Константин Иванович Курбатов
Про тебя и про сегодня
Мягких полов в школе не бывает. Ни в классах, ни в коридоре. Филя Боков знал это лучше других. Во-первых, в Филином классе учился второгодник Гера Дубровцев. Во-вторых, на жесткий пол удобнее падать человеку с мягким характером, чем с твердым.
Филя обладал характером до удивления мягким. Мягче, чем перина. По определению Филиного папы, у него вообще был не характер, а простокваша.
Поэтому, когда Гера Дубровцев выставил ногу, Филя, как всегда, не заметил ее. Филя споткнулся и неуклюже шлепнулся в проходе между партами.
Захихикали девчонки. Филин портфель отлетел к Викиной парте. Вика насмешливо сузила глаза и прикрыла ладошкой рот.
— Ну, чума в маринаде! — закричал Гера Дубровцев и схватился за ботинок. — Самый любимый палец отдавил!
Филя дотянулся до портфеля, поднялся и робко шмыгнул носом. Холодная простокваша растеклась по Филиному животу, добежала до коленок и опустилась в пятки.
— Ничего я тебе не отдавил, — буркнул Филя. — Я даже не наступил тебе.
Жирный Боря Чинин, по прозвищу Бобчинский, радостно гоготал, у него тряслись щеки и три подбородка.
— Не отдавил? — крикнул Дуб. — Еще как отдавил! Даже косточка хрустнула. Извиняйся давай, а то после уроков всыплю.
— Га, га, га! — тряс подбородками Бобчинский.
— Почему это всыплешь? — обиженно поинтересовался Филя, — Ты же мне сам нарочно ножку подставил.
— По шее всыплю, вот по чему, — объяснил Дуб. — Проси прощения.
Вика снова прикрылась ладошкой. Филя прошептал:
— Но буду просить. Это нечестно.
Он сел на свое место, рядом с Левой Селютиным, и положил в парту портфель. Длинный Лева Селютин обходил Геру Дубровцева за километр.
— Ты Марии Никифоровне скажи, — зашептал Лева, прижавшись щекой к парте. — Скажи. Чего он?
Кляузничать Филя не любил. Он даже маме ни разу не пожаловался на Геру, который все время ставит подножки, толкается, без всякого отбирает марки, бодается головой в живот и еще после уроков поджидает в школьном дворе. Пожалуйся на него, а потом еще хуже будет. Дуб тогда вовсе проходу не даст.
Правда, от мамы с папой все равно не утаишься. Все беды написаны у Фили на лице. Это с пальто можно отряхнуть снег. А с лица синяки не стряхнешь.
— Опять, что ли, контузия? — спрашивает вечером папа.
— Споткнулся просто, — бурчит Филя.
— Эх и недотепа же ты, Филимон, — сокрушается отец. Он еще говорит, что Филе лучше всего лежать на печке.
Потому что если человек думает, что он слабее и глупее всех, то в конце концов он действительно станет самым слабым и самым глупым.
— Простокваша, — вздыхает папа.
Филя и сам знает, что простокваша. А что делать, чтобы была не простокваша? Характер ведь не пиджак, который, если он не понравился, можно переодеть или вообще купить другой. Характер какой достался, такой и носи, его в шкаф не спрячешь. Даже вообще неизвестно, где он находится, этот характер, — то ли в голове, то ли в животе, то ли в коленках.
— Наступать нужно, — твердит папа, — атаковать! Победить можно только в атаке.
— Чему ты учишь ребенка? — возмущается мама. — Не слушай его, Филя. Умный всегда отойдет в сторонку и не станет связываться с хулиганами.
Маме легко так говорить. А если отходить некуда? Кулаки у Геры потверже, чем школьный пол. Да тут еще Вика прикрывается ладошкой.
Филя посмотрел на Викин затылок и вздохнул.
— Будешь извиняться или нет? — крикнул Гера.
Филя не ответил. Он никогда не извинялся перед Герой.
Может, поэтому Гера и не любил его. В Филе закипала боевая злость. Наступать! Победить можно только в атаке. Он сегодня покажет Гере, где зимуют настоящие раки. Сегодня он расплатится с Герой за каждую подножку и за каждую марку. Хватит!
Заманчивые картины победы над Дубом мелькали перед Филиными глазами все четыре урока. Главное, не обороняться. Раз! И Гора воткнулся головой в сугроб. Два! И его ноги болтаются в воздухе. Три! И у Геры под глазом отличный фонарь.
