— Я, Аня, этого парня не видел, — сказал отец негромко, но с тем внутренним упрямством, которое Юлька не раз уже замечала в нём. — Может, наоборот… Может, помочь надо…
— О господи! — с сокрушением воскликнула мать.
— Школа сделала всё возможное, чтобы перевоспитать этого подростка, — сказала Ирина Игнатьевна и встала.
— Уж я буду за ней следить, — пообещала мать, кивнув в сторону Юльки.
Они оба, мать и отец, вышли в переднюю проводить учительницу. Юлька не вышла. Стояла так же, прислонившись к колоде двери, словно её тут приклеили. А когда хлопнула дверь, быстро убежала к себе в комнатку, легла ничком на кровать, не включая света, подумала: «Хоть бы не пришли!»
— Не ходи к ней, — услышала через дверь голос отца, — пусть одна подумает.
— Испортишь ты её, — сказала мать.
Но всё-таки послушалась — не пошла к Юльке.
4
Юлька совсем и не собиралась дружить с Пашкой Чёрным. Пока его не исключили из школы, они учились в одном классе, но Юлька всегда держалась в стороне от мальчишек. Она даже не разговаривала никогда с Пашкой. И ничуть не жалела, когда его исключили из школы. Потому что он сам был виноват.
Чёрного исключили из школы за то, что он погубил школьный сад. Ночью с одним парнем — тот парень был старше и в школе не учился, просто так болтался по улицам, — с тем парнем они пришли в школьный сад и спилили семь самых лучших яблонь. Яблоням было уже шесть лет, их садили накануне выпуска из школы десятиклассники, когда Юлька училась во втором.
Осенью на месте спиленных яблонь посадили новые. Они были тоненькие, с голыми ветками, беззащитные, словно первоклашки среди старших ребят. А Пашку осенью бабушка устроила в строительное училище.
Юлька не думала о Чёрном, пока он не ходил на обрыв. Он уже недели две ходил, и Юлька стала приглядываться к нему просто из любопытства. Зачем он стоит там по утрам? Любуется природой? Вряд ли. Если бы он любил природу, он никогда бы не спилил яблони. Юлька не смогла бы спилить такие деревья. А он спилил.
Непонятно зачем, но почти каждое утро Пашка раньше Юльки оказывался над обрывом. На Юльку он не обращал внимания. И она на него тоже. Забавно было, что он сидит там на поваленной сосне или стоит возле, только и всего. Юлька даже со смехом рассказала об этом Марине. Напрасно рассказала. Теперь Марина смеялась над ней.
Сегодня после неприятности с контрольной и посещения Ирины Игнатьевны Юлька чувствовала себя несчастной и обиженной. И Пашка казался ей одиноким, несчастным и обиженным. Может, он ради неё ходил на обрыв? Может, он ищет в ней друга? По-человечески, по-хорошему. Достал портфель. Пригласил в кино. А Ирина Игнатьевна и мама наговорили невесть чего.
Юлька терпеть не могла когда на кого-то возводили напраслину. Хулиган. Ворует. Ходит с ножом. Кто видел, что он ворует? Никто. Неправда это. И про нож неправда. И про хулиганство. Ну, спилил яблони… Когда это было? Может, человек стал совсем другим, а его так всю жизнь будут считать хулиганом.
Лёжа ничком на кровати, Юлька долго размышляла в темноте о людской несправедливости. В квартире было тихо. Отец, наверное, сейчас читает газету. А мама вяжет свитер — она давно уже вяжет Юльке шерстяной свитер и торопится закончить до каникул.
Свитер Юльке нравился. Голубой, пушистый, с белыми полосочками. Такой наденешь под лыжную куртку, и не страшен ни ветер, ни мороз. Но в обиде и ожесточении Юльке не хотелось думать ни о чём хорошем. Даже хорошее она старалась вывернуть наизнанку. «Вяжет целый год, — подумала она о матери. — Свяжет к лету. Нужен мне к лету её свитер!»
Юлька резко села на кровати. Слабый свет от уличного фонаря пробивался в окно сквозь тюлевую занавеску. Учебники беспорядочно валялись на столе. Юлька вспомнила, что ещё не собралась в школу. Вздохнула, встала и включила свет.
Она укладывала в старый портфель без ручки книги и тетради, а сама всё думала о своих неприятностях. Целую неделю без кино! Ничего себе. За что? Опоздала на контрольную. Ну и опоздала. «Вот ещё двойки начну получать. Буду учиться на двойки и ходить в кино. На самый последний сеанс».
