Господи, да что же это такое получается? Да то и получается, что я стою и вслух разговариваю с Голосом, вещающим у меня в голове!
Выходит, я совсем спятила.
89
Интересно, дорогой читатель, тебя когда-нибудь донимали голоса? Я про другие голоса не знаю, но мой звучит крайне убедительно, и не послушаться его невозможно.
Встряхнувшись, обнаруживаю, что стая мрачно взирает на меня, наблюдая, как у них на глазах я все дальше и дальше скатываюсь в пучину безумия.
— Макс, ты что? Что с тобой? — теребит меня Надж.
— Все в порядке. Кажется, нам теперь на Мэдисон-авеню, — я оглядываюсь в поисках уличного указателя. Клык, однако, смотрит на меня с сомнением:
— Зачем?
Поворачиваюсь к нему, чтобы остальным не было слышно, и объясняю:
— Голос велел.
Он кивает и чуть слышно шепчет:
— А что, если это ловушка?
— Не знаю. Может, лучше делать пока, как он говорит. Была не была — там видно будет.
— Делать, как кто говорит? — встревает Газ.
Я уже ушла вперед и слышу, как Клык у меня за спиной объясняет Газману:
— Макс слышит Голос. Он у нее внутри, в голове. Мы пока не знаем, что это такое.
Вот тебе и «не будем волновать молодняк!»
— Это как совесть, что ли? — свободно интерпретирует Надж. — А телевизоры к ее Голосу имеют какое-нибудь отношение?
— Мы не знаем, но сейчас этот Голос настоятельно рекомендует нам сесть на автобус на Мэдисон-авеню.
Четырнадцать кварталов до автобусной остановки пройдены без приключений и без внезапных остановок. Сели в автобус. Просовываю деньги в кассу со слабой надеждой на то, что указания Голоса не вылетят нам в копеечку — денег у меня осталось с гулькин нос. По счастью, водитель подгоняет: «Проходите, проходите».
Тем, кто плохо себя чувствует в тесных замкнутых пространствах, поездка в нью-йоркском автобусе — сущее наказание. Люди набились в эту жестянку как сельди в бочку. Нас сдавило в проходе и тесно прижало друг к другу. Вычисляю, что при необходимости можно разбить окно и выскочить, но это как-то мало мне помогает. К тому же вдобавок к проклятой клаустрофобии приходится непрерывно вертеть головой. Лучше все-таки заранее опознать, какой из пассажиров вот-вот начнет мутировать в ирейзера. Так что мои и без того расшатанные нервы едва выдерживают это путешествие.
90
Дорогой читатель, ты прекрасно знаешь, о ком идет речь в этой истории. О бедных, обездоленных детях-птицах. Так что тебе нетрудно догадаться, что мы отродясь не бывали ни в каком игрушечном магазине. А уж в таком, как «АФО Шмидт», и подавно!
Попади любой, даже нормальный человеческий ребенок в «АФО Шмидт», он сразу решит, что попал на седьмое небо или попросту в рай. Каждый сюда вошедший первым делом, непременно, остолбенеет перед высоченными, в два этажа, часами. Встанет, как вкопанный, и забудет про время, зачарованный движущимися фигурками. Они, фигурки-то эти, кружатся, маршируют, кренделя и коленца всякие выкидывают да еще и распевают песню про «этот маленький мир». Почему маленький, ума не приложу. Ничего маленького я тут не вижу.
Я, конечно, понятия не имею, почему и, главное, зачем, мы здесь оказались. Кратчайший путь к Институту вряд ли лежит через эту волшебную Шмитляндию. Но даже рискуя отклониться от генеральной линии, я все равно принимаю Соломоново решение тщательно исследовать предложенный нам маршрут. Как ни сомнительна моя резолюция, никто из наших почему-то не подвергает ее сомнению.
