Я оделась и заправила постель. Пошла на кухню. Там была мама. Она мельком взглянула на меня.
— Чай заварен, — быстро произнесла она и отвернулась.
Чай по утрам пью только я. На кухонном столе лежал хлеб, а еще масло и сыр. Обычно в выходные, когда я выхожу завтракать, все уже давно убрано в холодильник. Значит, это жест доброй воли. Бессловесный кухонный язык. Спагетти с мясным соусом на ужин.
Завтрак на столе. Добродушные, но неуклюжие жесты вместо слов.
Мамина спина. Что она скрывает? О чем она думает? О том, что случилось вчера? Проспала ли она всю ночь от одной таблетки? Должна ли я что-то сказать? Подойти, положить руку на плечо: «Я понимаю, что тебе тяжело!» Как бы она отреагировала? И что бы я сделала, если бы она заплакала?
Я ничего не сказала. Не подошла, не положила руку на плечо. Я жевала бутерброд. Пила чай.
В дверь позвонили. Мама обернулась и вопросительно взглянула на меня. Я ответила таким же вопросительным взглядом — значит, никто из нас не ждал гостей. Раньше, всего несколько недель назад, можно было с уверенностью сказать, что это Лена. Но это был Стефан. Он стоял у порога, на нем была меховая шапка, ужасно смешная. Наверное, один он во всей школе носит такую. Единственный, кому хватает смелости. Почему это Стефан стоит на пороге нашего дома в смешной шапке?
— Это ты? Привет.
— Привет, — ответил он. — Я хотел сперва позвонить и проверить, встала ты или нет, но потом забыл. Но ты вроде как встала?
Я кивнула. И вдруг почувствовала радость от того, что Стефан стоит на пороге нашего дома в смешной шапке. Я почувствовала, как в открытую дверь струится свежий воздух. У Стефана тоже был радостный вид. Хотя у него почти всегда радостный вид.
— Я, может быть, не вовремя?
— Да ты чего, заходи.
«Да ты чего, заходи» — я, кажется, так обычно не разговариваю. Такой грубовато-веселый тон — не знаю, откуда он взялся. Может быть, свежим воздухом навеяло. С другой стороны, ко мне уже сто лет никто не заходил, кроме Лены. Я не привыкла встречать гостей на пороге. Стефана — точно. Или, может быть, он уже был у нас?
— Кажется, я один раз был у тебя на дне рождения, еще в садике.
Вот телепат! Непринужденным жестом снял шапку и бросил на полку.
— Я вчера дописал мелодию. Держи.
Мелодия. Которая ему приснилась. Я задумалась. Кажется, вчера мы сидели вместе в кабинете музыки — да, вчера. В прошлой жизни. Он достал из кармана кассету с записью и протянул мне, потом снял куртку и разулся. Я растерянно смотрела на кассету в руке.
— О… Здорово.
Мама выглянула в прихожую. Сначала удивленно посмотрела на Стефана, потом на меня. Я поняла, что она его не узнала.
— Это Стефан из моего класса, — сказала я.
Он все так же непринужденно подошел к маме и протянул руку.
— Здрасте.
Мама явно такого не ожидала. И я тоже. Впервые кто-то пришел ко мне в гости и поздоровался за руку с моей мамой.
— Здравствуй. Мы встречались, но давно…
Она вдруг смутилась, я никогда не видела ее такой. Она не знала, куда деть взгляд, что сказать и что сделать, как девочка. Я почувствовала ее растерянность, и мне захотелось помочь.
— Может, чаю? — предложила я Стефану. — Есть свежезаваренный.
— Конечно.
Я взяла чайник, пару чашек и отнесла на подносе в свою комнату. Стефан опустился в кресло, и я закрыла дверь. Наливая чай, я заволновалась. Огляделась по сторонам: не дай бог где-нибудь валяется мое белье. А Стефану все было нипочем. Он уселся поудобнее и отхлебнул чаю.
— Люблю обычный чай. Мамаша моя теперь только зеленый японский пьет и все время забывает купить нормального для меня. А зеленый чай, прямо скажем, не подарок. Вкус удобрений.
Я взяла чашку и присела на край кровати. Мои ноги слишком близко к его ногам. К тому же я сидела гораздо выше — как-то странно было смотреть на него сверху вниз.
— Мне кажется, ей и самой не нравится, — продолжал он. — Но она ни за что не признается.
