— Хочешь меня ударить? — с той же странной неприятной улыбкой на растянутых губах сказал Игорь, — укусить руку, которая всю вашу семейку кормит? Ну, ударь, ударь!
Вик шёл на Игоря. Алёна бросилась к ним, но Игорь оттолкнул её и скрестил руки на груди. Вик замахнулся и…
… замер. Прямо так, с рукой в воздухе, как дурак. Как будто про него, Вика, показывали кино, и кто-то нажал на паузу. А Вик понял, что если он ударит этого гадко улыбающегося человека, то кино кончится. Всё будет по-настоящему. И удар, и боль, и кровь с синяками.
— Нет! — крикнул Вик, — нет!
Игорь насмешливо приподнял брови. Вдруг все трое услышали треск. Сетка Рининой клетки не выдержала наконец давления сильных лап и порвалась. Со страшным лаем Рина бросилась к Вику, замахнувшемуся на её хозяина.
— Рина! Назад! — закричала Алёна.
— Фу! — крикнул Игорь, но озверевшая овчарка злобно кинулась на мальчика.
Она вцепилась ему в ногу, и Вик закричал, ощутив невыносимую боль во всём теле, от макушки и до кончиков пальцев.
— Помогите! Помогите!
Игорь попытался оттащить Рину, но она укусила его за руку и снова вцепилась Вику в штанину. Тот упал на землю, схватился за ногу, закричал:
— Ай!
— Вик!!
Алёна кинулась к мальчику, но кто-то схватил её за плечо и отшвырнул в сторону.
— Ах ты, дрянь!
Дядя Саша, охранник, отец Вика, патрулировавший посёлок, прибежал на крики, схватил Рину за задние лапы и отдёрнул назад. Но собака не расцепила зубы.
— Помогите! Папа! Пожалуйста! Мне больно!
Алёна вскочила и снова бросилась к Рине.
Овчарка глянула на неё недобрыми зелёными глазами.
— Джулиана, — прошептала Алёна.
— Алёна, назад! — заорал Игорь.
Но та вцепилась в собачью пасть и попыталась её раскрыть. Собака разжала зубы, чтобы схватить Алёну за руку, но дядя Саша снова дёрнул и отволок её в сторону.
— Не в клетку! Не в клетку! — закричал Игорь, придерживая руку, — она порвана!
— А куда?!
— В подвал!
Дядя Саша подтащил собаку к дому, Игорь открыл дверь подвала.
Алёна упала на землю рядом с Виком.
— Сейчас-сейчас! Держись!
Его рана вызвала в ней сильный трепет. Если бы умела… Если бы она знала, что делать с такими ранами. Отчего-то вспомнился белый голубь с красной ленточкой на лапке.
Игорь подобрал с земли выпавший мобильник и вызвал скорую.
И вот когда Вика уже клали на носилки, белая машина с красным крестом, белый голубь с красной ниткой, рана Вика, его залитое слезами лицо и опухшие губы смешались в Алёниной голове и ударили очень простой мыслью. Мыслью-решением. Она вскинула глаза и поймала взгляд Натальи, выбежавшей из дома. Надо сказать ей, но… Нет, потом, потом… Сейчас главное — помочь Вику.
— Я тоже поеду, — сказала она отцу.
— Нет, — ответил он, — тебе нечего там делать.
— Езжай! — вдруг сказала Наталья.
— Не поедет она! — крикнул Игорь, хватая дочь за руку, — что ей там делать?
— Игорь, очнись! — гневно сверкая глазами, крикнула Наталья, — мы виноваты!
— Пошлём Милку! Где она?!
— Игорь, МЫ! — закричала Наталья изо всех сил, — МЫ, понимаешь?! Ты и я! И она! Алена! Мы виноваты! Мы поедем! Алена! В машину!
— Дура! — крикнул Игорь, но Наталья выдернула Алёну из его рук и затолкала в свою машину.
Они уехали. Игорь стал запирать ворота. Долго запирал, словно хотел отгородиться от всего мира. Внутри всё кипело. Это было непривычно.
«Дура! — кричало что-то внутри, — её ж, балду, поймать сейчас могут, под Звенигородом. Заставят подписать что-нибудь. Да просто миллион долларов компенсации потребуют. И идиотка Наталья подпишет из жалости! А платить ему, Игорю!».
