Вот и хорошо, — обрадовался Ромка.
Но Клык-Клык Грумбумбес не зря зовётся злым волшебником. Исхитрился он и вот что придумал… — Берёзка понизила голос и еле слышно зашептала: — Сейчас на острове девятьсот девяносто три дармоеда и засони. Когда их станет ровно тысяча — остров треснет. Из трещины подымется Сонное Дерево. Дунет ветер и сонную пыльцу с дерева понесёт в лес. И сразу всё живое там навсегда уснёт. А сонная пыльца поплывёт дальше. И звери, птицы, деревья, цветы станут засыпать, каменеть. В омертвелых лесах даже муравьишки ни одного не будет…
Ну уж… Это уж… Совсем уж… Никак уж допустить нельзя! — возмутился Ромка.
Никак! — рыкнул Артос.
Нельзя! — подхватил Фомка.
Вам не справиться с Клык-Клыком Грумбумбесом. Только человек в силах это сделать, — сказала Берёзка. — И то не всякий. А лишь добрый, весёлый и честный…
Есть такой! — подпрыгнул Ромка. — Степан Иванович.
Где же он? — воспрянула Берёзка.
Мы к нему идём. Мы его найдём. Грумбумбесов Спиешьпей с корнем изведём!
Соню Первого — пинком. Прямо в речку кувырком! — воскликнул Артос.
Стражников ежей потом — тоже в речку колобком, — буркнул Фомка.
Ну, Клык-Клык Грумбумбес! Ото всех твоих чудес пыль останется да дым. Станет остров вновь живым! — крикнул Ромка.
Положив лапы на плечи друг дружке, псы, приплясывая, заголосили:
Мы — весёлые собаки И совсем не забияки, Между нами ссор и драки Не бывает никогда!..
Со всех сторон, нацелив острые пики, бежали к ним ежи-стражники.
— Скорей ко мне! — крикнула Берёзка, склонив к земле тол-стую ветку.
Ромка, Фомка и Артос вцепились в ветку, и Берёзка тут же подняла её высоко-высоко.
Ежи-стражники никак не могли дотянуться пиками до нарушителей спокойствия. А те, болтая лапами, орали на весь остров:
Делим на троих добычу, Лишь на праздник друга кличем, А в беде — таков обычай — Друг приходит сам всегда!..
Отовсюду к Берёзке катились жёлтые, серые, чёрные колобки. Пищали на разные голоса:
Бунт…
Мятеж…
Восстание…
Прикатился разгневанный Соня Первый Котофеич. Запищал, заверещал, подпрыгивая:
— Эй, гадюки! Взять! Связать!
Три огромные гадюки подползли к Берёзке.
Мигом вскарабкались по белому стволу.
Кинулись разом на друзей. Опутали их, оплели своими гибкими, скользкими телами. И сбросили на землю.
Рычал, кусался Артос. Ворчал, царапался Фомка. Ромка отбивался зубами и когтями.
Всё напрасно.
Псам не удалось даже вмятинки оставить на чешуйчатых панцирях гадюк.
— В Кактусовую тюрьму бунтовщиков! — пропищал Соня Первый Котофеич. — Одумаются. Попросят прощения — может, и сми-луюсь. Может, и выпущу. А заупрямятся — пусть пропадают. Хи-хи-хи!
КАКТУСОВАЯ ТЮРЬМА
Это был крохотный пятачок. Со всех сторон непроходимо густо обсажен он высоченными кактусами.
Шипы у кактусов длинные-предлинные, острые-преострые. Острей булавок. Острей иголок. Острей ножа.
Шипастые кактусы караулили каждое движение пленников.
Чуть кто шевельнётся — в бок острый шип вопьётся.
Если кто вильнёт хвостом — сразу в нём колючек сто.
Лапой двинет невзначай — и занозу получай.
Вот какой была эта Кактусовая тюрьма, в которую бросили Ромку, Фомку и Артоса.
Кругом шипы.
Шипы.
Шипы.
И высоко-высоко недосягаемый кругляшок голубого неба.
Никакой еды.
Ни капельки воды.
Ромка хвост опустил. Голову повесил. Приумолк. Загрустил. Стал совсем невесел.
Артос дугой согнулся. Носом в землю ткнулся. Не говорит. Не лает. Тяжело вздыхает.
Фомка бубликом свернулся. От друзей он отвернулся. Уши вниз. Глаза закрыл. И сквозь зубы заскулил.
Так они сидели долго.
Очень долго. Слишком долго.
Первым опомнился Ромка.