Гера будет сидеть на снегу и реветь. По его щекам покатятся крупные слезы. Гера станет размазывать их и хныкать: «Филя, миленький, я больше не буду. Прости пожалуйста, Филя».
А Филя посмотрит на Герин фонарь под глазом и скажет: «Так и быть, прощаю. Но мне за тебя стыдно. Ты худой человек, Гера Дубровцев. Ты нечестный человек. Ты все делаешь исподтишка. Так нехорошо, Гера, делать».
Он еще много чего ему скажет. А Вика будет стоять на школьном крыльце и улыбаться.
Вика не стояла на школьном крыльце. После уроков она убежала на занятия драмкружка, в котором репетирует роль королевы. В остальном поединок в школьном дворе протекал почти так, как предвидел Филя.
Почти.
Только наоборот.
Раз — и Филя воткнулся головой в сугроб. Два — и Филины ноги болтаются в воздухе. Три — и под глазом появился неплохой синяк. Филя так и не успел перейти в атаку. Уж больно ловко Гера орудовал кулаками. А жирный Бобчинский противно гоготал. Он гоготал так, что, даже когда они с Дубом ушли, его «га, га, га» неотвязно гудело в ушах и весь день не могло затихнуть.
Вечером папа спросил:
— Что, опять стукнулся?
— Не, — буркнул Филя, — с трамплина упал.
— Интересным образом ты падаешь с трамплина, — покосился папа на Филин синяк под глазом.
Филя прикрыл глаз мокрым полотенцем и ничего не ответил. Что тут скажешь? Папа его пожалел.
— В шашки сгоняем? — спросил он.
Филе не хотелось в шашки. Не то у него было настроение. Но он все же сел.
Папина рука бодро щелкала по клеткам. Филя двигался на одну клеточку. С каждым ходом его поле становилось все просторней. Папины шашки проскакивали в дамки и косили по диагонали. Филя сопротивлялся изо всех сил, но неизменно проигрывал.
— Ну, Филимон! — возмущался папа. — Весь ты тут. Ведь умеешь играть, а не хочешь.
Как «не хочешь»? — дулся Филя. — Я хочу.
— Ничего ты не хочешь. Играют для того, чтобы выиграть. А ты с первого хода обороняешься. Наступать нужно!
Филя пробовал наступать. Но у него ничего не получалось. Ведь папа наступал тоже, и поэтому сразу приходилось переходить в защиту.
— Да нет же! — шумел папа. — Ты с первого хода готовишься к поражению. Так нельзя. Ты должен думать, что обязательно выиграешь.
Филя старался думать и опять проигрывал. Папа устало откинулся на спинку стула.
— Ну что с тобой делать? Весь в мать. Он потер подбородок и сказал:
— Ладно, так и быть, подарю тебе одну вещь. Очень ценную. Она мне от деда досталась. Береги пуще глаза.
— Не, не нужно, — испугался Филя, которому вовсе не требовался ценный подарок.
Что папе мог оставить дед? Не велосипед ведь и не фотоаппарат. А другие вещи Филе не нужны, тем более ценные. Что с ними делать? Даже показать никому нельзя. Мальчишки в два счета отберут.
— Ну и недотепа же ты, — вздохнул папа и вышел из комнаты.
Через минуту он вернулся и положил на стол обыкновенную гайку, величиной с шашку.
— Получай, — сказал папа.
Внутри к резьбе гайки прилипли соринки. Гайка матово поблескивала темным металлом. Таких гаек в автопарке, где работал папа, можно было отыскать сколько хочешь.
Филя недоуменно поднял глаза и спросил:
— Чего это?
— Гайка, — сказал папа. — Но не простая, а волшебная.
— Волшебная, — хмыкнул Филя, — Ищи дураков. Волшебных гаек не бывает.
— Иногда бывают.
— В сказках только.
— И в жизни.
— Ты думаешь, я маленький? — обиделся Филя.
— Нет, — серьезно сказал папа, — не думаю. Но если ты положишь эту гайку в карман и загадаешь любое желание, то оно непременно исполнится.
Филя еще раз хмыкнул и сунул гайку в карман. «Пусть погаснет свет», — загадал Филя. Он посмотрел на люстру с тремя стеклянными кульками. Свет даже не мигнул. Горел себе и горел.
