— И особенно за пионеров! — воскликнул Володя.
Он поднялся с последней парты, прошёл к преподавательскому столику и тоже начал говорить, заявив, что крайне удивлён, почему шестиклассники не ладят с Варварой Самсоновной.
— Не понимаю! У нас она одна из лучших преподавателей, а вы… Лучше бы не шумели на уроках попусту, а узнали как следует, что за человек. Не младенцы, могли бы до этого додуматься и сами. А теперь, как видно придётся мне знакомить вас с Варварой Самсоновной…
Аня не поняла, как можно знакомить их с учительницей, которую они знают второй год. Но Володя уже сел на место, и снова заговорила Таисия Николаевна:
— Мы затеяли с вами много хороших дел, но всему грош цена, если забывать о главном. Звеньям-то надо заботиться об учебе!
— А Лядов не пионер! — выкрикнул Шереметьев.
— Ну так возьми его в свое звено!
— Из-за него первого места никогда не завоюешь!
— Вот как ты рассуждаешь! — подхватила учительница, повернувшись к Диме. — А что, если и я приду к директору и скажу: «Хочу занять первое место с шестым «Б» по школе, только без отстающих — с ними не завоюешь!» Думаю, директор спросит: «А вы, Таисия Николаевна, попробовали сделать класс хорошим с этими учениками?» Что я отвечу? Пусть, мол, с теми, кто похуже, другие возятся? Один наш ученик так и сказал: «Возятся!» А ведь это не по-товарищески! И коллектив существует не только для развлечений. Вот и давайте вместе решать, чтоб в нашем классе не повторялись истории вроде сегодняшней на ботанике. Кто хочет взять слово?
Вот как повернула Таисия Николаевна! Ребята ждали разговора о Лядове, приготовились слушать, как учительница будет его распекать, а стали обсуждать свои классные дела и советоваться, как поскорее избавиться от всего плохого. И Ляля Комарова согласилась, чтобы Лядова прикрепили к её звену, а Кузеванов пообещал срочно написать заметку в стенгазету о планах отряда, и кто-то предложил исправить до родительского собрания все двойки.
— Ну, все не все, — заметила Таисия Николаевна, — а частично могли бы. Я знаю, многих из вас эти двойки мучают и вы готовы стараться.
Аня взглянула на Галкина: «Он старается». Ей почему-то показалось, что Таисия Николаевна намекнула именно на него. А когда руководительница потребовала вынуть дневники и записать в них о родительском собрании и Лёня тоже тщательно записал продиктованный Таисией Николаевной текст, Аня снова подумала: «Да, он старается!» И ей захотелось поговорить с Галкиным откровенно, чтоб он на неё больше не сердился, расспросить, не нужна ли ему всё-таки какая-нибудь тетрадь, помочь ему поскорее избавиться от двоек. Поэтому сразу, как только Таисия Николаевна объявила, что можно идти, Аня крикнула:
— Лёня!
Он уже направился к двери, перекинув через плечо сумку, но обернулся и остановился.
Но тут Аню позвала Таисия Николаевна. Галкин не стал ждать и выбежал из класса. Досадуя, что так неудачно всё сложилось, Аня подошла к учительнице, около которой толпились девочки. Таисия Николаевна говорила о выставке: хорошо бы закончить её к родительскому собранию. Аня поспешно закивала: да, да, она всё сделает! Было очень уместно сказать сейчас о Шереметьеве, чтобы руководительница заставила его помогать Ане, но это затянуло бы разговор… А если не задерживаться, то, пожалуй, можно догнать Галкина!
И, заверив учительницу, что она сделает, Аня стремительно выскочила из класса.
Она увидела Галкина на лестничной площадке второго этажа. Он стоял, навалившись грудью на сумку, лежащую на перилах, и смотрел вверх, как будто специально ждал Аню.
— Лёня! — крикнула она, подбегая.
— Ну, чего тебе? — спросил он, не двигаясь и не меняя позы.
— Вот ты… ты не был, когда мы звеном собирались, — начала она торопливо, с трудом переводя дыхание. — А мы по цепочке будем. Чтоб собираться быстрее. За мной Маша, а я за тобой, и ты к Зайцеву. Ты уж не подводи.
— Чего не подводи?
— Звено не подводи! И весь класс. Видишь, как плохо у нас. Надо исправлять…
Неожиданно выпрямившись и глядя куда-то поверх Аниной головы, Галкин закричал:
— Эге-ге!
По лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, катился Лядов.
— Ого-го!
Лёня поднял сумку на вытянутой руке.
— Двинули! — и беспечно махнул Ане. — Ладно, не подведу!
Аня проводила ребят взглядом, полным недоумения и обиды. Словно кто-то обманул её в лучших ожиданиях. Так спешила! Так догоняла Галкина! Поверила, что с ним можно обо всём поговорить. И никогда, ни на одну секунду не позволяла себе даже мысленно сравнивать его с Лядовым. Что Лядов? Второгодник. Не пионер. Не желает учиться. А Лёня совсем другой. Уже старается. И, как все в их классе, скоро исправится! Так думала она, так размечталась, а сам Галкин… Он убегал сейчас всё-таки с этим Лядовым и ждал здесь на лестнице не её, не Аню, а именно Лядова.
Что же связывало этих ребят, что скрепляло столь прочно? Неужели на самом деле какая-то непостижимая, нераскрытая тайна?
Глава 19. Вот так характер!
— Обрабатывала? — с усмешкой спросил Лядов, кивая назад, туда, где на лестнице, за углом коридора, осталась Смирнова.
— Да ну, — неопределенно ответил Лёня.
— А меня Комариха подцепила! Еле отбрыкался. Ты, говорит, теперь в нашем звене. Нужны они мне — шефы! — Андрюшка даже сплюнул, выходя из школы.
И вдруг, заложив руки за спину, выпячивая грудь, лихо отбил на сером пятнистом граните крыльца чечётку.
Подсыхает в саду ветка.
Люблю милку — вижу редко, —
пропел он и, засмеявшись, обхватил Лёню за шею, потянул к себе.
Лёня вывернулся и толкнул Лядова с крыльца. А сам сбежал по ступенькам. Лядов кинулся вдогонку. И до забора, за которым был вырыт глубокий котлован, оба мчались во весь дух, чуть не сшибая с ног прохожих.
У забора остановились, тяжело дыша.
— Пошли на экскаватор, — предложил Лёня.
Вчера после уроков они с ребятами проникли через щель забора на территорию строительства. Рабочих там не оказалось, а на дне котлована безжизненной тушей громоздился мощный экскаватор. Ребята облепили его, как муравьи. Кнопка бегал по гусеницам, толстый Юдин зачем-то полез в ковш, а Петренко забрался в кабину и пытался сдвинуть рычаги.
Одним словом, все очень старательно изучали строительную технику, пока не спохватился старик сторож, засидевшийся где-то в помещении. Он решительно погнал ребят, потрясая над головой ружьём, но ребята, конечно, не испугались и убежали со смехом.
Сейчас Лёне захотелось снова пробраться на экскаватор — вчера ему не удалось, как Валерке, посидеть в кабине и пощупать рычаги.
Но Лядов не согласился:
— Ну его! Лучше скорее ко мне, а потом в кино.
В кино сегодня Лёня не собирался, а к Лядову условились идти вместе, когда на большой перемене говорили о голубе. Андрюшку волновал вопрос, найдёт ли Сизый, выпущенный Кнопкой в форточку, дорогу домой.
Лёня знал, что экскаватор Лядова тоже привлекает, но Лядов устоял, не захотел менять первоначального решения — поскорее попасть к себе. А вот он, Лёня, всегда готов всё перевернуть и увлечься новым!
А что, если взять да начать теперь тоже выдерживать характер? Решил переписать сегодня зайцевскую тетрадку по алгебре — значит, точка! Заглянет на минутку к Андрюшке, удостоверится, что Сизый на месте и — точка! Правда, кинокартина, наверное, захватывающая — «В логове тигра». Да и билеты опять за счёт Барина.
Лядов уже три раза водил Лёню в кино без Барина, но за его счет и хвастался, хлопая ладошкой по карману: «Барин добрый, грошей не жалеет!» Лёня поинтересовался, откуда у Барина столько денег и получил ответ, что работёнка у него подходящая. А какая работёнка, Андрюшка не объяснил, только подмигнул.
— А где он сейчас? — спросил Лёня. — Вроде исчез куда-то.
— Вот именно! — подтвердил Андрюшка. — Уехал! В солнечный Ташкент!
— А зачем?
Лядов засмеялся.
— За галушками!