Поднял хвост трубой. Выгнул шею дугой. Бороду распушил. Усами шевельнул.
— Что, друзья, приуныли? Наше правило забыли? Всюду и везде. При любой беде. Нос и хвост не опускать. Выход из беды искать.
Распрямил спину Артос. Засверкали его глаза. Взбугрились мышцы на груди.
— Ромка прав. Гав! Гав!
Размотал Фомка хвост. Поболтал им в воздухе. Свернул боевой восьмёркой.
Не страшна и мне беда. Я за Ромкой хоть куда!
Теперь тихонько, дружно нашу любимую, — предложил Ромка и первым запел:
Мы — весёлые собаки
И совсем не забияки…
Песня взбодрила друзей. Стали думать они, как из тюрьмы вырваться.
Надо попросить Берёзку, чтоб весточку о нас передала Каррыкарру и Красному Лису, — предложил Ромка.
Попробуй докричись до неё, — проворчал Фомка.
Докричусь. Я кое-что придумал.
Встал Артос. На Артоса Фомка запрыгнул. На Фомку Ромка вскочил. Высунул кончик носа из-за колючей кактусовой стены и увидел Берёзку.
— Как я рада вас видеть, — сказала Берёзка. — Если бы Клык-Клыку Грумбумбесу не надо было набрать в Спиешьпей тысячу дар-моедов, вас бы сразу убили. Чем я могу вам помочь?
Передай о нас весточку на берег.
Нельзя. Живые голоса поднимаются отсюда только в небо.
Да-да. Нам говорил об этом Красный Лис.
И снова друзья приуныли. Не пели. Не говорили.
Постой-ка, — встрепенулся Артос. — Помните, как Клык-Клык Грумбумбес хотел подобраться к поросятам?
Верно, — подхватил Ромка. — Мы тоже ночью сделаем подкоп…
Целую ночь, сменяя друг друга, рыли они подкоп под колючую кактусовую стену
Рыли тихо. Молча. На этом сонном острове каждый шорох, каждый вздох гремел как выстрел. К тому же подле Кактусовой тюрьмы днём и ночью сидели ежи-стражники, принюхивались, прислушивались к тому, что делается за колючими стенами.
К рассвету подкоп был готов. Оставалось пробить тонкую земляную корочку и вылезти на волю далеко от тюрьмы.
Ромка осторожно высунул чёрный бархатный нос из-под земли и обмер. Кругом стояли ежи-стражники. Насмешливо скалились. Пиками в Ромку целились.
Пришлось спешно зарывать подкоп.
Прошло три дня.
От голода и жажды стала кружиться голова. Перед глазами мельтешили разноцветные блики.
Эй! — кричали им ежи-стражники. — Покоритесь! Смиритесь! Попросите прощенья!
Нет! — кричал Ромка в ответ.
Нет, — хрипел Артос.
Н-нет, — отвечал Фомка.
ПОБЕГ
Пленники обессилели. Исхудали. Шерсть на них свалялась и свисала грязными сосульками. Дрожащие, слабые ноги еле держали их. Псы неподвижно лежали — нос к носу.
Стоило им сказать только одно слово «винюсь» — и тут же бы их выпустили из Кактусовой тюрьмы. А там — спи, ешь, пей. Сколько угодно.
Всего одно словечко надо было вымолвить. Но они его не говорили.
Трижды сам Соня Первый Котофеич приходил. Обещал простить, забыть, только бы повинились друзья.
— Нет, — отвечали те.
А время шло. За часом час. Вот день ещё один угас. Сгустилась мгла. Настала ночь. Друзьям и говорить невмочь. Лежат, прижавши к носу нос. Чуть слышно прошептал Артос:
— Погибнем мы здесь.
Горестно вздохнул Фомка. И снова прошептал Ромка:
Всюду и везде. При любой беде. Нос и хвост не опускать. Выход из беды искать.
Искать, — бормотнул Фомка.
Искать, — выдохнул Артос.
А утром рано-рано, когда из-за тумана чуть солнышко взглянуло на остров первый раз. В тот самый сонный час. Вдруг что-то затрещало. Как гром загрохотало.
Вскочили друзья. И увидели над Кактусовой тюрьмой маленький краснобокий Вертолётик.
— Скорей! — крикнул Ромка. — Помните, как нас учил Самосвал? Давайте дружно. Ну!
Из последних сил они закричали:
— Властелин любой дороги! Ты один пройдёшь везде. Я — твойбрат четвероногий. Не покинь меня в беде!
Вертолётик качнул красным боком и полетел дальше. Тогда Артос подставил спину Фомке. А на Фомку вспрыгнул Ромка. Высунув голову из-за колючей ограды, Ромка закричал:
— Властелин любой дороги! Ты один пройдёшь везде! Я — твойбрат четвероногий. Не покинь меня в беде!!
Снова качнулся Вертолётик. Развернулся и круто стал снижаться над Кактусовой тюрьмой.
На сонном острове поднялся такой большой переполох. Сам Соня Первый испугался. И от испуга вдруг оглох.
А стражники-ежи схватились за ножи. Выставили пики. Изошли в крике:
Караул! Скорей сюда! Приключилася беда!! Гадюки ошалели. От злобы посинели. И тоже зашипели:
Ш-ш-шюда! Ш-ш-шюда! Ш-ш-шюда! Ш-ш-шлушшилася беда! И все ползли, бежали, катились к Кактусовой тюрьме.
Но Вертолётик подлетел к тюрьме скорее всех. Из него выпала длинная верёвочная лестница. Сквозь треск и шум друзья услышали:
— Цепляйтесь скорей!
Дверь Кактусовой тюрьмы распахнулась.
Показалась Гадюка с раззявленной пастью.
Следом протиснулся Ёж-стражник.
Изловчился Фомка и сунул свой хвост Гадюке в раскрытую пасть.
А Ромка швырнул в глаза Ежу-стражнику горсть земли.
Поперхнулась Гадюка.
Крутанулась Гадюка.
Сбила с ног ослеплённого Ежа-стражника.
Тот пал под ноги другому Ежу.
На другого повалился третий.
Такую кучу малу устроили, не поймёшь, где чья голова, где чьи ноги.
Тем временем Ромка, Фомка и Артос схватились зубами за лесенку.
Вертолётик стрелой взмыл в голубое небо. Подтянул лесенку с друзьями к распахнутой дверке. И те в неё попрыгали.
Дверка захлопнулась.
Краснобокий Вертолётик поднимался всё выше.
Вслед ему неслось:
Лови!
Держи!
Хватай!..
ДРУГ
Всё выше поднимался Вертолётик. Всё дальше увозил он друзей. От страшного острова. От царства Спиешьпей. От гадюк и ежей-стражников. От Сони Первого Котофеича. От проклятой Кактусовой тюрьмы.
Ромка, Фомка и Артос обессиленно лежали на какой-то подстилке, медленно приходя в себя.
Э-эй! — послышался рокочущий бодрый голос Вертолётика. — Живы вы там?
Живы, — вяло откликнулся Ромка, с трудом поднимаясь на ноги.
Еле-еле, — проворчал Фомка.
Вполне, — громче других отозвался Артос.
Откройте-ка дверку с круглой ручкой. Там в коробке найдётся кое-что…
В картонной коробке нашёлся круг колбасы, большой кусок сыра, яйца и три бутылки свежего холодного молока.
С хрустом и сладким причмокам изголодавшиеся друзья уплетали всё подряд, запивая молоком.
Вот теперь мы снова ко всему готовы, — проговорил сыто Ромка, стряхивая крошки с усов и бороды.
После закуски такой поспать бы часок-другой, — сонно пробормотал Фомка.
Прилетим, поспим потом. Глянем, что там за окном, — предложил Артос, прижимая к оконцу нос.
А за окном под Вертолётиком щетинилась Зелёная Тайга.
Огромный дремучий лес.
В котором до самых небес. Сосны растут и кедры-великаны. Ели — в колючих и мрачных кафтанах.
Там бродят медведи. Там рыскают рыси. И белки — как птицы: не страшны им выси. Там лоси рогатые трубно ревут. Лиса, и куница, и соболь живут.
Глазастые вещие совы гнездятся. Сороки, дрозды и кедровки роятся. Глухарь-великан и сиротка Кукушка. Там рядом живут, не мешая друг дружке.
В глухих буераках там спеет малина. Краснеет калина. Краснеет рябина. Блестит голубика литыми боками. Брусника и клюква лежат под ногами.
Рыжие рыжики водятся там. Царь Белый Гриб растёт по буграм. Млеют в траве молодые маслята. Грузди белеют. Желтеют опята…
Залюбовались друзья тайгой и, наверное, долго бы не отошли от оконца, если б Ромка не воскликнул вдруг:
Ой! Что же это мы? Поели. Попили. А спасибо сказать забыли? — И громко-громко: — Спасибо за обед, Вертолётик!
И за то, что мимо не пролетел, — Спасибо! — добавил Артос.