— Волшебная называется, — выпятил губу Филя и положил гайку обратно. — Никакая она не волшебная.
— Погоди, — сказал папа. — Я тебе не все объяснил. Загадывать можно только то, что зависит от тебя. Вот в шашки, например. Загадай, что ты у меня выиграешь, и гайка тебе поможет.
— Так у тебя и выиграешь, — оттопырил губу Филя.
— Попробуем?
— Давай, — сказал Филя. — Мне что.
Он разгромил папу так стремительно, что даже сам не понял, как это случилось.
— Видал-миндал, — сказал папа.
— А ты не нарочно? — захлопал глазами Филя.
— Нарочно! — возмутился папа. — Еще?
— Давай.
Папа вошел в азарт. Он злился, наступал и… проигрывал. Он просадил подряд пять партий. Филя господствовал над доской и кучами заглатывал вражеские шашки. Филя торжествовал. У него горели глаза и уши.
Папа поднял руки.
— С гайкой больше не буду. Неинтересно. А без гайки давай.
Партию без гайки Филя продул. С гайкой снова выиграл. И еще раз. Чудеса!
— Что, она и вправду волшебная? — прицепился Филя.
— Не потеряй смотри, — ответил папа.
После ужина Филя отпросился на улицу. Всего на десять минуток. Он дрожал от нетерпения. Утрамбованная лыжами гора круто уходила в темноту. Там трамплин. Редкий мальчишка не летал с него кувырком. За всю зиму Филя всего два раза приземлился удачно. А так больше носом.
Гайка лежала в кармане брюк. Филя ощущал ее приятную тяжесть. Он разбежался и присел. В ушах запел ветер. Трамплин резко подбросил в темень и понес. Филю валило на спину и вбок. Он с трудом сбалансировал руками. Он ударился одной лыжей. Вторая летела по воздуху. Еще секунда, и он пропахал бы остаток горы носом. Но он не пропахал. Он заставил себя встать на вторую лыжу и скатился вниз.
И это в темноте! В полной темноте, когда и без трамплина можно запросто свернуть шею.
Вот это гайка! Дед знал, что оставить отцу. Это получше любого велосипеда.
Берегись теперь, Дуб! Теперь ты узнаешь, где зимуют настоящие раки!
Бедный Гера Дубровцев. Если бы он догадался, что у Фили появилась волшебная гайка, он повел бы себя на уроке истории иначе. Но он не догадался про волшебную гайку. Он пролез под партой и привязал к шнурку от Филиного ботинка бечевку. Конец бечевки он привязал к парте. По его коварному замыслу Филе вновь предстояло испробовать прочность пола в классе.
Мария Никифоровна обвела взглядом учеников и заглянула в журнал.
— О восстании Спартака, — проговорила она, — расскажет, нам расскажет… Боков. Прошу к доске, Боков.
Про Спартака Филя знал отлично. Он поднялся и смело шагнул к доске. Ему повезло. Шнурок на ботинке оказался завязанным не очень крепко. Шнурок развязался. Только поэтому Филя не грохнулся посреди класса.
— Что ты там танцуешь на одной ноге, Боков? — спросила Мария Никифоровна.
— Я не танцую, — сказал Филя. — У меня шнурок…
Он нагнулся, отвязал бечевку и с благодарностью пощупал в кармане гайку.
— Сначала Спартак был рабом, — громко начал Филя, — и еще гладиатором. Гладиаторы дрались в цирке мечами. А богатые римляне на них смотрели. Они убивали друг друга.
— Кто убивал друг друга, богатые римляне?
— Зачем? — сказал Филя. — Гладиаторы.
— Так. Дальше.
— Ну вот. Потом Спартаку надоело быть рабом, и он восстал. Он убежал и собрал целую армию рабов. К нему бежали рабы со всей Италии.
Уже давно Филя не отвечал с таким вдохновением. Но вдруг, когда он произнес: «Это случилось осенью семьдесят третьего года до нашей эры», — Филя увидел Геру, Дуб тыкал пальцем в лежащую перед ним книгу, страшно вращал глазами и мотал головой. Филя проглотил последнее слово и вытянул шею. Казалось, Филя хочет через пять парт заглянуть в Герин учебник.
— Тф… пф… х… — шептал Гера, лопаточкой приложив ко рту руку.
— Я спутал, — торопливо поправился Филя. — Не осенью. Это весной случилось.
Но Герина голова снова заболталась так, словно его кто-то тряс за шиворот.