Юльке ужасно хотелось сделать сейчас что-нибудь навред всему свету. Маме. Ирине Игнатьевне. Отцу. Нет, отец ни при чём… Ни при чём? А почему он не заступился? Почему он не сказал, что это глупо — лишать человека кино?
Если провинилась, так сразу казнить?
«Вот возьму и пойду в кино, — подумала Юлька. — Сейчас же. Который час?.. Половина десятого. Как раз успею. Билет Пашка купит. Раз приглашал, значит, купит». — «Не надо, — сказал Юльке робкий внутренний голос. — Не ходи». Но Юльке сегодня казалось, что все её зажимают и угнетают, и даже свои собственные разумные мысли вызывали возмущение и протест. «Вот ещё! — с капризным упрямством возразила Юлька тому внутреннему голосу. — Захочу и пойду! И пойду. Да, пойду!»
— Мама! — крикнула Юлька, выбегая в столовую. — Мама, я…
Мать подняла голову, руки её замерли на спицах.
— Что такое?
— У меня задача по тригонометрии не получается. Пойду к Марине, вместе решим.
— Ведь скоро десять, — хмуро сказала мать. — Какая тебе Марина в ночную-то пору?
— Что же мне, двойку завтра схватить? — с возмущением проговорила Юлька.
Так натурально она возмущалась, точно и в самом деле собиралась к Марине.
— Что ж ты раньше-то? — недовольно, но уже не так категорично сказала мать.
— Думала, сама справлюсь.
— Может, отец тебя проводит?
— Ещё не хватало! — фыркнула Юлька. — Что, первый раз, что ли?
Последние слова она проговорила уже в передней, натягивая пальто. Мать боялась двоек гораздо больше Юльки, и Юльке на миг даже весело сделалось оттого, что она так ловко воспользовалась маминой слабостью.
Но на улице, в ночном мраке, от которого снег казался серым, на пустынной и непривычно тихой улице Юльке сделалось не по себе. «Лгунья, — подумала она. — Жалкая лгунья. Зачем тебе это нужно? И картина-то, наверное, дрянная!»
Она остановилась и поглядела назад, на двухэтажный дом, в котором жила Марина. Дом мирно светился оранжевыми и голубыми окнами. Голубые окна были от торшеров — в универмаг недавно привезли партию одинаковых торшеров с голубыми колпаками, и многие купили. Юлькина мать тоже купила для спальни такой торшер. «Марина сейчас, наверное, читает, — подумала Юлька. — Или смотрит телевизор».
Она могла ещё вернуться и зайти к Марине. Она бы хорошо сделала, если бы сходила к Марине. Посидела бы с ней у телевизора — и домой. Юльке пришла в голову такая мысль. Но она только усмехнулась: «Что, струсила?» И почти бегом побежала к Дворцу культуры.
Начал падать мелкий редкий снежок. Перед дворцом на высоких столбах ярко горели лампы в матовых плафонах. Под фонарями снежинки алмазно искрились. Белые колонны в ярком свете огней и за этими искрящимися снежинками казались сказочно-величественными. Юлька загляделась на снежинки, на огни, на колонны, и едва не забыла, зачем она тут. Но Чёрный сам заметил Юльку.
— Я знал, что ты придёшь, — сказал он.
Он подходил к Юльке, улыбаясь своей нагловатой жёсткой улыбкой. Позади Чёрного стояла группа парней. Все они теперь смотрели на Юльку, и она догадалась, что Чёрный раньше стоял с ними. И опять ей сделалось неприятно, стыдно за свой обман перед матерью, которая теперь до полуночи не будет спать, в тревоге дожидаясь её.
Ещё можно было уйти. Сказать Чёрному, что она и не думала идти в кино, просто решила прогуляться, и отправиться домой.
— Я билеты взял, — сказал Чёрный. — Идём, уже звонок.
Электрический звонок, предупреждавший о начале сеансов или концертов, звенел и в фойе, и на улице, потому что дубовские зрители предпочитали минуты ожидания проводить на площади перед Дворцом культуры, а не в помещении. Раньше, когда на улице не было звонка, многие опаздывали, и директор придумал такое нововведение.
Чёрный взял Юльку под руку и повёл. Юлька подчинилась. Никогда в жизни Юлька не ходила под руку и теперь держала согнутую в локте руку напряжённо, словно несла что-то тяжёлое.
