Пришла попадья в сарай:
— Что ты, батрак, варишь?
— Сласть!
— Дай отведать — хоть раз хлебнуть!
— Дай е…нуть!
Попадья было заартачилась; а он так, даром, не дает попробовать сласти; но уж ей очень захотелось узнать, что такое там варится, попадья и дала ему е…нуть, а потом хлебнула водицы.
— Ну что, хороша, матушка, моя сласть?
Вылили вместе воду и пошли обедать.
— Что ты, дурак, долго не шел; ныне грешно работать! — сказал поп.
Стали обедать, вот подали пирог, поп разрезал его и раздал всем по куску. Попадья отдает свою долю батраку:
— На тебе, батрак, мою долю за давешнее!
Глядя на мать, и поповны стали отдавать батраку свои куски:
— На тебе, батрак, за давешнее!
Поп глядел-глядел, да и сам туда ж:
— На тебе, батрак, и мою долю за давешнее!
— Да разве тебя батрак пежил? — спросила его попадья.
— А вас разве пежил?
Попадья и поповны в один голос так и заголосили:
— Как же! Нас пежил!
Поп рассердился и согнал батрака со двора.
Поп и батрак[89]
Жил поп с попадьею; у них были две дочери. Нанял поп работника; дождался весны, сам поехал на богомолье, а работнику приказывает:
— Смотри, свет, к моему приезду чтоб ты весь огород вскопал и гряды поделал.
— Слушаю, батюшка! Вот батрак кое-как вскопал огород колом, да все время и прогулял. Воротился поп, вошел с попадьей на огород, видит — ничего не сделано.
— Эх ты, свет! Ужель не знаешь, как огороды копают?
— То-то и оно, что не знаю! Коли б знал — так бы и сделал.
— Ну, свет, ступай в горницу, спроси у дочерей, чтоб дали тебе железную лопатку; я тебе покажу, как копать-то.
Батрак побежал в горницу прямо к дочерям:
— Ну, барышни, батюшка приказал вам, чтоб вы обе мне дали.
— Чего?
— Сами знаете чего — поеть!
Поповны на него заругались.
— Нечего тут ругаться-то! Батюшка велел, чтобы скорей меня отпустили: надо гряды копать. Коли не верите, сами у него спросите.
Одна сестра сейчас выбежала на крыльцо и кричит:
— Батюшка! Вы приказали дать работнику?
— Дайте ему поскорее; что вы его там держите!
— Ну, сестрица, — говорит воротившаяся поповна, — нечего делать — надо ему дать: батюшка приказал.
Тут они обе легли, и работник лихо их отмахал. После того схватил в сенях лопату и побежал к батьке на огород. Поп показал ему, как копать гряды, а сам с попадьей пошел в горницу; смотрит, а дочери плачут.
— О чем вы плачете?
— Как нам не плакать, батюшка! Сам же ты велел работнику над нами насмеяться.
— Как насмеяться?
— Да вить ты велел, чтобы мы ему дали!
— Ну что ж? Я велел дать ему лопату.
— Какую лопату? Он нас обеих перепортил, невинность нашу нарушил.
Поп как услыхал это, сильно рассердился; схватил кол и прямо на огород. Батрак видит, что поп с колом бежит к нему не с добром: бросил лопату и давай Бог ноги от попа бежать. Поп за ним, а батрак шибче, так и укрылся с батькиных глаз.
Пошел поп отыскивать своего батрака. Идет, а навстречу ему мужичок.
— Здравствуй, свет!
— Здравствуй, батюшка!
— Не попадался ли тебе навстречу мой работник?
— Не знаю, какой-то парень пробежал бойко.
— Это он самый и есть! Пойдем, мужичок, со много, пособи мне его отыскать; я тебе за то заплачу.
Вот пошли они вместе; прошли немного, повстречался им цыган.
— Здравствуй, цыган! — говорит поп.
— Здоров бул, батенька!
— Что, не попадался ли тебе навстречу какой парень?