Он ударил кулаком по воротам. Надо было ехать самому! И почему он не поехал? Потому что не хотел потакать им, и Наташке, и Алене!
И вдруг он вспомнил взгляд Алены, перед тем, как мама затолкала её в машину, когда назвал Наталью дурой. Что в нём было, отвращение? К нему, к собственному отцу? Чем заслужил-то?
Вспыхнула жалость к себе, а вместе с ней — ещё одно воспоминание: как он ходил к психологу, когда сбежала Марина.
Психолог со странным именем Руслана и дурацкой причёской (иссиня-черные волосы с крашеной малиновой прядью посередине) долго билась с ним, а потом сказала: «Вы не гнётесь. Вы ломаетесь».
Тогда Игорь воспринял это как комплимент. И всегда гордился, что легко может принять волевое решение.
Сейчас, первый раз в жизни, он неожиданно пожалел, что не умеет гнуться. Не столько из-за денег, которые Наташа выложит отцу Вика, сколько из-за взгляда Алёны.
Ангелина была довольна. Хотя, нет, довольна — не то слово. Она была удовлетворена.
Это было приятно — выдергивать из земли саженцы и бросать их тут же, возле ямки.
Раз! Раз! Один она швырнула с обрыва в реку. Это был кайф. Остальные раскидала по берегу и для верности потоптала ногами, приговаривая: «Вот тебе, Вик, получай! И тебе, Алёнка — на орехи! Где же ваши папочки и мамочки, айболитики, всегда готовые прийти на помощь? Бегите к вашим папочкам и мамочкам, жалуйтесь на плохую Энджи! Да только не поможет вам никто, придурки, ваша дрянь зеленая уже через час засохнет насмерть!».
Ангелина направилась домой. По дороге зашла в магазин, купила бутылку пепси, а на выходе столкнулась с Жанкой.
— О, здорово, — с облегчением сказала сестра, — а то я рыбы набрала столько… Замороженная, конечно. Но всё равно — для сердца полезно.
«Бабке», — поняла Ангелина, и её охватила привычная злость.
«А мне?» — подумала она, принимая от Жанки тяжёлые белые пакеты с холодными боками и тонкими, режущими ладони, ручками.
Жанна убрала в карман кошелёк и достала из сумки, коробочку.
— Вот, — сказала она, — привезла тебе свой старый мобильник. А то небось твои однокашки все с телефонами первого сентября придут.
— А себе? — неожиданно тонким голосом сказала Ангелина, спускаясь по ступенькам.
Она откашлялась и продолжила:
— Себе ты купила новый?
— Ага, — кивнула Жанна, — а тебе взяла в том же магазинчике чехол. И шнурок. Носи его всегда с собой, ладно? Хочу, чтобы ты была на связи. Мало ли что с бабулей.
«Да что с ней будет, с твоей бабулей?» — чуть не заорала Ангелина.
Вот теперь она поняла: её предали все. Даже Жанка. Не то чтобы предали, но если раньше все делали вид, что она им нужна, и Вик с Алёной, и сестра, то теперь понятно, что они её просто используют в своих целях. Какое гадство!
— Ты не думай, — встрепенулась Жанна, — он у меня в хорошем состоянии. Смотри, всё на месте, и инструкция, и коробочка. Чехол вообще новый. Или думаешь, девчонки твои смеяться будут, что мобильник бэушный?
— Не будут, — процедила сквозь зубы Ангелина.
Какое ей дело до девчонок из класса?! Она их больше никогда не увидит. И Жанну с бабкой тоже. Раз она никому не нужна, то она уйдёт из дома. Прямо вот сейчас грохнет зайца с монетками, возьмёт всё, что накопила, и свалит. Выйдет на шоссе, поднимет, руку и сядет в первую остановившуюся машину. Не только же бабе Паше должно повезти на шоссе.
— Ты не замечала, бабушка сама с собой не разговаривает? — спросила Жанна с тревогой.
— Она с едой разговаривает, — зло сказала Ангелина, — здравствуй, картошечка, давай, в супик прыг-прыг!
— Это от возраста… и одиночества, — добавила Жанна.
Они свернули на свою улицу и… замерли. Взглянули друг на друга и бросились к дому. Пакет с замороженой рыбой нелепо телепался между ними, мешая бежать. В конце концов они кинули его в траву у дороги.
У ворот стояла машина скорой помощи. Бабушку Татьяну Никитичну выносили, укрыв белой простынёй.
— Сердечный приступ, девоньки, — сказала фельдшерица в косынке, забралась в машину вслед за носилками и добавила на прощание, высунувшись в окно, — телефончик оставьте, мы позвоним.
Алёна приехала навестить Вика на следующий день. Привезла полевых цветов. Попросила у медсестры банку, наполнила водой. Поставила на тумбочку грязно-коричневого цвета.
Вик пытался спрятать ногу, но как её спрячешь — в гипсе-то?
— Бедолага, — вздохнула Алёна, присев на кровать и рассматривая его укутанную в гипс ногу, — когда ты её вывихнул-то?
— Когда на землю упал.
— Больно было вправлять?
Вик пожал плечами. Вчера ему всё было больно. Да и сегодня — немного.
— Мама сказала, она оплатит лечение, — поспешила сказать Алёнка, — и еще компенсацию.
— Нам не нужна компенсация, — возразил Вик, — и за лечение не надо! Мне гипс бесплатно поставили. А на лекарства у нас деньги есть.
— Ладно, пусть родители сами решают, — миролюбиво согласилась Алена.
— Я папке сказал, пусть не берет с вас денег. Я ему все отдам. Когда зарабатывать буду…
Вик помрачнел.
— Правда, охранником стать не смогу.
— Из-за ноги? — спросила Алёна, чувствуя, как побежали по спине противные мурашки, — врач сказал?
— Нет.
Вик потеребил краешек одеяла. Потёр щёку.
— Я когда на твоего папу замахнулся… то понял, что ударить не смогу. Хотя и злился тогда ужасно. Я не хочу бить людей, Алён. Пусть даже плохих. Ну то есть, которые себя плохо ведут.
Вид у него был просительный. Алёна вздохнула. В душе она была рада. Но оба понимали: дядю Сашу не переспорить никому. Или переспорить?
— Знаешь, Вик, — нерешительно сказала Алёна, — я просматривала тут сайты об учебе в Англии. И наткнулась на один. И сразу подумала о тебе. Есть у них там фонд «Наследие». Они занимаются сохранением своего исторического богатства. Реставрацией замков.
Вик поднял голову.
— Они приглашают к себе волонтёров. Добровольцев.
— Это платно?
— Нет. Они даже сами немного платят. Но нужно быть совершеннолетним.
Вик вздохнул. Как, ну как переубедить отца?
— А ты попробуй, — сказала Алёна словно в ответ на его мысли, — ты знаешь, я заметила, что родители часто принимают за нас решение, если видят, что у нас самих нет решения насчёт нашего будущего. А если ты уверен в чём-то… То это может изменить дело. Я вот…
Алёна умолкла. Потом продолжила.
— Я еду в Англию. Учиться.
— Твой отец и так собирался туда тебя отправить, — сказал Вик.
— Да… Но я выбрала другую школу. В которой упор на химию и биологию.
— Врачом хочешь стать?
Алёна кивнула. Вик расстроенно покачал головой.
— Ну вот, — сказал он, — оставляешь меня одного.
Алёна придвинулась ближе. И положила руку Вику на грудь. У него яростно заколотилось сердце. Но её горячая сухая ладонь успокоила бешеный стук.
— Я вернусь, — тихо сказала Алёна.
Вик нахмурился. Что бы такого придумать, чтобы она не уезжала? Чтобы они снова ездили на великах на колхозное поле воровать кукурузу, а вечером смотрели в её комнате кино? И чтобы её ладонь всегда была рядом, чтобы можно было схватить и ощутить это горячее спокойствие?
— А разве это не гордость? — спросил Вик, — ты же сама говорила — боишься, что начинаешь гордиться собою. Вот и сейчас смотри, раньше ты хотела стать сиделкой. А теперь — врачом. Врач же выше сиделки. Конечно, твой отец будет доволен…
Вик не договорил, вспомнив, как насмехался Игорь над ним и его отцом-охранником.
— Вик, я ошиблась, — сказала тихо Алёна, — все могут ошибаться.
— Но тебе нравилось быть сиделкой!
