Всё знакомо. Своя земля.
Псковская древняя земля, север России. Многое видели эти места. Витязи Александра Невского шли здесь в поход на тевтонских захватчиков. Бродил по этим рощам Александр Сергеевич Пушкин, написавший про Руслана и Людмилу. Жила здесь вожатая Клава Назарова, Герой Советского Союза.
Живёт здесь сейчас и мальчик Володя, которому повезло в жизни: он многое успел сделать рано. Стал школьником, вступил в пионеры. Совершил первый в жизни смелый поступок. И пусть, Володя, этот первый смелый шаг не будет у тебя единственным.
Александр Жилин
Девочка с Олимпа
Эту гору Лена видела во сне уже много раз. И всегда гора казалась одинаково высокой и недоступной. Только после Олимпийских игр Лена поняла, что это был Олимп. Та самая знаменитая гора в Греции, что дала имя крупнейшим спортивным состязаниям.
…На макушке горы расположился Зевс, в широченной тунике, с пучком молний в руке. Рядом — его божественная супруга Гера. Ниже — Афродита, стройная, с лучистыми, как два солнца, глазами. Аполлон, Артемида и Гефест — все внимательно смотрели вниз. Там в вихре музыки на сверкающем зеркале льда скользила тоненькая девочка. Последний прыжок, последний взмах руки… Девочка присела в глубоком реверансе, перевела дыхание и посмотрела наверх.
Зевс задумчиво порылся в складках белоснежной туники и наконец вытащил дощечку с цифрами 5,7. Девочка не спускала глаз с волшебных цифр. Вдруг бородатое лицо бога поплыло в улыбке, Зевс еле заметно подмигнул и сказал:
«Выше нос, Ленка! Падать не больно, больно подниматься. Приходи ещё».
«Спасибо, приду…»
«Легко сказать: приду», — подумала Лена и проснулась. По улице ещё бродила ночь, но крыши домов уже посветлели от приближавшегося утра.
Глаза постепенно привыкали к темноте. Перед Леной вырисовывалась такая знакомая и уютная комната. Каждая вещь здесь была её маленькой победой. Тускло поблёскивала гирлянда медалей. Справа, на серванте, чинным рядком расселись игрушки — её спортивные награды. Если прищурить один глаз, то морковный нос Снеговика станет большим и закроет целый этаж в соседнем доме. Этот сувенир ей подарили в маленьком австрийском городке Инсбруке, который выбрала своей столицей Белая Олимпиада 1976 года. «Почему именно здесь?» — думала Лена. Но когда сама оказалась среди его снежных альпийских вершин, поняла, что трудно найти более подходящее место.
Радугой переливаются павлиньи перья на подоконнике — многоцветный букет, который никогда не завянет, не позволит забыть маленький черноморский посёлок Лоо. Когда Лена долго смотрит на него, комната голубеет и заполняется ласковыми тёплыми волнами. Плывут в расплавленных струях воздуха белоснежные корпуса пионерлагеря. Павлины, надменно поглядывая вокруг, хвастливо несут свой драгоценный наряд.
Косой луч уличного фонаря пересек комнату и уткнулся прямо в подстилку Джонни. Пёсик чихнул и, не просыпаясь, перевернулся на спину, смешно раскинув лапы. Даже он, с его сообразительностью чистопородной болонки, никак не мог понять, почему Лена так часто называет его «своей наградой» и в каком родстве он состоит с газетой «Нувель де Моску». А Лена хорошо помнила огромный каток в Лужниках и ни с чем не сравнимое чувство, когда для неё вынесли на лёд первый приз соревнований — тяжёлый хрустальный кубок с прозрачным коньком. «Хрустальный конёк» радовал глаз, но когда за показательное выступление ей протянули крохотного пушистого Джонни, она была действительно счастлива. Непонятно только, как организаторы соревнований догадались, что она давно заглядывается на всех дворовых собак.
Отчаянно захотелось мороженого. Вот бы здорово познакомить Чингачгука с Морисом Мустангером и накормить мороженым за «девятнадцать с розочкой». Сколько бы они тогда подвигов совершили! Хотя нет. Ничего не получится. Мороженое сладкое, от него толстеют. «А толстые, увальни вообще высоких результатов не показывают» — так говорил сам Станислав Алексеевич.
Интересно, который час? Наверное, скоро шесть. Будильник уже приготовился и сейчас зазвонит. И не как-нибудь просто, а настойчивым электронным звоном. Хоть всё утро будет звенеть, а разбудит! Откроется дверь, тихонько войдёт мама…
— Леночка, просыпайся!
— А я не сплю.
— Лена, умываться! — раздаётся мамин голос из кухни.
— Уже качусь.
У всех королей есть дворцы. Есть свой дворец и у ЦСКА — Дворец спорта. Тёмен Дворец утренней, мглистой порой. Сладко позёвывает вахтёрша у входа в раздевалку. Стрелка часов сонно переползла цифру семь и, задумавшись, остановилась.