— Зачем же она тогда его пьет?
— Хороший вопрос, — кивнул Стефан, глядя на меня. — Она решила, что это полезно для здоровья, профилактика рака и прочая фигня. Может, и так, но ни один человек в здравом уме не станет пить крысиный яд — только потому, что это полезно для здоровья.
Я засмеялась. Здорово, что Стефан такой разговорчивый.
— А сахар есть?
— Конечно.
Я сходила на кухню за сахарницей и двумя ложками. Кассета лежала на кухонном столе, я взяла и ее. Мама посмотрела на меня с легким блеском в глазах. Потом подошла и быстро обняла. Так быстро, что я почти ничего не почувствовала.
— В морозилке есть булочки, если хотите.
— Хватит и чая. Но все равно спасибо.
Я поставила сахарницу на столик, положила ложечки.
— Можно включить? — я держала кассету в вытянутой руке.
— Конечно.
Он бросил в чай три куска сахара и помешал.
— Я для того и принес. Чтобы ты послушала.
Я вставила кассету в музыкальный центр и нажала кнопку. Села на пол возле кровати, чтобы не нависать над Стефаном.
Я узнала мелодию, которую он подбирал в кабинете музыки. Но теперь она была ярче. И инструментов больше.
— Это папин синтезатор. Он помог мне подобрать некоторые аккорды. И еще добавили смычковых.
Мне нравилась эта мелодия. Она была такой ясной. Простой, но не безыскусной, если позволите. И аранжировка была такой воздушной — под эту музыку легко дышалось.
Вот чем Стефан и его папа занимались вчера вечером. А моя мама глотала таблетки, чтобы уснуть. Темнота, наполнявшая вчера мою комнату, казалась еще глубже в сравнении с этой живой музыкой. Я сглотнула, ощутив ком в горле, — нет, не плакать, не сейчас. Постаралась сосредоточиться на образах, которые вызывала эта мелодия. Еще там, в кабинете музыки, я думала о легком огне. В голове возникла строчка: «Ты легкий огонь, ты трепетный свет…» Я решила, что эти слова надо запомнить наизусть — не хотелось искать ручку и бумагу. Хотелось только чувствовать этот огонь и свет.
Стефан сидел в кресле и слушал музыку, слегка похлопывая ладонями по подлокотникам в такт, покачивая головой. Похоже, его вовсе не смущало то, что я слушаю сочиненную им музыку. Есть люди, у которых в характере совсем нет смущения и неуверенности, которым ничуть не трудно показывать себя. К ним относится и Стефан. Как только мелодия закончилась, он посмотрел на меня:
— Как тебе?
— Очень красиво. Правда, здорово.
Я умолкла, боясь, что голос сорвется.
Вдруг мне захотелось рассказать ему о том, как я прожила вечер пятницы. Сколько здесь было тяжести и темноты. И как все это контрастировало с мелодией на кассете. Сколько в этой музыке света. Как она вдохновляет. Мне показалось, что Стефану можно рассказать такое, я была почти уверена в этом. Но не сейчас. Может быть, в другой раз.
— Ну как, хочешь написать текст?
— Хочу попробовать. Очень.
Я сама не ожидала от себя такого быстрого ответа. Наверное, заразилась раскованностью и свободой Стефана. И правда, мне хотелось попробовать.
— Круто. Мне кажется, мы сделаем хит.
Я засмеялась:
— Ты будешь петь. И Йеспер протолкнет тебя на «Евровидение». Если, конечно, Берг Карлсон его не опередит.
— Точно.
Стефан сложил руки на животе, откинулся назад и сделал нарочито серьезное лицо.
— Хм-м. Папаша пусть играет на синтезаторе — если, конечно, не найдем кого-нибудь помоложе и посимпатичнее. А Стратте — на саксофоне. Успех гарантирован!
— Стратте?
— Это Андерса так называют. Хотя прозвище, конечно, дурацкое.
Андерс «Стратте» Страндберг. Спасибо за напоминание.
— А ты на чем-нибудь играешь?
В моем послужном списке, если не считать шествий на День Люсии, был только один семестр в музыкальной школе, класс флейты. Потом учитель серьезно заболел, а замены ему не нашли. К Рождеству я сдала флейту в школу, этим все и закончилось.
— Нет, разве что на треугольнике.
— Не так уж плохо.