Кто-то из приятелей Чёрного хмыкнул, но Юлька гордо вскинула голову. Кому какое дело, с кем она идёт под руку? Никому нет дела!
Так, с полным сознанием своей взрослости и самостоятельности, Юлька вошла в вестибюль. И сразу испуганно отпрянула от Чёрного. Прямо напротив входа стояла Ирина Игнатьевна. Каких-нибудь три или четыре шага разделяли их. Бежать было поздно: Ирина Игнатьевна заметила Юльку.
— Романова, подойди ко мне, — сказала она, точно они встретились в школе, а не во Дворце культуры.
Юлька уже без прежней горделивости в осанке медленно подошла.
— Романова, разве ты не знаешь, что на поздние сеансы школьникам ходить не разрешается? Знаешь?
— Знаю, — пожав плечами, сказала Юлька.
— Очень хорошо. В таком случае, немедленно ступай домой.
Юлька повернулась и, опустив голову, ни на кого не глядя, быстро вышла из дворца. Чёрный пропал. А может, он был рядом. Юлька его не видела, она смотрела себе под ноги и никого не видела.
— Идём! — Кто-то схватил Юльку за руку.
Чёрный!
— Отстань, — сказала Юлька и выдернула руку.
— Идём, не бойся, — сказал Чёрный. — Скорей, а то опоздаем.
Он потащил Юльку за угол дворца. Юлька шла за ним. Ей вдруг сделалось всё равно, куда идти. Надо же, второй раз напоролась на Ирину Игнатьевну!
Чёрный повёл Юльку через служебный ход. Они поднялись по какой-то боковой лесенке, миновали коридорчик, прошли мимо дверей, за которыми репетировали гитаристы, и наконец вышли в фойе. Тут было уже пусто — зрители усаживались на места, и свет в кинозале начал меркнуть. Чёрный не стал отыскивать свои места, просто они сели в свободные кресла недалеко от выхода.
— Ты молодец, — шёпотом сказал Чёрный.
«Ирина мне этого не простит», — подумала Юлька.
5
— Романова в последнее время совершила несколько серьёзных ошибок, и я не уверена, достойна ли она участвовать в лыжном походе, посвящённом ветеранам Великой Отечественной войны.
Ирина Игнатьевна сделала паузу и обвела всех участников похода пристальным, требовательным взглядом. «Недостойна, — говорил этот взгляд. — Недостойна. Недостойна!»
— Вы будете встречаться и беседовать с фронтовиками, с людьми, совершившими подвиги в суровые годы войны. Это честь для вас. Большая честь! Пусть вы пока не совершили подвигов. Но в сегодняшней школьной жизни формируется облик будущего гражданина. А Романова…
Брат Ирины Игнатьевны в сорок третьем году сгорел в танке. Он учился в этой школе. Из пятого класса с двумя мальчишками бежал в Одессу — они хотели уехать в Испанию, чтобы воевать с фашистами. В Одессе их задержали. Всё же ему пришлось воевать с фашистами. И он сгорел в танке.
— …Впрочем, пусть она об этом скажет сама.
Странно, что Юлька вспомнила сейчас брата Ирины Игнатьевны. В кабинете боевой славы висит его портрет. Павел Большаков его имя. Надо думать о себе, надо говорить о себе, как-то оправдываться, но собственные неприятности кажутся Юльке мелкими, ничтожными, просто ни к чему все эти разговоры…
— Что же, Романова, тебе слово.
Это Олег Григорьевич, преподаватель физкультуры. Он молодой, работает всего второй год. Лицо у него совсем мальчишеское, с постоянным румянцем на щеках, но на макушке заметно просвечивает ранняя лысина. Олег Григорьевич возглавляет лыжный поход по сёлам района.
— Мы ждём, Романова…
Она встала, вышла из-за парты.
— А что говорить? Опоздала на контрольную. Ходила на последний сеанс в кино. И всё.
— Всё? — выразительно спросила Ирина Игнатьевна.
— Всё, — упрямо глядя в пол, сказала Юлька.
— А обман? Что ты сказала маме, когда пошла в кино?
Юлька молчала.
— Марина, расскажи.
— Да ничего особенного, — затараторила Марина, — просто к нам в половине двенадцатого — мы уже легли, и я тоже лежала с книжкой в постели, читала рассказы Чапека, ужасно смешные — ну, и вдруг кто-то звонит. Мама мне говорит: «Поди открой». Я открыла, а это Юлина мама. Она думала, что Юля у нас. Матери — они ведь, знаете, все такие, ненормальные. Чуть что, им везде чудятся всякие ужасы. Юля просто ушла в кино, а мать бегает по всему городу. И вообще, Юля не виновата, это всё Чёрный, он уговорил её идти в кино. А в походе не будет Чёрного.
