— Что наоборот?
— Ну это, — как его… Отвечать.
В классе стало тихо. Все на Кольку смотрят, волнуются. Аня красная сидит и карандаш грызет так, что хруст слышен.
Сначала все хорошо шло. Людмила Ивановна спросила о правописании наречий с шипящими на конце. Колька закатил глаза и торжественно изрек:
— У наречий после шипящих на конце мягкий знак пишется.
Все облегченно вздохнули.
— Верно, Коля. А скажи мне: всегда ли он пишется?
— Нет, не всегда! — радостно выпалил Колька, будто сам это открытие сделал. — Есть исключения.
Людмила Ивановна заулыбалась.
— Ну и какие?
— Уж замуж невтерпеж! — гаркнул Колька.
Все засмеялись, и обстановка разрядилась. Потом Колька писал на доске предложение и сделал всего одну ошибку: «невтерпеж» написал с мягким знаком на конце. Слишком старался, ну в голове у него немного и спуталось. А потом Людмила Ивановна спросила его про приставки «пре» и «при». Колька сразу заскучал и на дверь стал поглядывать. «Сейчас выйти попросится», — подумал я.
— Давай я тебе помогу, — сказала Людмила Ивановна. — Назови слово с приставкой «пре» и объясни, почему мы ее тут употребляем.
Колька шмыгнул носом и сказал:
— Пресс.
— Пресс? Какой пресс?
— Брюшной, — сказал Колька.
Людмила Ивановна стала кашлять.
— То есть нет, — испугался Колька, — не брюшной. А которым давят.
— Что давят?
— Все давят. Пресс-папье, пресс-конференция, пресноводные.
Людмила Ивановна схватилась за голову. Тогда Аня не выдержала и сказала:
— Извините, но мы с Колей еще этого не проходили.
— Так, значит, ты с ним занимаешься?
— Занимаюсь.
— Ну, тогда ладно. Хорошо, Коля, садись. Сегодня я ставлю тебе крепкую тройку. А про приставки в следующий раз спрошу.
В общем, все обошлось. Для Кольки трояк по русскому как для другого пять с плюсом.
После уроков домой никто не пошел. Надо было о многом поговорить.
Генка сказал:
— Прежде всего надо выбрать командира.
— А чего тут выбирать, — сказал Мишка. — Саня у нас председатель, пусть он и командиром будет.
Никто не возражал, только Генка потупился и стал в окно смотреть.
— Гена, а ты кого предлагаешь? — спросила Аня.
— Я что. Я как все. А бинокль я могу Сане отдать. Только не разбей, дед расстроится. Это у него с войны бинокль.
Санька сказал:
— А что, ребята, пусть Генка командиром будет. Почему я. Поход — дело особое. А я к тому же в очках.
Я сказал:
— Давайте так сделаем: Генка будет командиром, а Санька — комиссаром. Ведь настоящий отряд всегда с комиссаром. Помните, как у Чапаева.
Моя идея понравилась, и мы так и решили. Потом обсуждали маршрут, говорили о продуктах. Когда уже собирались расходиться, Колька сказал:
— Ребята, а мне вчера собаку подарили. Тибетский терьер. Вы не представляете, какая умная псина. За один вечер ко мне привыкла. Понимает с полуслова. Возьмем, может? Как же в походе без собаки.
— Собака — это хорошо, — сказал Санька. — Только ты сам говоришь, что тебе ее только вчера подарили. Значит, еще неизвестно, на что она способна. И потом сколько ей лет?
— Три месяца.
— Ну вот. Разве можно щенка подвергать такому риску?
— А моему Пикусу уже пять лет, — сказала Зинка Пилюгина.
— Так твой же Пикус такса, — сказал Генка.
— Ну и что?
— Как что?! Кто же такс в поход берет? Во дает!
— Между прочим, такса — охотничья собака. Она лисиц и енотов из нор выгоняет.
— Твой Пикус такой жирный, что ни в одну нору не влезет.
Вдруг дверь распахнулась и с криком «все пропало» в класс влетел Женька Капустин.
Гололед, Августина Петровна и маленький Димка
— Не ори и говори толком, — сказал Генка. — Что там у тебя еще пропало?