— А, батенька, какой-то проскочил мимо.
— Это он самый и есть! Пособи нам отыскать его; я тебе заплачу за это.
— Изволь, батенька!
Пошли они втроем. А батрак прибежал в деревню, надел на себя другую одежду и сам идет попу навстречу. Поп не узнал его и стал спрашивать:
— Что, свет, не видал ли ты какого мужика по дороге?
— Видел, в деревню побежал.
— Ну, брат, пособи нам его найти.
— Извольте, батюшка.
Пошли все четверо искать попова батрака, пришли в деревню, ходили-ходили до самого вечера: нет толку. Стало темно. Где бы переночевать? Вот приходят они к одной избе, в которой вдова жила; стали проситься на ночлег.
Вдова отвечает:
— Добрые люди! У меня эту ночь потоп будет! Пожалуй, еще потонете.
Но сколько она ни отказывалась — не могла отказаться и впустила их на ночь. А к ней в эту ночь обещался прийти любовник. Вот взошли они в избу и легли спать. Поп думает: «Что, коли в самом деле будет потоп?» Взял большое корыто, поставил на полку и лег в корыте: коли будет потоп, думает себе, так я стану в корыте по воде плавать. Цыган лег на шестке, головой в золу[90]; мужик лег за столом на лавке, а попов работник у самого окна на скамье. Улеглись они и уснули все крепким сном; один попов работник не спит, и слышит он, что под окошко подошел хозяйкин любовник и стучится: «Отопри, душенька!» Работник встал, отворил и тихонько говорит ему:
— Ах, миленькой мой! Ты пришел не вовремя. Теперича у меня ночуют чужие люди в доме; приходи на ту ночь.[91]
— Ну, миленькая! — говорит любовник. — Нагнись в окошко, хоть мы с тобой поцелуемся!
Работник поворотился к окну жопой и высунул свою сраку; любовник и поцеловал ее всласть.
— Ну прощай, миленькая! Будь здорова; на ту ночь приду к тебе.
— Приходи, душа! Я стану дожидаться, а на прощанье дай, миленькой, свой х…й — мне хоть в руках его подержать: все как будто будет повеселее.
Вот он вывалил из штанов на окно свой кляп:
— На, милая, полюбуйся!
А батрак взял тот кляп в руки, побаловал-побаловал, вынул нож из кармана и отхватил у него х…й вместе с мудями; любовник закричал благим матом — и без памяти домой. Работник затворил окно, сидит себе на лавке и чавкает ртом, будто что ест. Мужик услыхал, проснулся и спрашивает:
— Что ты, брат, ешь?
— Да вот нашел на столе кусок колбасы, только никак не угрызу: такая сырая!
— Даром, брат, что сырая. Дай-ка мне кусочек попробовать.
— Э, брат, мне и самому мало! Да, пожалуй, на тебе один конец.
И отдал мужику отрезанный х… й. Мужик с голодухи начал его жевать: грыз-грыз, никак не может откусить и говорит:
— Что, брат, с нею делать? Никак не угрызешь; эдакая сырая!
— Ну ты положь колбасу в печь; пускай поджарится, тогда ты и съешь.
Мужик встал, подошел к печке и сунул колбасу прямое на цыганские зубы; подержал, подержал и стал пробовать:
— Нет, ничего колбаса не упарилась! Ее и огонь не берет.
— Да полно тебе с нею-то возиться; еще, пожалуй, хозяйка услышит — забранится. Небось в печке-то огонь весь разгреб; залей его водою, чтоб хозяйка не узнала.
— Да где воды-то искать?
— Ну поссы туда! Чем на двор идти, лучше огонь залей.
Мужику крепко хотелось спать, и зачал он прямо цыгану в рожу ссать. Как почуял цыган, что откуда-то вода льет ему прямо в рот, подумал: пришел-де потоп и стал кричать во все горло: «Ай, батенька, потоп!»
Поп услышал голос цыгана и захотел спросонок прямо на корыте спуститься на воду. Да как шлепнется об пол — все ребра себе поломал.