— А может, ей больше нравится ходить с Чёрным в кино, чем участвовать в лыжном походе? — ядовито спросил Марк Грудинин.
С тех пор как Юлька у всех на глазах порвала его записку, он всегда старался уязвить её. А тут такой подходящий случай. Юлька усмехнулась и поглядела Марку прямо в лицо. Но Марк ничуточки не смутился.
— Ты в самом деле обманула мать? — спросил Олег Григорьевич.
— Если человека лишают свободы, он должен как-то изворачиваться, — независимо проговорила Юлька.
— Да, в этом ты делаешь успехи, — сказала Ирина Игнатьевна. — В кинозал прошла просто невидимкой. Как ты прошла?
— Через служебный ход, — сказала Юлька.
— Понятно, — кивнул Олег Григорьевич, словно бы одобряя Юлькину ловкость. — Так как, ребята? Может, каждый выскажет своё мнение? Марина уже высказала. Давайте по порядку. Марк, ты начал творить.
— Романова знала, что она участница похода. Но она ничуть не дорожит мнением коллектива. Делает всё, что ей хочется. По-моему, она вообще не обдумывает свои поступки, а действует импульсивно, по первому побуждению.
«Смотри-ка, научную базу подвёл, — насмешливо подумала Юлька. — «Импульсивно»! Ты зато всё обдумываешь!»
— Я считаю, что для Романовой будет полезней, если мы её не возьмём в поход. Может быть, это заставит её серьёзнее взглянуть на себя со стороны.
Марк резко сел, так что под ним скрипнула парта. «Неужели не возьмут? — тоскливо подумала Юлька. — Мама, главное, свитер связала…»
— А я говорю, что Юля достойна участвовать в походе. Она хорошая. Она искренняя. А эти ошибки у неё нечаянно получились. Бывает же! С вами не бывает? Подумаешь, какие все собрались идеальные!
Валя Сизова. Маленькая невидная девчонка с тонкими косичками. Никто в девятом не носит такие детские косички с бантиками на концах, одна Валя. «Всё равно я некрасивая, мне никакие причёски не помогут». Это она однажды сказала Юльке: «Всё равно я некрасивая…» А глаза у неё на самом деле красивые: большие, серые и добрые. Только вот рост маленький. И лицо в веснушках. Даже зимой не сходят веснушки.
— Марк перестарался…
— Марк — отличник, наш, так сказать, маяк…
— Погодите, ребята.
Олег Григорьевич. Юлька подняла голову. Заступится или начнёт мораль читать? Ведь сам недавно был школьником, должен помнить. Или никогда не совершал оплошностей?
— Я вам хочу рассказать одну историю. О том, как мы поднимались на Казбек. Группа альпинистов. Я возглавлял эту группу.
— Вы на Казбеке были? — удивилась Марина.
— Нет, — сказал Олег Григорьевич. — Не были мы на Казбеке. Не дошли. Крепкие ребята. И снаряжение у нас было хорошее. И опыт уже был в альпинизме. Всё было. Только одного нам не хватало: дисциплины. Немножко не хватало дисциплины. И мы не дошли… Ты садись, Романова, что ж стоять.
Юлька села. И сразу как-то стало легче. Все сидят, и она тоже.
Она почти забыла, что ради неё тут собрались. Просто сошлись послушать интересное происшествие из жизни Олега.
— Отправились мы группой в десять человек. Я был самый молодой, но самый опытный. Шёл впереди, остальным приказал идти след в след. Но они, дурни, не слушаются. Тот с фотоаппаратом в сторону отбежит, другому где-то интересное померещится — надо поближе разглядеть. Я сначала добром уговаривал, потом сердиться начал, ругаться даже. Нет, никакого толку!
«На Казбек, — подумала Юлька завистливо. — А я? Поднимусь я когда-нибудь на Казбек? Я бы шла как надо, след в след. Как выглядит земля с Казбека?»
Юлька представила себе обрыв над водохранилищем, с которого начались её несчастья, только тот обрыв в десять, в двадцать, может, в сто раз выше. И с огромной высоты этой — Кавказские горы. «Кавказ подо мною. Один в вышине стою над снегами у края стремнины…» Юлька так живо увидела себя над стремниной, что у неё даже слегка закружилась голова.