Я улыбнулась, представив себя с треугольником в вытянутой руке. На «Евровидении».
— Но ты ведь знаешь, что приз вручают автору текста и композитору, — продолжал Стефан. — В прямом эфире и все такое. А потом будет вечеринка. И в газетах напишут.
На вечеринке с кучей знаменитостей, Стефаном и Андерсом Страндбергом. Здорово мы придумали. А что бы подумала Лена, если бы услышала нас? Лена. Она была так далеко. Лена, моя лучшая подруга, стала чужим человеком. Ее строгость, ее склонность осуждать то, что ей не нравится, — наверное, все это я видела и раньше, но не могла и представить, что она и меня так строго осудит…
— Ты много думаешь, да?
Стефан, прищурившись, посмотрел на меня и улыбнулся. Меня подкупала его прямолинейность, приятно было сидеть рядом с ним. Даже то, что его прямота заставляла меня смущаться, было приятно.
— Мне нравятся люди, которые умеют думать, — сказал Стефан.
Получается, он сказал, что ему нравлюсь я. Сказал это, сидя в моей комнате, в моем кресле, у меня дома.
— Ты идешь вечером в библиотеку?
— Чего?
— Я видел, что Андерс Страндберг участвует в какой-то встрече. Что-то про книги.
Точно. А я и забыла.
— Не знаю…
Почему Стефан спросил меня об этом? Неужели мой интерес к Андерсу Страндбергу так очевиден? Неужели Стефан догадался?
— Я хотел сходить. Можем пойти вместе.
Вместе со Стефаном. Пойти с ним в библиотеку субботним вечером. Интересно? Да. Да, очень интересно.
— Хорошая мысль. То есть… конечно, давай пойдем.
Стефан встал с кресла.
— Увидимся там? У библиотеки без четверти семь?
— Да, увидимся.
Я проводила его в прихожую. Он стал одеваться.
— Мне нравится твоя шапка.
— Мне тоже. Нашел ее у дедушки на чердаке.
Он натянул шапку на уши.
— Сороковые годы или что-то в этом роде. Йеспер отказывается идти рядом, когда я ее надеваю.
Я засмеялась.
— А я-то думал, что он мой верный друг и оруженосец. Как я ошибался!
— Может быть, он еще привыкнет.
— Тогда зима должна длиться о-очень долго.
— Надеюсь, так и будет.
— Увидимся вечером.
— Увидимся.
Я слушала кассету Стефана, пока не запомнила мелодию от начала до конца. Три куплета и припев после каждого. Не очень похоже на песню для «Евровидения». Ритм не тот, модуляции в конце нет. В общем, никаких предпосылок для громкого сценического успеха. Я сделала несколько заметок. В голове возникали слова и фразы, но я не пыталась подстроить их под мелодию — пока.
Перед обедом я помылась в сауне. Подливала воду на раскаленные камни, пока не стало почти невыносимо жарко. Будь я на даче, прыгнула бы в прохладное море. Дома можно разве что выйти в раздевалку — она же прачечная — и открыть дверь на улицу, стараясь не показываться в дверном проеме. На даче я не боялась, что меня кто-то увидит раздетой. В городе мне не хотелось оказаться в поле зрения соседей, даже плотно обернувшись полотенцем. Странно, конечно, но ничего не поделаешь.
Я быстро намылилась и включила самую холодную воду, какую только могла терпеть. Вместо моря. Потом долго сидела и ждала, пока сердце снова забьется ровно. Чувствовала себя не только физически чистой, но и душевно — такое бывает только после бани.
Ужин приготовил папа, что случается нечасто. Запеченный сиг и картошка. Он любит готовить рыбу, которую сам поймал. Когда я вернулась из сауны, папа готовил салат. По радио, очень кстати, шла кулинарная передача. Он встретил меня улыбкой.
— Полезно послушать, что они там советуют. Раз уж я затеял возню на кухне.
В кухне царило какое-то особенное настроение: спокойствие, сосредоточенность, добродушие, искренняя доброжелательность.
— Накроешь на стол?
— Конечно. Только оденусь сначала.
Я постояла перед шкафом, решая, что надеть. Хотелось бы что-то красивое, но все же удобное. Чистые джинсы и не совсем застиранный джемпер.
Папа достал тарелки и стаканы. Я расставила их на столе и выдвинула ящик со столовыми приборами.