Перво-наперво, благополучно миновав часы, оказываемся перед плюшевым жирафом. Интересно, кто его купит, если он размером с настоящего. А может, он не продажный… Зато вокруг него столько всяких игрушечных зверюшек на любой вкус, что ими весь наш старый дом до отказа забить можно.
Газзи и Ангел вконец оторопели. Рты раскрыты, глаза круглые. Невооруженным глазом видно, что им никак не осознать, как это столько игрушек может оказаться сразу в одном месте.
— Игги, — Газ, как намагниченный, завороженно тянет Игги за рукав. — Игги, там Лего, целый зал одного Лего… пойдем… Это же наш любимый конструктор.
Мальчишек, понятно, теперь оттуда не уведешь, и я прошу Клыка:
— Присмотри там за ними, ладно?
Клык согласно кивает и как-то уж слишком поспешно устремляется в зал Лего. У меня возникает легкое подозрение, что он и сам не прочь провести там минуту-другую.
Сама я тем временем покорно наблюдаю, как Надж и Ангел перебирают одного за другим всех подряд плюшевых зверей.
— Макс, смотри, смотри, какой тигренок хорошенький. Скажи, хорошенький! Его Самсоном зовут, — сладко поет Надж.
Согласно киваю и обозреваю окрестности на предмет ирейзеров. Или, думаю, вдруг какая-нибудь зацепка найдется, на которую мне Голос намекал. Ничего… Зато Ангел настойчиво дергает меня за подол. У нее в руках медвежонок-ангелочек в белом одеянии, с белыми крылышками на спине и даже с золотым нимбом вокруг головы.
Умоляющее выражение лица у Ангела не оставляет никаких сомнений в том, что она мне сейчас скажет. Предупредив поток ее красноречия, переворачиваю медвежонка в поисках ценника. Удовольствие обладать этим сокровищем стоит сорок девять долларов. Денег у нас почти не осталось, так что мне даже сомневаться не приходится. Такого количества баксов я при всем желании не наскребу. Но Ангела мне от души хочется утешить.
— Солнышко мое, — наклоняюсь я к ней, — я все понимаю. Он настоящий ангелочек, но только очень дорогой. Мы никак не можем его купить, у нас таких денег нет. А так я бы с радостью.
Ласково глажу Ангела по голове. Уверена, она поймет. Но она вдруг сердито топает ногой:
— А я хочу!
Ничего себе! Вот так преображение! Чудеса, да и только! Пора принимать меры.
— Нет, я сказала, нет! Разговор окончен! — и я решительным шагом направляюсь прочь в сторону отдела Чудес.
Не спуская глаз с девчонок, верчу в руках волшебный шар восьмерку.[13] Потрясла-потрясла его, и в окошечке выплывает предсказание «очень вероятно». Что вероятно-то? Я ведь вопрос загадать забыла.
Всех игр, которые там продавались, даже перечислить невозможно. Помню лото Кабалла, настольную игру «Цыганка-гадалка» и всеми давно любимую говорящую планшетку Виджай.[14]
С трудом подавляю желание затопать, как Ангел, ногой и закричать «хочу»! Похоже, я недалеко от нее ушла. И со мной, кажется, происходят здесь те же таинственные превращения. От греха подальше, прячу руки в карманы — как бы не стянуть чего-нибудь ненароком.
— А что если остаться здесь переночевать, — посещает меня шальная идея, — можно вдоволь наиграться…
Внезапно — я даже не смотрю — мой зоркий птичий глаз сам собой отмечает медленно ползущую по доске Виджай стрелку. Ерунда какая-то. Стрелки сами собой не вертятся. Всем известно, что их игроки втихаря подталкивают.
Но эта крутится. Сама по себе.
Может, кто-то все-таки шутки со мной шутит? Оглядываюсь. Делаю полный оборот вокруг своей оси — никого. Ангел по-прежнему не может расстаться со своим медведем. Надж тоже там рядом, и до них шагов десять. Может, какая-то невидимая леска стрелку движет? Помахала руками над планшеткой — никакой лески.
А стрелка все ползет.
Встала. Острый кончик уперся в букву «С».
И снова медленно-медленно движется дальше. Стоп. И прямо в «П».
Поднимаю планшетку в воздух, на случай если стрелку магнитом снизу двигает. Никакого магнита.
Стрелка дошла до «А», встала. Поколыхалась-поколыхалась и вернулась на «С».
Поехала на следующий заход и замерла против «И».
С-П-А-С-И.
СПАСИ
Точно раскаленную, бросаю доску на прилавок.
Треугольный носик указателя продолжает двигаться как ни в чем не бывало.
Медленно скользит на «М».
Снова откланяется к «И».
Стою, сцепив руки и кусая губы.
Когда стрелка приползла на «Р», я готова была кричать благим матом. В оцепенении продолжаю мрачно взирать, как Виджай составляет мое имя: «М» «А» «К» «С».
СПАСИ МИР, МАКС
91
— Клык!
Он развернулся, мельком глянул на меня и, увидев выражение моего лица, дернул Газа и Игги за руки — айда!
Секунда — и я, Надж и трое мальчишек стоим под часами.
— Пошли отсюда, а то мне тут еще чего-нибудь напредсказывают. И так уже Виджай заставляет меня мир спасать.
— Ну ты, Макс, даешь! Ты у нас в знаменитости выбралась, раз тебя уже в Виджай вписали, — Газман явно не сечет моих зловещих предчувствий.
Вдруг Клык спохватывается:
— Ангел! Где Ангел?
Протягиваю руку и… Меня прошибает холодный пот. Голова, как на шарнире, поворачивается на триста шестьдесят градусов. В панике бросаюсь назад в плюшевый отдел. «Ангел! Где Ангел?» Похитили! Опять похитили!
Поскользнувшись, с разбегу врезаюсь в здоровенную заводную обезьяну шимпанзе. Прямо передо мной Ангел мирно беседует с пожилой женщиной. Таких старых ирейзеров мне еще не встречалось, так что сердце мое постепенно входит в привычный ритм.
Ангел грустно смотрит на тетеньку и протягивает ей медведя-ангелочка.
— Что она там… — договорить Клык не успевает. Поколебавшись, женщина кивает и что-то отвечает Ангелу. Что именно, мне не разобрать, но я ясно вижу, как расцветает у нашей девочки на лице ангельская улыбка.
Игги спокойно констатирует услышанное:
— Кто-то что-то Ангелу покупает…
Ангел прекрасно видит, что мы за ней наблюдаем, но упорно отводит глаза. Все пятеро, мы на почтительном отдалении следуем за ними к кассе, и, не веря своим глазам, я вижу, как женщина с растерянным видом достает кошелек и расплачивается за медвежонка. Ангел от восторга подпрыгивает на месте и в сотый раз повторяет: «Спасибо! Спасибо!»
Старушка отдает ей покупку, улыбается и, по-прежнему обескураженная, выходит из магазина.
Окружив нашу младшенькую, хором принимаемся допытываться:
— Что ты там учудила? Что ты этой женщине наговорила? Почему она заплатила? Сорок девять баксов! Нам-то никто ничего не покупает…
— Ничего я ей не наговорила, — Ангел намертво вцепилась в медведя. — Я только ее хорошо попросила и объяснила, что я его очень-очень-очень хочу. И что у меня нет денег…
Надо поскорей отсюда выметаться, пока Ангел не уговорила еще кого-нибудь купить ей гигантского жирафа…
На улице над головой палит солнце. Не пора ли нам что-нибудь поесть? И не пора ли нам вернуться к поискам Института?
Я никак не могу успокоиться:
— Значит, ты только что просто попросила незнакомого человека купить тебе дорогую игрушку. Так-таки «просто попросила»?