— О Боже мой! — кричит поп, — когда падает малой ребенок, Бог подставляет под него подушку, а как старому придется упасть — так черт борону подставит. Вот теперича я весь раз-лея! Не найти мне, верно, разбойника моего батрака.
А работник:
— И не ищи лучше; ступай-ка с Богом домой — будет здоровее!
Поп, попадья, поповна и батрак
Собрался поп нанимать себе работника, а попадья ему и приказывает:
— Смотри, поп, не нанимай похабника; у нас дочь невеста!
— Хорошо, мать! Не найму похабника. Поехал поп, едет себе путем-дорогою, вдруг попадается ему навстречу молодой парень, идет пешком-шажком.
— Здравствуй, батька!
— Здравствуй, свет! Куда Бог несет?
— Хочу, батька, в работники наниматься.
— А я, свет, еду искать работника; наймись ко мне.
— Изволь, батька!
— Только с тем уговором, свет, чтоб по-соромски[92] не ругаться.
— Я, батька, отродясь не слыхивал, как и ругаются-то!
— Ну, садись со мной; мне такого и надо.
А поп ехал на кобыле; вот он поднял ей хвост и указывает кнутовищем на кобылью п…ду.
— А это что, свет?
— П…да, батька!
— Ну, свет, мне эдаких похабников не надо; ступай, куда хочешь!
Парень видит, что дал маху, делать нечего, слез с телеги и стал раздумывать, как бы ухитриться да надуть попа. Вот он обогнал попа стороною, забежал вперед, шубу свою выворотил и опять идет навстречу:
— Здравствуй, батька!
— Здравствуй, свет!
— Куда Бог несет?
— Да вот, батька, иду наниматься в работники.
— А я, свет, ищу себе работника; иди ко мне жить, только с уговором: не ругаться по-соромски; кто из нас выругается по-соромски, с того сто рублей! Хочешь?
— Изволь, батька, я и сам терпеть не могу таких ругателей!
— Ну, хорошо! Садись, свет, со мною.
Парень сел, и поехали вместе в деревню.
Вот поп отъехал маленько, поднял у кобылы хвост и показывает кнутовищем на п…ду:
— Это, свет, что такое?
— Это тюрьма, батька!
— Ай, свет, я такого и искал себе работника.
Приехал поп домой, вошел с батраком в избу, задрал у попадьи подол, показывает на п…ду пальцем:
— А это что, свет?
— Не знаю, батюшка! Я сроду не видывал такой страсти!
— Не робей, свет! Это тоже тюрьма.
Потом кликнул свою дочь, заворотил ей подол, показывает на п…ду:
— А это что?
— Тюрьма, батюшка!
— Нет, свет! Это подтюрьмок.
Поужинали и легли спать: батрак взлез на печь, собрал поповы носки, надел их на х…й обеими руками и закричал во все горло:
— Батька! Я вора поймал! Дуй скорей огня.
Поп вскочил, бегает по избе, словно бешеный.
— Не пускай его, держи его! — кричит батраку.
— Небось, не вывернется.
Поп вздул[93] огонь, полез на печь и видит: батрак держится руками за х…й, а на х…й надеты носки.
— Вот он, батюшка, бишь, все носки твои заграбастал; надо наказать его, мошенника!
— Что ты, с ума, что ли, спятил? — спрашивает поп.
— Нет, батька, я не люблю ворам потачку давать[94]; вставай, мать! Давай-ка его, мошенника, в тюрьму сажать.
Попадья встала, а батрак ей:
— Становись-ка скорей раком!
Делать нечего, стала попадья раком, батрак и зачал ее осаживать. Поп видит, дело плохо, и говорит:
— Что ты, свет, делаешь? Ведь ты е…ешь!
— А, батька! Уговор-то был по-соромски не ругаться; заплати-ка сто рублев!