Но не такой был Женька Капустин, чтобы сказать все толком. Ему почему-то всегда кажется, что его не поймут и перебьют, не дав договорить. Поэтому он вечно торопится и дополняет свой рассказ таким огромным количеством никому не нужных подробностей, что иногда вообще непонятно, о чем он тарахтит. Вот он, к примеру, говорит утром в школе: «К нам вдруг водопроводчик пришел, а мне как раз уходить пора. Он говорит, у вас прокладки сносились, а у него таких нет. Бабушка расстроилась и говорит: иди, а то опоздаешь. Ну, я бегом. А на улице дождь как из ведра. Вот я ее и не взял». Оказывается, Женька всего-навсего забыл физкультурную форму.
И сейчас он заговорил быстро и непонятно:
— У нас перед домом скользко, прямо ужас. Настоящий каток. Вот Августина Петровна из булочной шла, поскользнулась и ногу сломала. Мне тетя Маша, дворничиха, сказала, закрытый перелом. Закрытый, конечно, не очень страшно. Открытый гораздо хуже. Но все равно, месяц гипса — это точно. А кто теперь с Димкой сидеть будет? Если б он в ясли ходил, другое дело. Но ясли-то еще на ремонте. Вот и выходит, что поход отменяется.
И, выпалив все это, Женька плюхнулся на парту.
Никто, конечно, ничего не понял. Но после двадцатиминутного допроса мы вытянули из Женьки вот что. Он жил в одном доме с Татьяной Андреевной, а Августина Петровна была ее мамой, которая сидела с внуком Димкой. Димке два с половиной года, и он должен был ходить в ясли. Но ясли эти никак не могли отремонтировать. Вот и получалось, что Татьяне Андреевне придется в каникулы сидеть с сыном Димкой.
— Послушай, — сказал Генка, — а ты сам с Татьяной Андреевной разговаривал? Она тебе сказала, что поход отменяется?
— Сам не разговаривал, — ответил Женька. — И так все ясно. Кто же с маленьким Димкой сидеть будет?
Тогда мы решили послать к Татьяне Андреевне делегацию и выяснить все на месте. Выбрали меня с Генкой и Женьку.
К несчастью, все оказалось именно так, как говорил Женька.
Татьяна Андреевна выглядела усталой и грустной. Она виновато улыбалась и говорила:
— Не повезло нам, друзья. Знаю, вы готовились, старались. Мне и самой очень хотелось с вами пойти. Но кто же мог предвидеть.
— Да вы не расстраивайтесь, — сказал я. — Подумаешь. В другой раз сходим, летом.
— Конечно, летом! — подхватил Генка. — Еще и лучше. Я, например, вообще зиму терпеть не могу. Холод, снег — бр-р-р! Между прочим, прогноз погоды передавали. Морозы до сорока обещают. Тут и нос отморозить запросто.
— А летом тепло и солнце светит, — глубокомысленно заметил Женька.
— Ах вы, дипломаты, — засмеялась Татьяна Андреевна.
Мы вышли на улицу, постояли и помолчали. Шел крупный пушистый снег, прохожие несли связанные елки, и не верилось, что когда-то может наступить лето.
Требуются производительные силы
По дороге домой Генка вдруг остановился и сказал:
— Гляди, вот они, эти ясли.
Мы стояли около небольшого одноэтажного дома из светлого кирпича. Снаружи он выглядел совершенно готовым, и только грязные, забрызганные краской окна говорили о ремонте.
— У, бюрократы! — Генка погрозил кулаком. — Все из-за них. Сидел бы сейчас Димка в яслях и манную кашу лопал.
— При чем тут бюрократы, — сказал я. — Бюрократы — это когда справки всякие требуют, бумажки. А тут работа стоит.
— Все равно. Слушай, Серега, давай про них сатирический фельетон напишем. И назовем его…
Но Генка не успел придумать название, потому что из яслей вышел парень в перепачканном мелом ватнике. Он покрутил головой, почесал затылок, зевнул и, достав из кармана длинную, с карандаш, сигарету, закурил. Потом посмотрел на небо, выбил ногами чечетку и снова исчез за дверью.
— Ну и работнички тут, — сказал Генка. — Такие сто лет возиться будут.
— Давай зайдем, — предложил я, — и спросим, когда ремонт кончается. Может, и вправду фельетон напишем.
Мы вошли. Парень, которого мы только что видели, сидел теперь на ящике и сосредоточенно рассматривал кисть на длинной металлической ручке.