— Ага, — невинно кивает Ангел, — просто попросила. Ну, понимаешь, мысленно…
92
Мы с Клыком озабоченно переглянулись. «Озабоченно» — это мягко сказано. Правильнее будет сказать «нервно».
— Ну-ка, ну-ка, Ангел, — допытываюсь я, — давай поточнее. Что ты умеешь читать чужие мысли, это понятно. Но чтобы ты могла… Как бы это поточнее выразится… внушать людям свои мысли — это что-то новенькое.
— Да я ничего… Я просто попросила ее мысленно. — Вид у нее отсутствующий, и она, как ни в чем не бывало, разглаживает медвежонку маленькие белые крылышки. — Тетенька совсем даже не возражала. Просто взяла и купила. Это у меня будет девочка. Я назову ее Селестой.
— Ангел, послушай меня. Ты что, загипнотизировала ту женщину в магазине, чтобы она купила тебе твоего медведя?
— Не медведя, а Селесту. А что это «загипнотизировать»? Я такого слова не знаю.
— Гипнотизировать — значит лишать кого-либо воли, подчинять своему влиянию. Как-то мне не верится, что та тетенька сама тебе медведя купила. Признайся, это ты ее ЗАСТАВИЛА.
— Селесту, ее Селестой зовут.
— Ладно, пусть будет «Селеста». Ты слышишь, что я тебе говорю.
Ангел задумалась и с сомнением нахмурилась. Но лицо ее быстро прояснилось:
— Я очень-очень Селесту хотела… Больше всего на свете!
Как будто это как-то меняет дело.
Я открываю рот продолжить читать свою жизненно важную нотацию, но взгляд Клыка останавливает меня на полуслове. Выражение его лица положительно означает: «Ты не Надж. Заткни фонтан, дай отдохнуть и фонтану». Почему-то я послушно киваю — пусть потом сам скажет мне, что он на эту тему думает.
Хрен с ним, пора возвращаться к нашей главной задаче. Но как к ней возвратишься, если у меня нет ни малейшего представления о том, как найти этот Институт.
Купили поесть какой-то экзотический фалафель. Внимательно обозреваем на ходу окрестности и макаем шарики в соус. Ангел, чтобы освободить себе руки и не испачкать свою Селесту, заткнула ее за ремень джинсов.
Как ни стараюсь отвлечься, история с этой дурацкой игрушкой все никак не выходит у меня из головы. Ангелу шесть лет. Воспитывать по-человечески ее, конечно, никто никогда не воспитывал. Но все равно уж казалось бы кто-кто, а Ангел знает, что такое хорошо и что такое плохо, понимает, что ради своего «хочу» нельзя людям черт знает что внушать. Ан нет, ничуть не бывало. Не знает.
Иду и переживаю.
Ой! Очередной выстрел в висок. Растираю голову пальцами и слышу, как Голос ласково внутри меня увещевает: Макс, перестань. Это всего-навсего игрушка. Всем детям игрушки нужны. Зачем Ангела детства лишать? Тебе самой-то поиграть не хочется?
— Выросла я уже из игрушек, — сердито бормочу я и снова ловлю на себе удивленный взгляд Клыка.
— Тебе что, тоже игрушек хотелось? — вторит Голосу Газзи, явно не понимая, с кем я разговариваю.
Отчаянно трясу головой. Мол, порядок, ребята, не обращайте на меня внимания. Это я просто с Голосом своим беседую.
По крайней мере, на сей раз от этих «внутренних» разговорчиков я от боли хоть сознания не теряю.
Ты уж прости меня, Макс. Я совсем не нарочно. Я не хочу тебе больно делать. Я тебе только помочь хочу.
Сжав губы, стараюсь молчать, как партизан, не буду ему отвечать. Когда его спрашивают, он как воды в рот набрал. А тут треплется, не остановишь…
Раздражает он меня ужасно, почище Клыка.