— Чистых нет, придется мыть, — сказал папа, поливая сига сливками.
Он поставил форму в духовку, а я принялась мыть посуду, с удовольствием вдыхая уютный запах почти готового субботнего ужина.
— Я слышал, у тебя сегодня были гости.
— Да…
Доброжелательность. Добродушная попытка продолжить вчерашнюю беседу, удержать близость. Непривычный разговор.
— Стефан заходил, одноклассник.
Могла бы и подробнее рассказать. Я вытерла посуду.
— Он принес кассету с музыкой, которую сам написал. Я попробую слова написать. Слова песни.
Папа остановился и посмотрел на меня с радостным удивлением:
— С ума сойти. Ты пишешь стихи?
Я разложила приборы на столе.
— Раньше не пробовала. Но с чего-то ведь нужно начать.
Папа кивнул:
— Верно. Всегда с чего-то нужно начинать.
Он поставил на стол кастрюлю с картошкой и открыл духовку, чтобы проверить рыбу.
— Давно Лена не появлялась.
— Угу. Давно.
О Лене я больше ничего не могла сказать. Я встала у кухонного окна, папа посмотрел на меня, словно понимая, что мне нечего добавить.
— Позови маму, скажи, что все готово. Кажется, она лежит с книжкой.
Мама предложила подвезти меня, но я решила одеться потеплее и пройтись пешком. На улице заметно похолодало, я с удовольствием шла по свежему морозу.
Предвкушение чего-то неизвестного приятно растекалось по телу. Зимний вечер, мои шаги, темнота, фонари — я чувствовала, что живу. Интенсивное ощущение самой себя, своего присутствия в мире.
Я ждала встречи со Стефаном. Почему он решил пойти в библиотеку субботним вечером? Потому что был знаком с Андерсом Страндбергом? Андерсом «Стратте» Страндбергом. Или его интересовали книги? Я не знала и не стала спрашивать. Вообще-то я почти ничего не знала о Стефане. Но семья у них была богемная. Может, он знаком с кем-то из тех молодых поэтов, которые будут выступать в библиотеке.
Андерс Страндберг. Стоило подумать о нем, как внутри что-то задрожало. Я гордилась тем, что знакома с ним, взрослым мужчиной, который пишет о книгах и играет на саксофоне. Гордилась тем, что он знаком со мной, хотя это, наверное, громко сказано. Когда человек становится знакомым? Я даже со своей мамой толком не знакома, хотя живу с ней вместе уже почти шестнадцать лет.
На мосту через реку задувал холодный ветер. От него становилось еще холоднее, стыла голова, мороз покусывал щеки. Тепло, наверное, в Стефановой меховой шапке. Она, должно быть, рассчитана на сорокаградусный мороз с ветром. Помню такое только однажды за всю жизнь. В феврале. Необычный был день. Дом потрескивал от мороза, но за окном было тихо и спокойно. Как будто все живое затаило дыхание из уважения к могуществу холода, который мог оказаться смертельным, проникнув в малейшую щелку, в крохотный зазор. Лииса и Мария пришли в школу без шапок. Мы с Леной только покачали головой, глядя на эти два потенциальных менингита. К счастью, обошлось.
Стрелка еще не доползла до без четверти семь, но Стефан уже ждал у библиотеки. Я чувствовала, что щеки у меня ярко-красные.
— Ты шла пешком?
— Да.
— Тебе бы мою шапку.
— Да, я тоже об этом подумала.
— В следующий раз скажи.
Мы вошли. Я отправилась в туалет, чтобы высморкаться и попить воды. В библиотеке было много народу — больше, чем я ожидала. Стулья в несколько рядов, в углу небольшая сцена с микрофоном и стульями для ведущего и гостей. У стоек и сбоку от лестницы горели свечи. Внутри у меня все сжалось от ожидания, пронизывающего воздух.
Среди слушателей были в основном женщины средних лет, хотя встречались и мужчины, и несколько молодых парней и девушек. Мы нашли два свободных стула по соседству, довольно далеко от сцены. Впереди, в двух рядах от нас, я увидела знакомую спину и затылок — и ощутила беспокойство. Ленина мама. Я вытянула шею, чтобы увидеть, кто сидит рядом с ней. Две незнакомые женщины. Две женщины с такими же, как у Лениной мамы, прическами каре. Я украдкой огляделась по сторонам, но Лены не было видно.