Распахиваются двери. Топают фигуристы, ростом чуть выше стола. Будущие вратари и защитники волокут в огромных рюкзаках хоккейные доспехи. Маленькие, ушастые, смешные, семенят они за мамами и папами.
На Большом льду пусто и холодно. В углу непривычно столпились хоккейные ворота, все в чёрных отметинах шайб. Отдыхают изрубленные клюшками штанги, зияют дыры прорванных сеток. Молчаливыми рядами застыли трибуны, одинокие и грустные в этот утренний час. Лёд, разрисованный иероглифами прыжков, кажется, ещё хранит боль вчерашних падений и ошибок. Медленно, медленно, как неочнувшийся жук, ползёт заливочная машина. Она соскребёт морщины, мокрой губкой залижет раны и трещины. И заблестит, заискрится под её бесконечным винтом заново рождённый лёд.
А вот и его хозяева — маленький, трудолюбивый народ. И это те самые крохи, что пятнадцать минут назад зашли в раздевалку? Конечно. Те же оттопыренные уши в веснушках, те же носы-пуговицы и бантики губ.
Лёд — это замёрзшая вода. А вода бывает разной: пресной — из реки, солёной — из моря, «живой» — из чудодейственного родника далёкой сказки. Возможно, сказочный родник бил сразу под Дворцом. Так, пожалуй, объясняется то удивительное, что произошло с ребятами. Казалось, вместе с шубами они оставили в раздевалке всю свою неуклюжесть. «Мы не просто мальчишки и девчонки, — светится на каждом лице, — мы — спортсмены!»
В школе фигурного катания ЦСКА много народа. Совсем маленькие тренируются на Большом льду. Перворазрядники, мастера, которым лет по десять — двенадцать, в это время работают на Малом. Для ювелирной шлифовки отдельных элементов, из которых сложится их программа, не нужно много места. Потом они выйдут на Большой лёд, и там тренер свяжет отработанные кусочки в захватывающее кружево будущих выступлений. На Малом льду нет трибун. Он действительно маленький: узкая дорожка для прохода, лёд и высокие стеклянные стены — вот и всё. Музыка доносится сюда приглушённо и тихо. Она какая-то ватная и тянется как резинка. Три стройные фигурки кружатся на льду.
Под высоким светлым потолком порхают воробьи. Они уже давно проснулись и теперь весело перечирикиваются через весь зал:
«Здоров, Чирик, как жизнь?»
«Какая тут жизнь, Чирик, — сплошные переживания! Очень страшно смотреть, как они падают…»
«А ты ко мне порхай, в «Тяжёлую атлетику». Климат как в Африке, и народ солидный. Я тебе местечко на соседней балке подыщу».
«Подумаешь, санаторий! Не гнездо у тебя, Чирик, а кузня — весь день железками брякают, и ничего для души. Да и не могу я отсюда лететь — Ленка затоскует. С кем бутерброды делить будет?»
«Это какая, Чирик, Ленка? Не Водорезова ли?»
«Она самая. Вон, в сиреневом платье, с двумя косичками».
В центре катка, заложив сильные руки за спину, — тренер, а вокруг него вращаются три маленькие планеты. Кружатся по углам шесть косичек, шесть ног пишут ледяные уроки. Но даже не тренер сейчас самый главный. Есть более строгий судья — тонкий, длинноногий, безжалостный деревянный циркуль. Да, да, самый обыкновенный циркуль. Время от времени девчонки выводят его на лёд, и он закручивает непогрешимо точные фигуры. А потом, привалившись к стене, придирчиво следит за выполнением своих заданий. Он учит «школе». Как всякая школа, она немного скучновата и суха. Она требует труда, внимания и времени. Два часа девчонки сражаются с его идеальными кругами, два часа скользят по его нацарапанным восьмёркам, стремясь не оставить собственного следа, повторить его точную линию.
«Школу» не показывают по телевидению. И не случайно. Только тренерам да специалистам интересно наблюдать, как вычерчивает спортсмен отдельные фигуры на льду. Без музыки, в тишине, под придирчивыми взглядами судей. Соревнования в одиночном катании состоят из трёх частей: «школа», короткая программа и произвольная. «Школа» — это голая техника. Ей нельзя научиться вдруг. С неё начинает фигурист постигать своё мастерство. «Школа» не допускает случайностей. Только годы ежедневных тренировок могут распахнуть неподатливые двери «школы», заставить судей выставить высший балл.
Медленно, плавно Лена скользит по восьмёрке. Поворот — и она уже на другой петле. Наклонив голову, Лена внимательно следит за ногами, а они всё чертят и чертят витиеватую роспись узоров. «Если бы голландцы не изобрели коньки, — думает Лена, — их бы придумал наш тренер. Да… но и тренера тогда бы не было! Не было бы катка. Я бы не вставала в шесть утра. Не шлёпалась бы на лёд. Могла каждый день есть мороженое… Вот ужас-то! Нет, это невозможно, без коньков я бы жить не согласилась».