— Вам чего, голуби? — спросил он, увидев нас. — В ясли пришли записываться? Рановато еще. Вот через пару недель заходите, устрою по дружбе.
— Через две недели? — удивился Генка. — Так ведь к октябрю должно было быть готово.
— О, да это, оказывается, инспекция! — Парень встал и вытянулся. — Товарищи ревизоры, я не виноват. Прошу учесть смягчающие обстоятельства.
— Неужели тут на две недели работы? — спросил я. — Ведь вроде готово, все. Отделать только осталось, покрасить там, побелить…
— Ты, я вижу, большой специалист, — сказал парень, снова усаживаясь на ящик. — Стало быть, ты интересуешься, сколько потребуется времени для завершения, так сказать, отделочных работ. Отвечаю: потребуется… ну, скажем, три дня. Но что для этого нужно? Как вы думаете, а?
— Работать нужно, — сказал Генка.
— Эх, мальчик! Как ты еще наивен. Прежде всего, нужны производительные силы. Нужны люди. А где, я вас спрашиваю, работники кисти? Где они, энтузиасты малярно-штукатурных работ? Покажите мне школьника, который бы сказал: с детства мечтаю стать маляром. Вот ты, например, скажи, только честно: кем ты хочешь стать?
— Я-то? — Генка задумался. — Хочу стать эквилибристом.
— Ну, правильно! Ходить по проволоке в красной рубахе и ездить на гастроли за границу. Вот и получается, что маляров не хватает.
Почему-то я чувствовал: парень говорит неверно, но не знал, что возразить. Раньше я никогда не задумывался об этом. Действительно, ни я и никто из моих знакомых ребят не мечтал стать маляром. Тогда я сказал:
— А мы из-за вас в поход не пошли.
— Из-за меня? — удивился парень. — Не понял. Я в бюро экскурсий и путешествий не работаю.
Тогда мы с Генкой все ему рассказали.
— Сочувствую вам, гуси-лебеди. Но что делать. Ясли эти, скажу вам, какие-то невезучие. Мы сюда первый раз месяц назад пришли. И только начали — вдруг нас на другой объект перебрасывают. Еще более срочный. Теперь второй раз пришли. И пошло, поехало… Кто в отпуск, кто замуж, кому экзамены сдавать. В результате я один остался как перст. Насос покачать некому, какая уж тут работа.
Мы с Генкой переглянулись — и сразу поняли друг друга.
— Люди будут, — сказал я.
— Серьезно? И много?
— Много, — сказал Генка. — Целый класс. У нас завтра последний день занятий. Как придем всем классом, как возьмемся…
— И через два дня тут камня на камне не останется, — сказал парень. — Не фантазируйте, молодежь. Знаю я вас, сам пацаном был. Да и не разрешит никто. У меня ведь начальство есть, я ведь не маляр-одиночка. А вот, кстати, начальство идет.
Действительно, хлопнула дверь, и в помещение вкатился маленький толстый человечек в новеньком синем ватнике. Нет, он, конечно, не въехал на мотоцикле или велосипеде, но его короткие ножки переступали так стремительно, будто крутились, и мне показалось, что он сейчас врежется в стену. Но человечек успел остановиться посреди комнаты, и послышалось что-то вроде «пф-ф». Ну, точно как автобус, когда он к остановке подъезжает и открывает двери.
— Сидишь, мыслитель, — сказал он, уставившись на парня. — Предаешься, так сказать, медитации. О смысле жизни рассуждаешь. А работа, разумеется, не волк. В лес не убежит. Ну, скажи мне, Терехин: сколько можно к твоему сознанию апеллировать?
С этими словами человечек достал из кармана большой, с редкими зубьями гребень и, сняв шапку, причесал затылок. На макушке у него волос не было.
— Да вы не нервничайте, Семен Михайлович, — сказал парень. — Сделаем помаленьку. Вы же знаете, я один. Не разорваться же мне.
— Вижу я, как ты тут разрываешься. А вам, абитуриенты, что здесь надо? — Прораб кивнул в нашу сторону. — Давайте-ка на свежий воздух.
Снова послышалось «пф-ф», и человечек исчез за дверью.
— Видали, — сказал Терехин. — А вы говорите: всем классом.
Решение
— Надо действовать, — сказал Генка, когда мы вышли из яслей. — Не все еще потеряно. Предлагаю сначала сходить к Саньке.