Удивительный он всё-таки человек! Лишнего слова от него не добьёшься! Вот и сейчас ещё не удалось обмолвиться о происшествии на ботанике. Все ребята Лёне покоя не давали, выпытывали, почему он хотел взять на себя Андрюшкину вину, а сам Андрюшка даже не полюбопытствовал, как будто Лёня всю жизнь только то и делал, что за него заступался.
Вообще Лядов всегда не то равнодушный, не то сонный, даже не поймёшь. Идёт рядом, низко надвинув на глаза кепку, и ноги едва передвигает, а когда говорит, губы у него почти не шевелятся.
Лишь изредка на него находит «бурный восторг», как сейчас на крыльце школы, отпляшет вдруг или пропоёт частушку, услышанную от пьяного отца, и опять замолчит, затихнет, будто выключат его. Только один раз, позавчера, когда Лядов, приведя Лёню к себе, взобрался на крышу и стал гонять голубей, увидел его Лёня как бы ожившим: Андрюшка преобразился, сделался ловким, подвижным, исчезли и лень и равнодушие, возбуждённо загорелись глаза.
Впрочем, и тут Лёня не дождался от него ни слова. Лядов лишь бормотал что-то под нос, подмурлыкивал голубям, а с Лёней молчал.
Со Стасом было наоборот — Стас болтал без передышки, то о сыщике Джемсе Джонсоне, то о мерцающих звёздах — переспорить его и не думай, язык устанет, а вот с Андрюшкой другая беда — тащи каждое слово клещами. Так, пожалуй, скоро и сам говорить разучишься!
Не желая больше молчать, Лёня начал:
— В гости теперь учителку жди.
Лядов кивнул.
— Угу. — А пройдя несколько шагов, добавил: — Была уже.
Вот здорово! И об этом молчал!
— Когда?
— Дней пять, полвечера просидела. С отцом да с матерью.
— А ты?
— Ну и я.
— Ругала?
— Нет. — Лядов усмехнулся. — Изучала.
Лёня подумал.
— Теперь ругать придет.
Лядов опять кивнул:
— Угу.
Будто речь не про него! Лёня переменил тему.
— Слушай, Андрюшка! А если Сизый не нашел дорогу?
— Что поделаешь…
— А то и поделаешь! — заспорил Лёня. — Не надо брать было!
— Не тарахти!
Вот и весь разговор! После этого до самого лядовского дома Лёня тоже молчал.
«Дом» у Лядова — одно название: прилепилась в глубине двора к двухэтажному корпусу белёная мазанка-развалюшка с прогнившей крышей и скособочившимися оконцами. На крышу ведёт шаткая лесенка, и через щелистую дверцу на крыше можно попасть в Андрюшкино царство — на голубятню, где в полумраке на насесте перебирают пёрышки и воркуют двенадцать голубочков — самых разных: и снежно-белых и рыжеватых. Места здесь мало, повернуться негде, не то что у Стаса на чердаке, где можно хоть два класса поселить. И всё здесь какое-то ветхое, тёмное, гнилое — поскрипывает, качается, ветром продувается.
Лёне не нравится долго задерживаться на голубятне. Он и сейчас поскорее выбрался на крышу, на маленькую площадку у лесенки. Стоя на этой площадке, Лядов и гоняет голубей шестом.
Сверху хорошо видны крыши соседних маленьких домиков, квадратные чистенькие дворы, даже кусочек тихой улочки с засыхающей травой по краям дороги. И небо, чистое, глубокое, кажется отсюда ещё более просторным.
Гулко захлопали, взлетая в чистую синеву, выпускаемые Лядовым голуби. Среди них не было Сизого, но он и не мог попасть в закрытую голубятню. Лядов нарочно поднимал сейчас всю стаю в воздух, чтобы умные птицы разыскали и привлекли затерявшегося товарища.
Запрокинув голову, Лёня следил, как плавно кружится над ним дружная голубиная семья. Голуби вздымались всё выше и выше и вдруг, будто отметённые невидимой струей в вышине, стремительно полетели в сторону.
— Мирово! — обрадовался Лядов, тоже задирая голову и всё ещё не выпуская из рук шеста.
В этот миг снизу раздался мужской окрик:
— Андрюха, щенок! Опять там! Слазь немедля!
Во дворе стоял Андрюшкин отец — лохматый и хмурый, грязный, в чёрной рубахе навыпуск. Он грозил сыну кулаком и пошатывался, нетвёрдо переступая ногами, обутыми в старые подшитые валенки.