Болезненная и слабая в детстве, Лена постоянно беспокоила родителей своими вечными простудами. Папа — баскетболист, мама — гимнастка, а Ленка всё хворает да хворает. Позор на всю семью! Тут в силах помочь только Его Величество Спорт. Но чем заняться такой крохе? Ведь всего-навсего четыре года. Долго думал семейный совет и постановил — фигурное катание.
И вот однажды солнечным зимним утром бабушка Яня привела Лену на Петровку, 26. Там, во дворе, на маленьком открытом катке принимали всех желающих. С того памятного утра и началась её спортивная биография. День за днём, постепенно, от простого к сложному, поднималась она к мастерству. А потом оглянулась и увидела — у неё всё немножко лучше, чем у других: легче, естественнее… Конечно, сначала поняла это не Лена, а её первый тренер — Галина Борисовна Титова. Она-то и привела её в ЦСКА. Лене шёл тогда десятый год.
«За что ты любишь фигурное катание?» — часто спрашивают её. А разве можно его не любить? Разве можно не любить этот волшебный лёд, на котором царит она и её музыка? Эти, казалось бы, непобедимые и всё-таки побеждённые ею фигуры? Это ни с чем не сравнимое ощущение полёта на льду? И не всегда права учительница геометрии, когда говорит, что кратчайшее расстояние между двумя точками — прямая. Путь от Москвы до Олимпа вьётся бесчисленными километрами восьмёрок и кругов.
…— Хорошо, Лена. Хватит.
У тренера такие глаза, словно он видит на метр подо льдом. След конька для него — страница дневника, на которой крупным старательным почерком выведены все её, Ленины, ошибки и успехи. Он может прочесть и пятёрку по алгебре, и невыученное стихотворение, и никем не замеченную потасовку с мальчишками. Тренер редко говорит приятные слова, но когда говорит, даже Ленины коньки знаменитой фирмы «Джон Вильсон» розовеют от удовольствия. Чаще голос тренера звучит резко и требовательно, а пушистый коричневый мех его шубы, того и гляди, встанет дыбом от возмущения. Но Лена не обижается. Можно обидеться на маму, на папу — на тренера Лена обижаться не умеет. Заработанные ею куклы и медведи никогда не были просто игрушками. Каждая кукла — это их труд: Станислава Алексеевича Жука и Лены Водорезовой.
— Устала?
— Нет, — дрогнули в ответ косички.
Откатали своё время малыши на Большом льду. А у Лены впереди два часа тренировок. Вместе с подружками она переберётся на Большой лёд, придут ещё ребята постарше, польётся музыка. Вдоль бортика будет бегать тренер, кричать, размахивать рукавами шубы, стараясь объяснить непонятное, помочь в том, что не получается.
Двенадцать человек одновременно пишут свои иероглифы на льду. Для каждого по очереди кружится магнитофонная лента. Идёт отработка произвольной программы, произвольной не потому, что можно танцевать, как хочется. Здесь, как в фокусе линзы, собрано всё лучшее, на что способен спортсмен. Годы тренировок стиснуты в пять коротких минут, которые могут принести счастье победы; в пять долгих минут, которые, может быть, запомнятся на всю жизнь.
Лёд белый, а коньки ещё белее. Мелькает сиреневое платье. Из-под остро отточенной стали брызжут кусочки льда.
— Стоп! — Тренер ударом выключает магнитофон. — Лена! Сутулых положений нигде нет! У тебя пять сутулых вращений! Вообще нет вращения! Нет ни одного! Смотреть тошно!..
Лена опускает голову и следит, как её коньки рисуют грустную рожицу на льду. Когда-нибудь она тоже станет тренером. Она сердито сдвинет брови, наморщит лоб и скажет какой-нибудь веснушчатой девчонке про пять сутулых положений.
— Ну-ка, соберись и ещё разок с самого начала. Серёжа! Сергей! Пожалей хоть меня! Резче надо группироваться, резче!
Лена откатывается в угол поля и замирает…
В шестом классе у всех уже есть свои большие воспоминания. У одного — путешествие на пароходе, у другого — новогодняя ёлка. У Лены — XII Олимпийские игры в Инсбруке…
…Альпийское эхо повторяло причудливые горские мелодии, обрывки джазовой музыки, множило охрипшие голоса спортивных комментаторов. Глухо, по-пчелиному, гудел ледяной стадион. Люди всех пяти континентов собрались под пятью разноцветными кольцами, под олимпийским факелом этой спортивной столицы мира. Вместо привычных московских трибун Лену окружают незнакомые лица, разноязычный говор толпы, резкий шум трещоток. Она стоит в проходе, у самого бортика. Вокруг деловито снуют рабочие, униформисты таращат глаза на её косички и жетон участника Олимпиады. Но она не замечает любопытных взглядов. «Себя показать, других посмотреть», — крутятся в голове слова тренера. Других посмотреть… Лена зачарованно смотрит на стремительное скольжение американки Дороти Хемел, на чемпионку мира, гибкую и пластичную голландку Делеу. Поворот — и резкий толчок завинчивает её лёгкое тело в прохладный воздух зала. Сможет ли она, Лена, прыгнуть так же?