Санька нас выслушал, потом снял очки, протер их специальной замшевой тряпочкой и сказал:
— А что, это идея. Правда, у нас нет никакой квалификации. А любое дело требует определенных знаний. Взять хотя бы звездное небо…
— Короче, профессор, — перебил Генка, — что ты предлагаешь?
— Надо с ребятами посоветоваться. Лично я думаю, что если всем вместе взяться, то, может быть… Не уменьем, так сказать, а числом. В конце концов, подсобная сила из нас должна получиться. Кстати, нас туда пустят? Вы договорились?
— Ну, Терехин, я думаю, разрешит, — сказал Генка. — Он парень ничего, свой. Вот с прорабом надо что-то придумать.
— А что он за человек, прораб этот?
— Да такой кругленький, в синем ватничке бегает. Мы с Серегой его синей тучкой прозвали. Слова непонятные говорить любит. Нас какими-то абитуриентами обозвал. И еще чего-то говорил по-гречески или по-японски, кто его знает.
— В слове «абитуриент» обидного ничего нет, — сказал Санька. — Это всего-навсего выпускник школы. Но у меня, кажется, есть идея, как к этой вашей тучке подобрать ключик. Значит, говорите, слова иностранные любит. — Санька полез в шкаф и достал оттуда какую-то толстенную книгу.
— Ну, думай, философ, — сказал Генка. — А завтра в школе решим окончательно.
На следующий день перед уроком мы рассказали ребятам о наших похождениях и о том, какая у нас созрела идея. Ребята снова воспрянули духом. Конечно, еще не было известно, как все получится, но появилась надежда. И только всегда сомневающийся Мишка сказал:
— Идея неплохая. Но кто нам разрешит там работать? Если б у нас какая-нибудь справка была или направление, тогда другое дело.
— Это от нас зависит, — сказал я. — Прежде всего, нужна железная дисциплина. Поэтому будем считать, что поход начался. Мы — отряд. С командиром и комиссаром. И еще. Предлагаю Татьяне Андреевне пока ничего не говорить. Сделаем ей сюрприз.
Ребята согласились. Сбор назначили на Девять часов утра около яслей. Форма одежды — рабочая.
Игнорация нон аргументам
Утром следующего дня наш класс в полном составе вступил в ясли. Ничего не понимающий Терехин молча смотрел, как ребята вливаются в комнату. Наконец он сказал:
— Это что за демонстрация трудящихся?
— Вот, пришли помогать, — сказал Генка. — Как и договаривались.
— Договаривались?! Разве мы о чем-нибудь договаривались?
— Конечно. Помните, вчера вы еще сказали, что, если б прораб разрешил, тогда другое дело.
— Да? Может быть. Но прораб-то не разрешит, это я вам точно говорю.
— Ничего, это мы берем на себя, — сказал Санька, у которого, видимо, созрела какая-то идея.
— Ну, голуби, вы меня удивили. Я думал — ну, поболтали вчера о том, о сем. А вы… Охота вам тут пыль глотать. У вас же каникулы начались.
— Каникулы большие, — сказал Генка. — Успеем нагуляться. Командуйте. Мы готовы.
Терехин стоял в растерянности, не зная, что предпринять. Потом на его лице появилось какое-то веселое и бесшабашное выражение. Он сдвинул шапку на затылок и сказал:
— Эх, была не была! Ниже маляра не разжалуют. Значит, так, голуби. Для начала познакомимся. Меня зовут Олег. Ну, а вас так много, что я все равно сразу не запомню. Сегодня будем белить потолки. Вот насос, а это…
Но Олег не успел договорить, потому что в дверях раздался голос:
— Это что еще за симпозиум?
Никто не заметил, как на горизонте появилась синяя тучка. Прораб подлетел к Олегу и, размахивая руками, заговорил:
— Что здесь происходит, позвольте вас спросить? Международный конгресс строителей? День открытых дверей? Ну так двери открыты. Прошу экскурсантов очистить рабочую площадку. А с тобой, Терехин, мы поговорим.
— Не нервничайте, Семен Михайлович, — ответил Олег, ничуть не испугавшись такого натиска. — Это пионеры из соседней школы. Хотят нам помочь.
— Терехин, голубчик, ты соображаешь, что говоришь? Не хватало мне только, чтоб я детский труд использовал. Мало, по-твоему, на мою голову шишек сыпалось? — И он похлопал себя по лысине, хотя никаких шишек на ней не было видно.