— Нет, не весной, — испугался Филя. — Она в тридцать седьмом году была.
— В чем дело, Боков? — спросила Мария Никифоровна. — Кто «она»?
— Эта… как ее…
Филя почувствовал, что тонет. Холодная простокваша растеклась по животу, добежала до коленок и спустилась в пятки.
— Дубровцев, — произнесла учительница, — сейчас я попрошу тебя выйти из класса.
И тут Филя вспомнил, что у него есть спасательный круг. Филя сунул руку в карман.
— Так когда ж, Боков, было восстание Спартака?
— Осенью семьдесят третьего года до нашей эры, — решительно отчеканил Филя.
— Это другое дело. Дальше.
Филя быстро достиг прежнего разгона и вдруг услышал:
— Боков, вынь из кармана руку.
Он вынул. Это ему не помешало. Взмахивая кулаком с зажатой в нем гайкой, Филя пел гимн отважному Спартаку.
— Что у тебя в кулаке, Боков? — спросила Мария Никифоровна.
Филя вздрогнул и разжал потный кулак.
— Положи сюда, — сказала учительница.
Гимн Спартаку оборвался на полуслове. Гайка лежала на краю стола. Филя тоскливо смотрел на нее и молчал. Из головы вылетело все до основания.
И все же он получил четверку. Если бы Мария Никифоровна заинтересовалась содержимым Филиного кулака чуть позднее, он, без сомнения, наговорил бы на пятерку.
Но четверка тоже неплохо. Плохое случилось после звонка.
Едва учительница вышла из класса, Гера ринулся к столу и первым схватил гайку.
Филя обомлел.
— Отдай, — сказал он.
— Ха! — крикнул Гера.
— Отдай, — пробормотал Филя. — Это нечестно. Гайка моя.
— После уроков получишь, — пообещал Дуб под наглый хохот Бобчинского.
Вышел заколдованный круг. Чтобы вернуть гайку» нужно было «стыкнуться» с Дубом и «вложить» ему. А чтобы ему «вложить», нужно было иметь гайку.
Филя не имел гайки. Гайку и здоровые кулаки имел Гера. Поэтому после уроков он снова тузил Филю и спрашивал:
— Еще хочешь гайку?
— Хочу, — бормотал Филя, еле сдерживая слезы. — Она моя.
Дуб работал кулаками, как автомат. У Бобчинского радостно тряслись подбородки.
— Га, га, га! — заливался Бобчинский.
Филя ударился в твердый сугроб плечом и скатился вниз. Он скатился прямо под Герины ноги. Получилось это просто так, без всякого умысла. Но Дуб потерял равновесие и кувырнулся через Филю.
И в этот момент у самого своего носа Филя увидел на снегу гайку. Филя зажал ее в кулаке и вскочил.
Гера вскочил тоже.
— Ах, так? — закричал Гера.
— Так, — сказал Филя и, зажмурившись, ткнул кулаком вперед.
Кулак попал в цель. Гера икнул и шлепнулся на спину.
— Ну, чума в маринаде! — заорал он.
Он рассвирепел не на шутку. Он не ожидал такого подвоха. Он с яростью бросился на Филю. И снова наскочил на кулак. На этот раз глазом. Кулак оказался твердым. В нем была гайка. Дуб отлетел на целых два метра.
— Гы, — растерянно сказал Бобчинский. — Гы, гы.
Больше Филя не жмурился. Он бил твердо и точно. Оказалось, что Дуб валится с ног вовсе не хуже, чем раньше валился Филя. Дуб валился, сопел и вставал.
Однако после очередного крепкого удара в ухо он не встал. Он ползал на коленках и искал свою шапку.
— Еще? — переводя дух, спросил Филя.
От головы Дуба валил пар. Дуб не ответил. Дуб залез в карман и молча швырнул к Филиным ногам… гайку.
Филя вытаращил глаза.
— Гы, — сказал Бобчинский. — Гайка.
Дуб напялил на дымящуюся голову шапку и удалился. От ворот он погрозил кулаком. Под глазом у него горел фонарь.
В Филиной ладони дрожала гайка. Вторая лежала у ног. Точно такая же.
— На, — сказал Бобчинский и, услужливо присев, подал Филе гайку. — Как ты ему здорово… Гы. Будет знать наших.
Дома Филя внимательно изучил обе гайки. Они походили друг на дружку, как сестренки-двойняшки.