядком в шеренгах.
Да, это был действительно необычный сбор! Дедушка повёл ребят по Дружинниковской улице к Детскому парку. Там он миновал открытые ворота и зашагал по заснеженным аллеям. Пионеры, вожатые и Кира Петровна послушно шли за ним.
Он провёл их мимо памятника Пятому году, мимо бронзового Павлика Морозова, мимо посаженных весной тоненьких липок и топольков, занесённых сейчас снегом, и забрался вглубь парка. Там он толкнул скрипучую калитку и вышел на покрытый снегом обширный пустырь. А за ним и весь отряд очутился на пустыре.
Владику это место было знакомо. Кругом росли старые вязы, с криком носились чёрные, точно уголь, вороны. Когда они садились на ветки, сверху неслышно падали хлопья снега.
Сбоку извивалась узкая скользкая тропинка. Дедушка оглянулся, махнул рукой и стал, опираясь на палку, спускаться по тропинке. Ребята длинной цепочкой, весело перекликаясь, начали спускаться вслед за ним.