Пришлось попу раскошеливаться; а работник оть…б попадью, держит х…й в руках да свое кричит:
— Этого тебе, каналья, мало, что ты в тюрьме сидел, еще в подтюрьмок посажу тебя! Ну-ка, голубушка, — говорит поповне, — отворяй подтюрьмок!
Поставил и ее раком да зачал осаживать по-своему. Попадья накинулась на попа:
— Что ты смотришь, батька! Ведь он нашу дочь е…ет!
— Молчи, — говорит ей поп, — за тебя заплатил сто рублей, не прикажешь ли заплатить и за нее столько же! Нет, пускай делает что хочет, а я ничего говорить не стану!
Отработал батрак поповну как нельзя лучше. Тут поп и прогнал его из дому.
Поп и мужик[95]
Жил мужик с женою. Только ему пришла нужда ехать в Москву; что делать: жена беременна, а ехать надо.
— Ладно, — говорит он жене, — я поеду в Москву, а ты живи без меня поскромнее да повоздержаннее.
Сказал и уехал. А дело-то было великим постом. Баба говела и пошла к попу на дух. Баба-то была собой хороша. Вот поп ее на духу и спрашивает:
— Отчего у тебя брюхо велико?
— Согрешила, батюшка, жила с мужем, сделалась тяжела, а теперича он в Москву уехал.
— Как в Москву?
— Да, батюшка.
— А долго ль проездит?
— Почти с год.
— Ах он, мошенник, заделал ребенка и недоделал; вить это смертный грех! Делать нечего: я твой отец духовный и должен тебе доделать, а за хлопоты приноси-ка три холста!
— Сделай божескую милость, — просит баба, — избавь от смертного греха, доделай, а ему, мошеннику, как приедет из Москвы, все глаза выцарапаю!
— Ну, свет, рад послужить тебе; а то грешно, коли до его приезда станешь носить младенца!
Так дело-то и обделалось.
А поп был женатый, и у него были две дочери; вот он и боится, как бы попадья про его шашни не узнала. Хорошо. Приехал мужик из Москвы, а жена его уж давно родила; только что входит он в избу, баба и напустилась на него:
— Ах ты, сукин сын, мошенник! Наказывал мне жить воздержаннее, а сам у меня ребенка заделал да недоделал, так и уехал! Спасибо еще, батюшка поп мне его доделал, а то что бы я стала делать?
Мужик догадался, что дело неладно, и говорит себе: «Погоди, я его, долгогривого колухана, обтяпаю!»[96]
Случилось, в одно время летом поп служил обедню, а дом его был подле самой церкви. Мужик собирался ехать в поле на пашню, и понадобилась ему борона, а у попа их было три. Мужик пошел к попу в церковь и стал просить борону. Поп рад всячески ему угодить, чтоб только до попадьи не довел его шашней, боится отказать и говорит:
— Возьми хоть все три!
— Да без тебя, батюшка, не дадут; скричи [97] попадье-то хоть из окошка, чтоб все три дали.
— Хорошо, свет, ступай.
Мужик к попадье пришел и говорит:
— Матушка! Батюшка велел вам всем трем мне дать…
— Что ты, свет, с ума, что ли, сошел?
— Спроси его хоть сама; ведь он мне сейчас приказывал.
Попадья и кричит попу:
— Поп! Ты велел нам дать мужику?
— Да, да, все три дайте.
Делать нечего, стали давать мужику по очереди: он начал с попадьи, а кончил меньшой поповною и воротился домой. Как только пришел поп от обедни, попадья и давай его ругать:
— Ах ты, черт, колухан! С ума, что ли, спятил! Всех дочерей перепортил; ну меня одну уж так и быть бы, а то всех трех велел ему отделать.
Поп хвать себя за бороду и побежал к мужику:
— Я тебя в суд потащу, ты моих дочерей перепортил!
— Не сердись, батька! — говорит мужик. — Ты любил чужих ребят доделывать, да еще за труды холстом брал; вот теперь мы с тобой поквитались.
Помирились поп с мужиком и стали жить большими приятелями.