И за то, что лестницу спустил, — Спасибо! — договорил Фомка.
Ну что вы, право, — засмущался Вертолётик. — Подвиг, что ли, я совершил? Жаль, не довезу вас до Самотлора. Горючее кончается, а мне ещё воротиться надо.
Куда ж ты летел? — изумился Артос, тараща и без того большие выпуклые глаза.
Прискакал к нам на Вертолётную Красный Лис. А с ним…
Каррыкарр, — угадал Ромка.
Примчались. Рассказали, что ваши следы потеряли. И уговорили слетать поискать. Не иначе, говорят, попали они в Спиешь-пей, потому как от них никаких вестей. Вот я и полетел. А чтоб с пути не сбиться, прихватил проводников…
Тут дверца пилотской кабины распахнулась, и оттуда выскочил Красный Лис.
А за ним выпрыгнул Каррыкарр.
Ну, тут началось такое веселье, что ни в сказке сказать, ни пером описать.
Обнимались.
Целовались.
Кувыркались.
— Потише, пожалуйста, — взмолился Вертолётик, — не то я свалюсь.
Не успели Ромка, Фомка и Артос рассказать о царстве Спиешь-пей, как Вертолётик подал сигнал и стал снижаться. Пришла пора прощаться.
Так скоро? — подосадовал Ромка.
Только и прощаемся, — пробурчал Фомка.
Раз пора — значит, надо, — отчеканил Артос.
Учтите только, — сказал на прощание Красный Лис. — Вчера из нашего лесу исчез Клык-Клык Грумбумбес.
Прравда, — подхватил Каррыкарр. — Карраульная Соррока видела, как он перреплывал рреку. Беррегитесь рразбойника!
Сорока проболталась ему, что вы отправились на Самотлор. Клык-Клык знает, где вас искать. Будьте осторожны.
Сперрва пррямо, — наставлял друзей Каррыкарр. — До ширро-кой твёррдой дорроги. Та прриведёт к Самотлору. Пррощайте…
Прощайте. Прощайте! — Красный Лис замахал огненным хвостом.
До встречи, — рокотнул Вертолётик.
В ЛОВУШКЕ
Клык-Клык Грумбумбес развалился в густой мягкой траве, поджав все двенадцать когтистых лап.
Подставил тощую мохнатую спину горячим солнечным лучам. Оскалил пятьсот острых зубов. Довольно сощурился и еле внятно замурлыкал про себя:
Пускай ворчит дремучий лес, Пусть молнии летят с небес, Всегда спокоен Грумбумбес. Да. Клык-Клык Грумбумбес. Пусть всё вокруг полно чудес, Пусть сам бы чёрт сюда прилез, Всегда спокоен Грумбумбес. Да. Клык-Клык Грумбумбес. Зря Каррыкарр из кожи лез И Красный Лис хитрил как бес. Всегда спокоен Грумбумбес. Да. Клык-Клык Грумбумбес…
Вдруг он оборвал песню. Зашевелил двенадцатью когтистыми лапами. Приподнялся. И замер, вслушиваясь.
Довольная алчная улыбка покривила похожую на зубастый клюв морду.
— Голубчики. Хе-хе-хе!.. Топотят. Ха-ха-ха!.. Прямо в мою пасть. Хо-хо-хо!.. Сперва я съем усатого. Потом сглотну хвостатого. И третьего затем я преспокойно съем…
Из лесу всё явственней доносилась песенка трёх друзей про. весёлых собак.
Клык-Клык Грумбумбес словно окаменел. Он не спускал глаз с тропы, на которой должны были появиться Ромка, Фомка и Артос.
«Чего они там застряли?» От нетерпения длинные когтистые лапы сами собой стали приплясывать, шерсть на взгорбленной спине встопорщилась, с оскаленных клыков закапала слюна. Клык-Клык Грумбумбес еле сдерживал себя, чтоб не кинуться в лес, навстречу беззаботно распевающим друзьям.
Невдомёк ему было, что пели-то только Фомка да Артос, а Ромка в это время неслышно крался по траве вдоль тропы, раздув чёрные бархатные ноздри, распахнув во всю ширь глаза.
Ещё издали учуял Ромка затаившегося врага. Неслышно подполз пёс к опушке. Всё, что надо, разглядел и так же бесшумно скрылся в лесу.
Слушая Ромкин рассказ, Артос Фомка запели ещё громче. Во всю мочь. На весь лес.
Так и пошло у них. Один говорил, а двое слушали и пели, да так, чтоб Клык-Клык Грумбумбес не обеспокоился да на поиски не кинулся.