— Слазь, говорю, а не то!..
Он сделал шаг, направляясь к лесенке, но споткнулся и чуть не упал, смешно взмахнув рукой, словно подгребая под себя воздух.
Лядов поспешно сунул Лёне шест.
— Ещё сюда полезет! Один раз всю клетушку разнёс. Сейчас, сейчас! — закричал он и, чтобы не попасть прямо в руки отца, уже стоящего у лесенки, сполз на землю сбоку по заборчику и скрылся в двери. Отец, что-то бормоча, направился следом.
Лёня уже знал, что у Лядова такой отец — пьяница и скандалист. Когда позавчера Андрюшка впервые привёл к себе Лёню и на минутку они вместе вошли внутрь избёнки, Лёня поразился, до чего бедно Лядовы живут — голый стол, старые табуретки, вместо буфета какой-то ничем не покрытый ящик с кривыми дверцами. Андрюшкина мать, худая, бледная женщина в залатанной кофте, стояла у плиты, а в углу, прямо поверх синего ворсистого одеяла, в сапогах и в рваной телогрейке лежал Андрюшкин отец. Он мутными глазами посмотрел на вошедших, промычал что-то непонятное и со всего размаха ударил кулаком по кровати.
— Показывай отметки, щенок! — Заскрипев кроватью, он тяжело сел, спустив ноги на пол и уткнувшись взглядом перед собой. — Показывай, проверять буду! Показывай, как она велела!
Только сейчас, вспоминая об этом, Лёня понял, что Андрюшкин отец взялся следить за учёбой сына именно после посещения их семьи Таисией Николаевной. Наверное, и сейчас он прогнал Андрюшку, чтобы тот поменьше болтался на крыше с голубями, а лучше больше сидел над учебниками!
Но разве так заставишь? Сам не работает, пропил всё — надеть нечего, и в доме хоть шаром покати, а к Андрюшке пристаёт, требует, чтоб хорошо вёл себя, и даже дерётся. Лядов сказал, что отец пускает в ход кулаки и бьёт чем попало, побил всю посуду, теперь стеклянную и не держат.
Вот почему Лёня и хотел скрыть сегодня на ботанике Андрюшкину вину: ну, поругала бы Лёню мать — так или иначе придётся за всё расплачиваться, — переживёт как-нибудь! А когда бьют, это совсем другое.
И Лёне захотелось уберечь Лядова от жестокой отцовской расправы — все-таки Андрюшка неплохой парень: в кино водил уже и без Барина.
Снизу, из дому, донеслись крики и стук, словно упало что-то тяжёлое. Потом хлопнула дверь — крики на секунду усилились и снова сделались глухими.
Заскрипела лесенка. Андрюшкина взъерошенная голова показалась над крышей. Взобравшись на площадку, Андрюшка взял у Лёни шест и стал вглядываться в небо. Он был весь красный и тяжело дышал.
— Что? — спросил Лёня.
Лядов не ответил, а замахал вдруг руками, вздымая шест:
— Ур-ра!
Возвращалась к родному месту голубиная стая, и острые глаза хозяина различили среди птиц знакомый серый комочек.
Положив шест, чтобы не отпугивать больше голубков, Андрюшка стал ждать, когда они, покружившись, опустятся. Некоторые залетали сразу в открытую дверь на чердак.
— Вот он, вот, — обрадованно заговорил Лядов, ловя Сизого. — Привели!
Сизый, будто соскучившись, сам дался Андрюшке в руки, и Андрюшка начал гладить его по спине, приговаривая:
— Ур, ур, ур!
Лёня тоже погладил Сизого — голубь был тёплый и упругий, плотный, шелковистый на ощупь. Он всё время крутил головой, словно попеременно оглядывал склонившихся над ним ребят.
Лядов неожиданно сказал:
— Опять разбушевался. Табуретку бросил в меня.
Лёня понял, что речь идет об отце, и заметил:
— Теперь ещё про сегодняшнее узнает.
Лядов нахмурился. И, должно быть, именно сейчас впервые он догадался, почему Лёня взял на себя его вину. Он посмотрел на Лёню и подтолкнул Сизого:
— На! Бери насовсем!
Лёня заулыбался. Насовсем? Красивый голубок… Только куда его? Держать негде: мать разве допустит в комнате?
Вздохнув, Лёня с сожалением вернул подарок.
— Не надо…
Лядов без всякой связи проговорил: