Истребитель все еще в воздухе, а два бомбардировщика уже врезались в землю.
А вечером, собрав матросов на поляне в лесу, капитан-лейтенант Курбатов сказал:
— Враг, товарищи, вырвался к Волге севернее и южнее города. Он намеревается захватить Сталинград. Но мы ему говорим: «Точка! Походил по нашей земле, довольно!» Сюда идут наши свежие дивизии, и от нас с вами зависит, попадут ли они своевременно в город. Вот, коротенько, и все… Сейчас осмотреть катера и приготовиться к походу.
В это время и подошел Сергей Семенович. Он снял бинт, и на щеке его виден косой синеватый шрам от недавнего ранения. Обычно говорят, что шрамы делают лицо строже, мужественнее, но Витя, как ни вглядывался, ничего подобного не заметил. Даже улыбался комиссар по-прежнему широко, открыто, а увидев Витю, подмигнул ему, дескать: «Держись, юнга! Дело будет!»
Да и не только Витя, но и остальные матросы знали, что если появился Сергей Семенович, то дело будет. Вот и сейчас, как только матросы вновь уселись, он сказал:
— Ну, товарищи, ночка у нас сегодня особенная будет. С верховьев к нам прорывается пополнение. Понимаете, что это значит? — Он замолчал, всматриваясь в посерьезневшие лица моряков. — Какой вывод напрашивается? Мы должны работать так, чтобы пополнение сказало про нас: «Настоящие большевики!»
Недолго говорил Нестеров, а потом Курбатов скомандовал:
— Боевая тревога!
Матросы разбежались по катерам, а Витя догнал капитан-лейтенанта и осторожно взял его за рукав.
— Тебя-то мне и надо! — оживился Василий Николаевич. — Сегодня ночью к нам должно прийти пополнение, это ты уже слышал. Так вот… Мы будем работать в городе, а ты встретишь их здесь и покажешь место стоянки… Юнга, повторите приказание.
— Есть остаться здесь и встретить пополнение, — уныло ответил Витя.
— Правильно… Что же ты стоишь? Можешь идти.
— Василий Николаевич… Я не хочу на берег…
— Опять за старое? «Хочу да не хочу»! Приказ, юнга, выполняется без разговоров.
— Так я же их встречу, Василий Николаевич! А потом можно на катер?.. Я вас очень прошу…
Курбатов понял, что Витя не отстанет от него до тех пор, пока не добьется своего, хотел ответить категоричным отказом, даже чуть повысить голос, но тут вспомнился ему день, когда вытралили первую мину. Всплыло много оглушенной взрывом рыбы, однако ее нужно было еще поймать, а матросы стояли на боевых постах. И тогда, получив молчаливое согласие капитан-лейтенанта, Витя захватил сачок и сел в лодку. Сколько рыбы он подобрал, было неизвестно, но времени прошло порядочно, и он, Курбатов, посмотрел в сторону Вити. Тот, видимо, и сам решил, что пора возвращаться, и сел за весла. Он греб, приподнимаясь для усиления рывка на сиденье, но течение относило его все дальше и дальше.
«Придется пойти за ним на катере», — сказал мичман Агапов.
«Сначала запроси семафором, нуждается ли он в помощи», — ответил Василий Николаевич.
Приняв семафор, Витя ответил кратко: «Не надо».
«Не ждать же нам его до утра», — пробовал возразить Агапов.
«Подождем, пока трал осматривают, а там видно будет… Пусть закаляется».
Долго греб Витя, но вперед не продвинулся. Тогда он повернул лодку к противоположному берегу, вылез из нее и, перекинув через плечо цепь, пошел по воде, буксируя за собой лодку. Сначала его не поняли, но когда, поднявшись выше стоявшего у берега катера, он снова сел за весла и стал пересекать реку, Курбатов не выдержал: «Молодец! Догадался!»
Течением лодку прибило к катеру, и, усталый, но улыбающийся, Витя ступил на его палубу.
«Правильно, Витя, — сказал тогда Василий Николаевич. — Если наметил цель, то иди к ней, как бы трудно ни было!»
Вспомнил это сейчас капитан-лейтенант, положил свою руку Вите на плечо и сказал:
— Завтра этот вопрос окончательно решим. Слово даю, Витя… А почему не сегодня — тоже завтра поймешь.
Едва стемнело, катера ушли на переправу, а Витя остался на левом берегу. Он сидел, прислонившись спиной к дереву, смотрел на темную Волгу и злился на Василия Николаевича.
Почему его, Витю, оставили здесь? Новые катера встречать? Одни отговорки: встречать их пришел сам начальник штаба дивизиона. Видимо, просто решили избавиться от Вити, и все! Почему? Неужели из-за того, что он вчера испугался? Не должно бы быть: хотя и испугался, но с поста не убежал.
Багровые вспышки взрывов выхватывают из темноты тучу дыма, нависшую над городом. Весь город в мелькающих огоньках. Где-то там сейчас катера? Как они?..
Прохладный ветерок прошелся по желтеющим листьям, и вороненая чеканка легла на серебристую воду. Вспышки выстрелов стали менее яркими. Побледнели следы трассирующих пуль и снарядов. На тучу дыма лег первый луч пока еще невидимого солнца. Вдали раздалось знакомое гудение моторов, а немного погодя, окутанные паром, показались и катера.
Впереди на буксире у незнакомого катера шел «сто двадцатый». Его винт не вращался, не выбрасывал вверх белого фонтанчика, а у незнакомого катера были перебиты все фалы. И Витя понял, что пополнение не только пришло, но уже и поработало на переправе.
На самом носу нового катера стоит какой-то командир. Он всматривается в берег. Есть что-то знакомое в его коренастой, немного сутулой фигуре.
— Папа! Папа! — крикнул Витя и со всех ног бросился к тому месту, куда подходили катера.
Он сейчас видел только радостное лицо отца, его влажные глаза и протянутые к берегу руки.
Едва катер коснулся берега, как отец спрыгнул на землю, подбежал к Вите, схватил его, обнял, да так и замер, прижимая его к себе и почему-то похлопывая рукой по спине. А Витя уткнулся носом в его колючий подбородок и молчал. Только дышал он как-то странно, словно всхлипывал.
Но вот руки отца ослабели, он тихонько опустил Витю на землю, и глаза их встретились. А вот слов не нашлось…
Георгий Павлович, Витин отец, уже все знал из писем, да и Курбатов успел ему рассказать многое, а Витя просто растерялся от неожиданности.
— Юнга! — слышит Витя голос капитан-лейтенанта. — Приглашай отца чай пить. Там и наглядитесь друг на друга.
— Лучше ко мне! — оживился отец.
— Можно и к тебе, — согласился Курбатов. — Вот распоряжусь на «сто двадцатом» и приду.
— Ошалел я от радости, — смущенно сказал Георгий Павлович. — Ты, Витя, жди меня в каюте. Я ведь теперь за все катера отряда в ответе. — И убежал за Курбатовым.
Но сейчас Витя не мог оставаться один. Ему хотелось смеяться, прыгать, рассказывать всем о своем счастье, а тут предлагают, как маленькому, посидеть в каюте! Насмешка — и только!
И он тоже пошел на «сто двадцатый».
— Лопасти у винта сломаны, товарищ механик отряда, — доложил Юсупов и откозырял по всем правилам.
Сломан винт… Выходит, в такое горячее время этот катер уже не сможет работать на переправе…
— Вот что, — сказал отец и замолчал, осматривая берег. Выражение лица строгое, в углах рта обозначились глубокие морщинки. — Сейчас каждая минута дорога. — И уже Курбатову: — Сколько человек вы сможете мне дать?
— Бери хоть всех.
Скоро отец распределил матросов по работам.
Как все просто у папы получалось! Винт под водой, и для того, чтобы сменить его, нужно поднять катер, обнажить его днище и гребной вал; а специальных подъемных средств нет, и поэтому отец предложил спустить в реку два бревна, а по ним лебедкой (она на любом катере есть и очень мощная) и вытащить катер на берег. Разве не здорово? Просто и быстро!
Вите казалось, что лучше не придумать, и вдруг голос Юсупова:
— Разрешите? Матросы предлагают сменить винт, не поднимая катера.
— Разве у вас есть водолазные костюмы?
— А мы с противогазом.
— Правильно! — обрадовался отец. — Теперь к вечеру мы наверняка все исправим!
Матросы принесли противогазы, Юсупов соединил их трубки в один длинный гибкий шланг, а Бородачев надел маску, присоединенную к шлангу.
— Готов к погружению! — услышал Витя приглушенный маской голос Захара.
К поясу Захара подвесили несколько камней, и он, держась руками за борт катера, пошел в воду. Скоро она сомкнулась над его головой. Только открытый конец шланга шевелился в руке Агапова.
— Уже пять минут под водой, — сказал отец, взглянув на часы. — Вызывать на поверхность будем? Вода очень холодная.
Ему ответить не успели: вода забурлила, и Захар всплыл рядом с катером. В его руке был сломанный винт, лопасти которого свернулись, как лепестки засохшего цветка.
— Он еле держался, — пояснил Захар, стуча зубами.
Потом принесли новый винт, и в воду полез Юсупов.
Вите надоело, и он пошел в каюту отца.
Она точно такая, как и на «сто двадцатом». Только на стенке висит папин китель. На столе лежит расческа.
Как все это дорого Вите!..
Когда в каюту вошли отец и Василий Николаевич, Витя уже спал. Георгий Павлович несколько минут смотрел на Витю, потом осторожно провел пальцем по завитку волос на его шее и тихо сказал:
— Совсем как у мамы…
И отошел к иллюминатору.
Курбатов исподлобья посмотрел на спину механика, потушил папиросу и спросил:
— Ну, а дальше как, Георгий Павлович?
— Что «как»? — переспросил тот, подошел к столу и сел напротив Курбатова.
— С Витей как?
— Что ж… Много я думал над этим, Василий Николаевич… Пусть остается здесь. Больше от себя не отпущу… А твое мнение?
— Честно скажу: привык я к нему и жаль расставаться. Но не здесь бы его воспитывать! Парнишка живой, за ним глаз да глаз нужен… Не испортим?
— Скажешь тоже! — обиделся Георгий Павлович. — Вдвоем-то не усмотрим?
— Вдвоем труднее. Вдруг наши взгляды на воспитание не сойдутся? Тогда что?
— Мудришь, Василий Николаевич! Взгляды на жизнь у нас одни, и никакой двойственности не будет. Оба мы с тобой прекрасно знаем, что если не пройдет парень настоящей школы, не хлебнет трудностей, то и хорошего человека из него не будет!
На палубе катера завыла сирена, раздался топот ног и голос вахтенного:
— Воздушная тревога!
— Опять идут бомбить переправу, — сказал Курбатов, схватил фуражку и бросился к выходу.
Георгий Павлович догнал его у трапа, взял за руку и спросил:
— Значит, вместе воспитывать будем?
И эти простые слова взволновали Курбатова. Он понял, что Георгий Павлович благодарит его, считает как бы вторым отцом Вити. Чтобы скрыть волнение, взбудоражившее душу, комом подступившее к горлу, он стиснул руку механика, помолчал немного и лишь потом сказал:
— Катера твои я видел, а вот с народом еще не познакомился.
— Народ — лучше не надо! Все уже побывали на фронте…
— Ого! — невольно вырвалось у Курбатова.
— А ты как думал? Здесь сейчас главное направление, и партия о нем особо думает.
Глава четырнадцатая
«ЗА ВОЛГОЙ ДЛЯ НАС ЗЕМЛИ НЕТ!»
Отец был рядом, но виделся с ним Витя редко. Забежит отец на катер на несколько минут, торопливо потреплет рукой по плечу, скажет:
— Ну, как дела, Витюша? Трудновато приходится? Ничего! Так просто хорошим моряком не станешь! — и снова торопится на катера.
Порой, конечно, трудновато Вите приходилось без нормального сна и отдыха. Но ведь всем остальным, работающим на переправе, было во много раз труднее. Битва за Волгу разгоралась все сильнее.
Фашисты теперь часто обстреливали из пушек и тяжелых минометов и левый берег. Но только один раз произошла маленькая заминка с ремонтом катеров.
Тогда обстрел был особенно яростным, неистовым, и один из матросов спрятался в щель. За ним полезли туда и другие. В это время появился Нестеров. Он спокойно подошел к катерам, потом к щели, остановился перед ней и крикнул:
— Товарищи коммунисты! Пока некоторые товарищи отсиживаются здесь, я думаю, что мы продолжим ремонт?
И хотя после этого разрывов не стало меньше, работы возобновились. С тех пор в щели лежали лишь непримятые опавшие листья.
Вите не удалось побывать в городе, но от раненых солдат, которых переправляли на катерах, он узнавал все, что там происходило. Да теперь и с левого берега многое было видно. Фашистские полчища навалились скопом на армию Чуйкова и прижали ее к реке, а в некоторых местах и сами вышли к Волге. Их пушки и минометы простреливали всю реку, и катера работали только ночью, а днем, спрятавшись от самолетов, исправляли повреждения, чтобы ночью снова пойти в город, приняв десант или загромоздив свои кубрики ящиками со снарядами, минами, патронами, мешками с мукой, концентратами и крупой.
А ремонт бывает разный. Пробоину в борту заделает любой матрос, но как быть, если пробоин много? Вот «сто двадцатый» только за последний рейс получил их двести двадцать четыре! Подумать только: двести двадцать четыре пробоины у такого маленького катера! Но он не утонул, не вышел из строя: два других катера пришвартовались к его бортам и, словно больного под руки, привели к стоянке, а уже через пять дней он снова ушел на переправу.
Или взять «сто тридцать девятый». Его мотор так исковеркало миной, что все даже рукой махнули: этот, дескать, уже отплавал свое. Только мотористы не сдавались. Они долго копошились в моторном отделении, всё осматривали, ощупывали мотор.
— Конец, отплавал красавец, — сказал пулеметчик с того катера. — Хоть пулемет сниму. Он-то мне еще пригодится.
— Уйди, нытик! — прикрикнул на него один из мотористов.
— Это я-то нытик? — вспылил пулеметчик. — Я?.. Да ты знаешь, что я с тобой за такие слова сделаю?!
Тогда и вмешался отец. Он бросил на железный палубный настил гаечный ключ, который держал в руке, выпрямился и сказал, глядя прямо в горящие злобой глаза пулеметчика:
— Ничего не сделаешь. Он прав.
— Так, товарищ старший инженер-лейтенант…
— Правду он сказал! — повысил голос отец. — Ты знаешь, что сейчас в городе творится? Знаешь? Так почему же у тебя язык поворачивается говорить такие слова?! Наших на том берегу меньше, чем фашистов, но они вгрызлись в камни, кровью исходят, но не отступают!.. За каждый дом!.. За каждую ступеньку лестницы дерутся!.. Им нужны патроны, снаряды… Многое нужно… Выйдет из строя один этот катер — они получат на несколько десятков тонн грузов меньше, чем могли бы получить. За одну ночь на несколько десятков тонн меньше! Сколько же это будет за неделю? Молчишь?.. То-то и оно…
— Да разве я не понимаю? Но мотор-то у нас разбит?
— Не разбит, а поврежден!.. Идите, не мешайте работать.
Отец стиснул кулаки, глаза его совсем спрятались под мохнатыми бровями, а губ словно и не бывало: так он их сжал.
— И вы, юнга, идите! — Голос у него властный, и ему невольно подчиняешься.
Хотя и не верил Витя, что тот катер восстановят, но мотористы и отец сдержали слово. Не имея возможности своими силами сделать новые части, они искали и нашли их на затонувших катерах.
Несколько дней Витя почти не видел людей, ремонтировавших катер, не разговаривал с ними: они буквально ночевали в моторном отделении, куда приносили все, что удавалось доставать с затонувших катеров. Работа продвигалась медленно: не так просто без специальных приспособлений заменить части, а еще сложнее — достать их. Да и работать под водой матросам приходилось не в водолазных костюмах, а, как и тогда, при смене винта, в обыкновенных противогазах.
Но однажды из моторного отделения вылез отец. На его подбородке золотились короткие волоски, на лбу темнела полоска сажи, блестел ватник, пропитавшийся маслом, а сам он улыбался, улыбался широко, радостно. На шум ожившего мотора сбежались матросы и тоже заулыбались.
— Живем, Витька! Нашего брата просто так не возьмешь! — похвастался отец.
И у Вити на душе стало светлее.
Не раз после этого слышал Витя, как пулеметчик с того катера говорил кому-то из матросов:
— Не нытик я… Вижу, что мотор разбит, ну, думаю, надо на другую коробочку перебираться… А они вон какое дело придумали!.. Не нытик я, честное слово, не нытик!