— Нет, Вик… Это было другое. Дружба… Понимаешь? А ещё… Мама мне рассказала… У папы есть сын от первого брака. Он мне как старший брат, родной наполовину. Он слегка… У него головой не всё в порядке. Он живёт рядом с Лондоном. В частном доме, но за ним присматривают. И я сказала папе, что буду навещать его.
— Всё-таки будешь сиделкой, да? Не тут, так там…
— Нет, Вик. Я буду это делать из-за папы. Мне кажется, он бы и сам съездил к нему. Но не может.
— Конечно, — съязвил Вик, — он слишком занят!
— Ему слишком больно. Так сказала мама. Но мне кажется, он будет рад, если я туда поеду.
Алёна подумала и добавила непонятное:
— У берёзы ведь две верхушки…
— С чего ты взяла, что он будет рад? — ворчливо спросил Вик.
Ему так и хотелось сказать об Игоре какую-нибудь гадость.
— Не похоже, что ему вообще до кого-нибудь есть дело.
Алёна, как всегда, задумалась перед ответом. А потом сказала:
— Лидия Матвеевна рассказывала, что её мама любила огромные пухлые подушки. От них здорово ломило шею. А она, маленькая, не могла понять, почему у неё по утрам шея болит, и почему она долго заснуть не может. Понимаешь, в детстве не всегда одно с другим увязываешь. И вот она как-то ворочалась перед сном. А потом убрала руку. Из-под подушки. И сразу почувствовала, что шею меньше ломит. Подушка-то пониже стала. Тогда она взяла и скинула подушку. И стала нормально спать. Вот и папа, понимаешь, живёт, как будто спит в неудобной позе. Жвачку постоянно жует, через трещинки перешагивает. Глазами смеяться не умеет. А если ему показать, что руку из-под подушки можно убрать, то ему полегче станет. Он, может, потом и всю подушку уберёт.
— Не боишься ехать? — спросил Вик, не очень поняв рассказ про подушки.
— Боюсь, — призналась Алёна, — и ещё к этому мальчику идти боюсь.
— Почему? Ты же уже ходила к Лидии Матвеевне.
— Именно потому и боюсь, Вик. Мне страшно, а вдруг я ему буду не нужна? Или… вдруг… я не найду с ним общего языка.
— Ты же сама сказала, что у вас с Лидией Матвеевной была дружба. Может быть…
— Может быть, — согласилась Алёна, — тогда мне будет страшно потерять его…
— Мне тоже страшно тебя потерять, — вдруг признался Вик.
— Я буду писать, — твёрдо пообещала Алёна, — и ты пиши. Давай я напишу свой электронный адрес прямо на гипсе?
— Значит, — сказал Вик, пока она выводила буквы маркером, взятым у медсестры, — значит, сама ты стараешься папе угодить, думаешь о нём, а мне предлагаешь с моим, спорить и доказывать, что он не прав?
— Я не стараюсь угодить своему. Я просто нашла компромисс. Может, ты тоже найдёшь?
Вик не ответил. Он подумал, что реставрация замков — то самое, настоящее, что он так долго искал. Он будет гладить живой, дышащий воспоминаниями камень, а не бестолковый пластилин. Надо поговорить с папой. Он должен понять.
— Должен! — вырвалось у Вика.
— Слушай! — оживилась Алёна, — а насчёт сада ты ошибся! Я там только что была. Стоят наши яблони. Пять штук, да? Позади ёлочек? Тряпочками подвязанные?
— Я же сам видел, как их выдернули!
— Ну, не знаю. Может, их обратно посадили?
Вик хотел сказать, что корни там были мертвые, некоторые — растоптанные, но тут раздался стук и вошел дядя Саша. Он смотрел на них молча и чесал небритую щёку. В свободной руке он держал пакетик с маковым рулетом, под мышкой зажал книгу. Алёна узнала свои «Замки Шотландии». Вик тоже узнал книгу и в это мгновение твёрдо решил убедить отца, что знает, точно знает, чем станет заниматься в жизни.
— Я тебе напишу, — сказала Алёна и снова пожала ему руку, подарив Вику на прощание теплоту и уверенность.
Ангелина с тоской посмотрела на гору посуды в раковине. Жанка все оставила и убежала. Ангелина взяла двумя пальцами губку — та совсем прогнила. Воняет тухлятиной. Ангелина швырнула её обратно, села за стол, подперла руками голову.